33. Десятый круг Дантова Ада
Как наивны и примитивны были люди темного средневековья!
Вот, к примеру, хоть Данте. Ведь он мировое имя себе составил, описывая всякого рода мучения и пытки. Детально описывал, углубленно в каждую мелочь входил, видимо, досконально изучил это дело на тогдашнем уровне его техники.
А какой это уровень? Подлинно средневековое мракобесие; полное отсутствие культуры. Смешно даже. Вот, например, девы Данаиды. Они что, судя по Данте, делают? Льют себе и льют воду в бездонную бочку. Да какая-же это пытка? Какой-же ировский (и не только ировский) современный чиновник не занят тем же самым? Каждый. И очень своим делом доволен. У него даже сложнее задача: Данаиды все-таки воду ведрами черпали, а он из пустого в порожнее переливает.
Или какой-то там грешник, Сизиф или Тантал, бревно на гору волок. Доволочет до вершины, а оно - хлоп! - Вниз полетело. Тащи опять…
И это пытка? Каждый дипиец посложнее задачи выполняет с тем же успехом. Запишется хотя-бы в Бразилию и начнет бревно катать из комиссии в комиссию, с регистрации - на анализ мочи, обследуется весь полностью, изнутри и снаружи, проверится по всем политикам, сотню автобиографии себе выдумает. Совсем уже готов… до консула дотянул. И моча и политика - все в порядке. А консул ему:
- Катись ты к…, как Дантово бревно!
И снова под горкой…
Или вот еще у Данте два какие-то чудака глотки друг другу грызли и никак перегрызть не могли. Пустить бы их в лагерь! Разом бы у них головы начисто отлетели!
Ни черта не стоила средневековая техника!
То ли дело теперь, хотя бы в лагере Баньоли. Тут дипийцы, чающие переплыть океан, разом и воду в бездонную бочку льют, и бревна катают, и сами друг дружке глотки грызут и со стороны их кто-то еще покусывает…
Вот это достижение культуры! Высоты гуманизма! А Данте - что? Кустарь-одиночка и ничего более.
***
Зубы мне начали подсчитывать еще в 1945 г., когда я первый раз в Чине-Читта попал и определенных планов на будущее, кроме охраны своего черепа, не имел. Процесс этот для меня не очень сложный, так как обе мои челюсти искусственные, изготовленные в Германии. Очень хорошие челюсти, но, конечно, требуют для оценки себя отзыва специалиста. Направили к специалисту. Зарегистрировали. Поставили пяток штампов. У специалиста снова зарегистрировали по всем пунктам, подождал там сколько полагается и, войдя в святилище, вынул обе челюсти.
Ассистент просчитал зубы, специалист проверил подсчет. Снова зарегистрировали.
В дальнейшем мои зубы подсчитывали для Аргентины, Венецуэлы, Чили, Перу, Бразилии, США, Канады, Австралии и раз двадцать без точных географических перспектив. Очень хорошо считали. Всегда одно и то же число получалось. Точно.
А вот рентген какие-то камуфлеты выкидывал. То все в полном благополучии объявит. Потом, вдруг, обнаружит ТВС обоих легких… А на следующем просмотре - снова благополучие. Очень капризный этот доктор Рентген, вероятно, трудно приходилось его супруге!
Сколько полезных и ценных сведений приобрел я за унрра-ировское время! Темный я до того был человек, некультурный, ничего не знал.
А теперь все знаю! И давление крови, и кислотность мочи, и белки, и желтки, затемнения, замедления, артриты, гастриты, уретриты…
Как прекрасен Божий мир! Сколько в нем таинственного, чудесного, непознанного! Сколько путей ведут к его постижению.
Вот, например, канадский врач в Баньоли идет к нему путем Жака Далькроза, ритмическим. После всех механических, бактериологических, микроскопических и прочих анализов он сам лично осматривает избравших его страну мужчин и женщин, осматривает, конечно, в полностью натуральном виде, то есть, как мать родила.
После соответствующих прощупываний, простукиваний и просматриваний переводчик командует:
- Отведите в сторону левую ногу и делайте ею круги! Так. Теперь правой!
Канадец созерцает и подсчитывает ритм.
- Уан, ту, три…
- Теперь руки в стороны и делайте правой треугольник, а левой квадрат!
- Уан, ту, три, фор…
- Плавно вращайте торсом! Приседайте!
Жена моя наотрез от этой ритмики отказалась, и Канада исчезла с нашего горизонта, но соседка по паравану, старуха-хорватка, ехавшая с двумя внуками к сыну - лесорубу, протанцевала не хуже Лифаря. Не даром же говорится: нужда скачет, нужда пляшет, нужда песенки поет.
***
Сколько я раз регистрировался и сколько написал биографий сказать точно не могу. Для этого высшая математика требуется, сочетания там разные, интегралы, бесконечности… Я этой премудрости не учен.
Вот география - другое дело. Я ее теперь крепко вызубрил.
Во-первых, для уточнения прошлого.
В 42-ом году вы были в Ставрополе, спрашивает некто в сером, а в 44-ом в Берлине. Перечислите точно, через какие города вы ехали.
- Через Кавказскую, Ростов, Николаев, Одессу… Пшемышль, Бреслау… - уверенно рапортую я. Теперь у меня все это продумано до конца, сведено в стройную систему: и на какой улице жил, и где обедал, и откуда деньги на обед брал… Теперь меня никто не собьет, а первое время путался. Спросит, например, некто:
- На какой улице вы жили в Бреслау?
А вы в этом Бреслау и не были никогда. Но отвечайте твердо:
- На улице Фридриха Шиллера номер 606! - и уже потом не забывайте про этого старого романтика, в тетрадочку запишите. Он, Шиллер этот, обязательно на одном из следующих допросов опять выскочит. Спутаете его с Гете, - кончено ваше дело. А, главное, не забывайте того, что этот некто, безусловно, безграмотнее вас на какой-бы низкой ступени ликбеза вы ни стояли.
Проходя цикл практикумов по изучению демократических свобод, не забывайте тщательно следить за диалектикой их трактовки.
- Кого сегодня режут? - спрашиваю я выскочившего из дверей.
- Колхозников дорезают и профсоюзы подрезывают! Меня за колхоз в коммунисты зачислили.
Ну, это мне не страшно. Колхоза в моем историческом повествовании нет, а вот о профсоюзах надо подумать.
И хорошо, что подумал во-время.
- Вы преподавали в высшей школе, - говорит некто, - следовательно, состояли в профсоюзе.
- Нет, - уверенно отвечаю я, - не состоял.
- Как же, ведь там это обязательно?
- Для полноценных граждан обязательно, а лишенцев, наоборот, в профсоюзы не принимают. Теперь считайте: с 21-го по 32-ой год я в ссылке. Это у вас отмечено. Добавьте пять лет поражения в правах, но в 34-ом я снова сослан до 37-го и еще пять лет поражения… Точно, как в аптеке!
Переводчик спускает три пота, разъясняя термины "лишенец", "пораженный", контролирующему нас великому знатоку русского вопроса. Наконец, я слышу:
- О'кэй!
- Сорвалось с профсоюзом? - отвечаю я по-русски с самой любезной улыбкой. - Накось, выкуси!
Консулы, те любят говорить на культурные и гуманитарные, даже научные темы.
- Сколько ног у паука? или:
- Какой сорт салата вы предпочитаете? Бывает, что и сбивают.
- А кто эти сорта знает? - думает иной колхозник. - В Воркуте они не растут…
Но меня на этом не срежешь! Мы даже о Пикассо с консулом поговорили. Глубоко эрудированный консул мне попался.
Оставался только инспектор. Личность таинственная и до сих пор не разгаданная, как сфинкс. Но повидать его мне не пришлось. На доске объявлений американской регистратуры появился список в 105 фамилий. Все это были свои люди, бывшие и сущие паганцы. В том числе и я сам.
Перед перечнем стояло краткое извещение о том, что все лица, побывавшие в госпитале Пагани на излечении от какой-либо болезни легких, в США безусловно не допускаются. Таково решение особой специальной комиссии.
- Вот так фунт! Не мытьем - так катаньем! - присвистнул я.
Позади кто-то крепко выругался по-русски, потом по-сербски и для полной ясности еще по-итальянски.
Кое-кто из еще сохранивших в некоторой чистоте детскую веру в логику и здравый смысл сунулся в Русский Комитет Владыки Анастасия. Там возглавляющий его молодой человек хлыщеватой наружности и солидаристической внутренности заверил их, что "будет сделано все возможное", а, кроме того, он приобретает на такой случай ферму в Пиринеях, куда он только что ездил…
Пиринейские песни мы слушали уже третий год, и они изрядно надоели всем, кроме их исполнителя.
Что-ж теперь? Оставалось лишь покрутить головой или еще раз выругаться на трех языках…
***
- Подведем итоги и выясним ситуацию, - говорю, я жене.
- Подводи, не подводи, а писаться нам некуда больше, - отвечает она.
- Не решай преждевременно. Ты географию плохо знаешь. Есть такие республики, которые и на картах не обозначены. Сан-Марино, в Пиринеях еще какая-то. Кроме того, есть вроде Либана или Хайдерабада…
Черт их знает, где они находятся! Может туда запишут. Рассмотрим вопрос углубленно. Прежде всего, краткий исторический обзор с года 1946-го, когда в Аргентину писались…
- Под девятым номером, как сейчас помню.
- "Первые да будут последними". Именно этим текстом и руководился И. Л. Новосильцев, задвигая нас с номера девятого в самый конец. А ты не ропщи. На твое место серб попал. Не какая-нибудь шпана, а с долларами.
- И "либеро сбарко" пришло тогда, когда отправку уже закрыли…
- Ладно. Дальше Венецуэла. Не подошел по специальности. Сам дурак был еще тогда. Чили - ростом не вышел. Перу - лишние члены семьи оказались. Парагвай - чего-то в кармане не хватило, чтобы в группу попасть. Бразилия, Австралия, Ныо-Зеланд разом отпали по возрасту. В Боливию - веса не хватило. В Канаду по твоим хореографическим способностям не попали.
- Все равно бы не пустили! - оправдывается жена.
- Так. Теперь США. В 1949 г. князь С. С. Белосельский-Белозерский, белый ашшуренс прислал. Его не признали. В это время Трумэн новый закон утверждал. Утвердил. Князь второй, теперь уже зеленый ашшуренс прислал. Пошло дело…
- Пошло, да не вышло.
- Погоди, погоди… везде точность нужна. Слушай, у меня все записано: 37 посещений офисов по вызову, к ним 102 регистрации. Медицинских процедур у меня 21, у тебя 16, у Лоллика 15. К ним 62 регистрации. Присяга американскому флагу в том, что я не мошенник. Десять отпечатков каждого пальца на тот случай, если я мошенник. Курсы птицеводства, экзамены по садоводству, практикум по пчеловодству. Итого - три диплома…
- Кончай, - кричит жена, - у меня мигрень начинается!
- Ладно. Переходим к текущим делам. По существу, писаться больше некуда. Весь земной шар исписали.
- На итальянскую экономику выйти?
- Прикрыто. Своих в ИРО суют, все места заняты. Разве не видишь.
- На германскую?
- В Германию из Италии нас, дипийцев. не пускают.
- В Швайцарию туберкулезных берут. Туда может быть?
- Какой там черт! Доктор Орио хохочет над моим туберкулезом. "Покормить бы вас месяц говядиной, - говорит, - так на ринг можно ставить! Дыхание, как у лошади!"
- В дом старости куда-нибудь?
- Туда сверх 65 берут, а я малолеток, всего 61.
- Инвалидность какую-нибудь выдумать?
- Поди, выдумай!
- Трудновато, - смотрит на меня с сожалением жена, никакого уродства. Как это ты раньше покалечиться не догадался!
- Итак, выносим резолюцию: мы находимся в полном и безвыходном окружении всеми видами и подвидами всех демократических свобод. Выбирай любую. Ганц капут и аллес ферботен.
- Да. Теперь-то на самом деле ферботен. Не проскочишь. Это тебе не зверства нацизма!
34. "Поворот мыслей"
Когда слух о том, что Никита Сорин подал заявление о репатриации, разнесся по лагерю, вокруг него образовалась пустота, мертвая зона.
- Вот и понимай человека после этого, - развел руками Андрей Иванович, - никак я на это от него не надеялся, а три года его знаю.
- Тонко себя держал! Все выспросил, разузнал до-точно, а тогда и объявился. Теперь держись!
Многие приуныли. У кого же из русских ди-пи нет основания бояться даже теперь, в 1951 году, когда мир уже явно распался на два враждебных лагеря? У иных! остались "там" семьи, родственники. Другие до сих пор еще живут под "псевдонимами" и не раскрывают их из страха сорвать себе возможность эмиграции. Да и советчики нет-нет, а дадут о себе знать: то пригласительное письмо пришлют из консульства, то сам замконсула в Неаполе полк. Глинчиков провизитирует лагеря. Прежнего страха нет, но по нервам скребет.
Никита был одним из нашего "колхоза" и вместе с нами совершал ировское коловращение по лагерям. То встретимся с ним в Пагани или Иези, то вновь таинственные соображения ИРО нас разведут в разные стороны, но я знал его ще в доировское время, в Толмеццо.
Казаком он, курский колхозник, не был, а попал в казачьи формирования, уже послужив в немецкой фельд-жандармерии, из госпиталя, где лежал раненым в бою с советскими партизанами. Здесь он, став уже старшим урядником, лихо гонял итальянских партизан по теснинам Фриулийских Альп, потом в Лиенце вырвался из кольца английских автоматчиков, переплыв, под огнем реку, около года метался по Тиролю и Северной Италии, снова попал в капкан Римини, но снова выскочил и из него, проползши под проволокой накануне выдачи… В прошлом - комбайнер, парень ловкий и работяга; теперь - электромонтер, всегда на службе ИРО, в деньгах не нуждается.
- В чем же дело? Где он сейчас? - спросил я.
- В остерию пошел. Знаете, в ту, где беседка виноградная. Только вы к нему лучше не ходите. Всякое может случиться.
- А чего мне бояться? Глинчиков обо мне лучше меня самого осведомлен, а родичей "там" у меня нет.
Никита сидел один перед непочатой бутылкой.
- Проститься со мной пришли, - встретил он меня, - что-ж, седайте… А на мой счастливый путь выпьете? - злобно схватил он бутылку.
- Налей. Каждый человек своего счастья ищет. Ну, а ты-то в своем уверен?
- В точности его знаю.
- Думаешь, замолил грехи? Ждет - не дождется тебя "горячо любимая"?
Глаза Никиты засветились, как у рассерженного кота. Сжал кулак, но сдержался, только по колену себе им стукнул.
- Вы про это лучше оставьте. Не замаливал я своих грехов и замаливать их не буду. Брехня это, буза… Я и Глинчикова-то в глаза не видал, а в ИРО заявление подал.
- Так на что-ж ты надеешься? В чем же твое счастье?
- Десятку Колымы дадут, вот и счастье будет, коли двадцать пять не отсыпят.
- И за таким счастьям ты погнался?
- А какое другое у меня есть, - ощетинился он, - какое другое? Здесь-то что, вас спрашиваю, что здесь-то?
- Здесь ты свободен по крайней мере.
- Свободен? Шестой год эту свободу хлебаю черпаком через проволоку. Очень вами благодарен, по горло сыт, искривился Никита, - сами ее лопайте, если аппетит есть. Пропуска да регистрации, проволока да пальцы печатать, зубы во рту считать… Вот она, свобода! Что я, на чужие хлеба, что-ли прошусь? Одного хочу: хоть в пески, хоть во льды меня пустите. Я везде на хлеб себе заработаю. Жизню мне мою единоличную дайте! Имею я на то право?
- Ну, и поедешь…
- В Аргентину уехал? Как раз! Все документы были готовы - прием закрыли. В Зеландию и в Бразилию без объяснений отказали. В Австралию и в США - посмотрели на пузо и баста! Одно измывательство эта свобода.
- Ты что-то путаешь. Причем здесь пузо?
- Вот причем. Любуйтесь, - забрал Никита рубаху, - видали такое чудо? Через весь живот поверху полоснуло, а кишки в целости. В лазарете всего месяц со днем пролежал.
Под курчавой овчиной, покрывавшей грудь Никиты упруго вырисовывался стройный ряд крепких мышц живота, а по ним от бедра к бедру шел широкий багровый рубец
- Как увидят, - кончено. Оперирован. Никуда ходу нет!
- На инвалида словчиться попробуй, а там видно будет, когда вывезут.
- Что вы петрушку строите? Кто меня в инвалиды начислит? Я любого быка сворочу.
- Может, в Канаду удастся. Подожди.
- Я уже не меньше как на трехстах визитациях, да регистрациях ждал. Хватит. Лучше у Сталина, что-б ему черт, десять годешников обожду. Спокойней будет.
- Дрыну захотел? По нем соскучился?
- А здесь его нет? Чем эта свобода лучше сталинской? С неделю назад несет старик-мадьяр. - все его знают, одеяло под мышкой из блока… душно там, полежать в тенечке захотел. Полицей-серб ему кричит - "пропуск давай"… это на одеяло-то… тут же во дворе полежать. Распоряжение теперь такое. Ну, а мадьяр его не понимает, идет себе. Полицей его за грудки цоп! Старик хрипит, а он пуще нажимает… совсем измял старика, в лазарет его взяли. Мы шефу полиции доложили, а он хоть бы внимание обратил… Чем такая свобода лучше сталинской? Там мильтоны по крайности наглядно не бьют… Чем, я вас спрашиваю? Вот тут у меня и вышел окончательный поворот мыслей. Отзвоню, думаю, свою десятку на Колыме, а, может… - запнулся Никита.
- Что, может быть? Помилуют, думаешь, или скидку дадут?
- Нет, на это я не располагаю, а, может, война все-же получится.
- Ну, и что-же?
- Тогда обязательно таких, как я, в "батальон смерти" забирать будут. Может, и уцелею как, на дурня.
- И опять перебегать? Опять снова всю эту волынку тянуть?
- Нет уж, извиняюсь. Тогда волынка по-иному пойдет. Теперь не 41-ый год. Теперь я ученый, лиенцевский институт прошел и в лагерях повторные курсы.
- Всерьез "за Сталина" закричишь?
- А хотя бы? - с вызовом отвечает снова ощетинившийся Никита, - не нравится это вам? Рожу карежите? И закричу! И в бой не так, как тогда пойду! Начисто пойду, с полным энтузиазмом! "За родного Сталина"! Понятно? Чем его свобода от вашей хуже? Один черт, одна им цена! Так там все-таки со своими…