Глава 55
Он всего лишь хотел уехать от надоевшей до икоты жены и так и не любимого им сына. У него не было любовницы, нет. Просто смутное чувство, что где-то, где его нет, ему будет лучше. Просто лучше. Богаче, удачливее, сытнее, интересней. И не будет этого круга: утро в постылой постели, полдень в институтской столовой, подогретый ужин за кухонным столом и …телевизор. Который он не смотрит, а так, просматривает, щелкая пультом. Щелкает и щелкает кнопками, до часу ночи щелкает, только чтобы не идти к поджидающей его жене. И тихая радость, если удается застать ее уже спящей. Уф, пронесло! Короткий беспокойный сон – и опять утро…
Он и родословную свою заказал, чтобы только значимость свою почувствовать. Дедовым внуком утвердиться. И тут вылезла какая-то история с дедовой сестрой. Приемной или нагулянной прадедом от какой-то деревенской молодухи. Да, собственно, что ему за дело до этого? Только отец как-то странно среагировал, когда он про то спросил. Как-то уж резко, как говорят – неадекватно. И ему стало интересно. Правды захотелось. Захотелось – получай! И оказалось, что дед-то и не дед его. А ничей он дед.
Никольский сидел на стуле перед столом следователя и молчал. Хотя, первый вопрос уже прозвучал.
– Ну, так вы, Никольский, расскажите нам, что привело вас к столь жестокому преступлению?
– Что, начать от печки? – попробовал пошутить он.
– Около печки вы закончили, Никольский, – не принял шутки Беркутов, – Начните с того, как вы узнали о тайниках в квартире Эмилии Фальк.
– Родословная. Мне захотелось узаконить свои корни. Как вам объяснить? Впрочем, что тут объяснять, сейчас многие этим интересуются. Карташова мне порекомендовали, как самого в подобных делах, порядочного. Мне нужно было всего лишь восстановить утерянные документы, я и так знал, кто от кого родился и даже в каком году. Но, как оказалось, все не так. А как – не смог определить даже Карташов. По документам я – правнук Михаила Никольского, известного хирурга. И внук Алексея Никольского, не менее известного, чем его отец. А на самом деле…
Беркутов насторожился. Что-то не о том Никольский, не о том.
– Вы хотите сказать, что вы не прямой родственник Михаилу Никольскому?
– Я ему вообще не родственник. Мой отец Сергей был усыновлен Алексеем и Катериной Никольскими в 1934 году, при рождении. Им было тогда уже по сорок восемь лет. Мне бы раньше разложить эту простую арифметику!
С отцом у меня контакта не было, может быть, поэтому я узнал обо всем так поздно. И то, только потому, что начал копаться в истории Никольских.
У деда Алексея и бабушки Кати не было детей совсем. Алексей всю жизнь любил Марту, жену своего друга Яна Фалька. А на Катерине он женился по родительскому благословению. Дед с бабкой дожили до девяносто четырех лет, вот такие долгожители. Ушли друг за другом. Вот перед смертью и рассказал дед Алексей моему отцу, что тот приемный. Но, как сказал мне потом отец, он не воспринял его слова всерьез. Тогда же он ему рассказал и о роли Михаила Никольского в делах Фальков. Как они с матерью жили без отца и мужа, пока тот где-то в глуши воспитывал чужого ребенка. И из поколения в поколение две семьи, Фальки и Никольские, были связаны очень тесно. Михаил любил Викторию Фальк и ради того, чтобы скрыть грех ее дочери, оставил жену и сына. Алексей любил Марту Фальк и ради этой любви покрыл грех ее единственной дочери Эмилии.
– Вы о чем, Никольский?
– Вот вы все уверены, что у Эмилии Фальк наследников нет, она бездетна? Все так обрадовались, когда квартирка засветила в качестве наследства? Хороший кусок денег, не правда ли? Даже, если поделить на всех. А уж кому-то одному…
– От кого вы узнали об условии завещания? – перебил Никольского Беркутов.
– От отца. Эмилия с ним долго поддерживала отношения. Как с сыном друга семьи. И не знала, кто он на самом деле, Сергей Никольский.
– Продолжайте.
– Эмилия к нему заходила часто, особенно, когда ему рак поставили. Все сокрушалась, что зажилась, а он, с ее точки зрения молодой, уходит так рано. А ему семьдесят три было. Но, ей-то – девяносто. Да, крепкая была бабуля. Только умом блаженная. Это же надо, такое придумать – приют для падших в собственной квартире!
Я все гадал, знала она правду или нет? Раскрылся перед ней отец перед смертью или сохранил тайну своего рождения, как и просил его дед Алексей? Потом понял, не сказал он ей ничего. Кремень папа! Умирать на руках собственной матери и не сказать ей: "Прощай, мама"?
– Объясните все четко, Никольский. Хватит уже загадок.
– Да все просто! Когда Ян Фальк, отец Эмилии, из России сбежал, дед Алексей, как мог, помогал выжить его жене и дочери. Марта призналась ему, что по всей квартире тайники сделаны, специально так печки выложены, чтобы ниши изолированные остались. Ценности туда складывать еще пра-пра-пра там какой дед начал. Принцип действия механизмов одинаков. И место одно – пятый кирпич снизу в третьем ряду от окна. Но, вы видели. Марта очень боялась, что долго не проживет, здоровье у нее было так себе, слабенькое. Поэтому и рассказала о тайниках своему любовнику, Алексею Никольскому. То, что было в ее комнате, которую власти оставили ей с дочерью, Марта достала сразу, как только уехал Ян. А остальные захоронки опустошить было невозможно – в комнатах проживали теперь люмпены со своими бабами и отпрысками, которые люто ненавидели бывшую хозяйку квартиры.
Эмилии было семнадцать лет, когда ее изнасиловал пьяный сосед. Не знаю, почему она не избавилась от ребенка, но факт есть факт – мой отец родился.
– Сергей Никольский – сын Эмилии Фальк?
– Да, а она, получается, моя родная бабушка. Ясно, почему я считаю себя единственным законным наследником всего, что принадлежало Фалькам? И, почему я хотел взять хотя бы то, что осталось? Эмилия о своем дурацком завещании отцу все рассказала, и о том, что в одной из комнат остался нетронутый тайник, так сказать, сюрприз победителю. А отец, еще один блаженный, молча принял ее решение. А мог сказать, что он – сын! Она бы успела завещание переписать. Я уверен, переписала бы! Ему не нужно, а я как же?! Я же внук ее!
– Как получилось, что она не знала этого?
– Очень просто. Отец родился слабым, про таких говорят "не жилец". Вот и ей так сказали. Но он выжил. И дед с бабкой его усыновили. Но, чтобы скрыть этот факт от Эмилии, он до трех лет воспитывался в Заречье, у дальних родственников Никольских. Сейчас я понимаю, что, скорее всего, он рос с той самой Розой Фальк, родной сестрой его матери. А с трех лет его забрали к себе дед Алексей и бабушка Катя.
– Никольский, посмотрите теперь, ради чего вы убили молодую женщину, – Беркутов встал из-за стола, подошел к сейфу, открыл его и достал сверток. Он спиной чувствовал нетерпеливый и жадный взгляд Никольского.
– Что это?
– Письмо, Андрей Сергеевич. Оно адресовано не вам, а Алевтине Буровой. Но, Алевтина Андреевна разрешила мне показать его вам.
– И больше там ничего не было?!
– Нет, почему же. Был. Фамильный золотой перстень – печатка с оттиском подписи доктора Людвига Фалька, изготовлен по его заказу в 1740 году ювелирным домом Гротмана. Вы, я смотрю, разочарованы?
– Как могло попасть письмо Эмилии Фальк в старый тайник? Вы что, смеетесь надо мной?
– Нет, Никольский. Но, по-моему, ваша бабушка обладала чувством юмора. Читайте, я не буду вас отвлекать. Все, что выделено желтым маркером.
…. "Дорогая моя девочка! Пишу это письмо в надежде, что ты найдешь и прочтешь его первой. Мне бы так хотелось этого…
…Сегодня я, наконец, получила от моей подруги историка Евы Бун все материалы, что она разыскала для меня о нашей семье. И сегодня я окончательно решила, как мне поступить…" – невольно прочел Никольский первые строки.
"…Я знала Сереженьку Никольского с детства…А Ева считает, что он и есть мой якобы умерший при рождении сын…Я уверена, она ошибается: Никольские усыновили мальчика, когда тому было уже три года…"
– Она уверена…А как же материнский инстинкт? И из-за всего этого, я – за решеткой?!
– Вы за решеткой только из-за собственной жадности, Никольский.
"…Когда я открыла тайник в твоей комнате, там лежали только дневники моей матери…Я решила написать это письмо и вложить в конверт еще и наш фамильный перстень. Честно говоря, всего богатства, нажитого многими поколениями Фальков, только и хватило на то, чтобы выкупить эту квартиру, несколько комнат в коммуналках для "проигравших" и купить себе достойную смерть…"
– А почему моя бабка вдруг написала такое письмо совершенно постороннему человеку? Кто такая для нее эта Алевтина Бурова?
– Вспомните, Андрей Сергеевич, про ту девочку Розу, которую воспитывал Михаил Никольский в Заречном. Дочь от греховной связи брата и сестры. Ян был отцом и Эмилии и Розы. Ева Бун выяснила, что Роза, выйдя замуж, родила дочь Анну. А Анна – Алевтину. Вот такая цепочка.
"…Я уверена, что не нужно идти против Судьбы. Наша встреча, я уверена, была предусмотрена свыше. И дальше пусть все будет, как будет. Счастья тебе, девочка. Прощай…28 августа 2007 года", – прочел вслух Никольский последние строки.
"А он, ведь, жалеет только о том, что бабка его "обошла", – подумал Беркутов, глядя на замолчавшего Никольского, – "И его не волнует ни Аля, ни погибшая Юля, ни собственная семья. Да, и понимает ли он, что сломал судьбу и себе? И, что ближайшие лет десять он проведет в изоляции?"
Глава 56
– Ты не передумаешь? – Виктор Маринин с улыбкой смотрел на возбужденную Алевтину.
– Нет. Качинский показал мне последнее ее распоряжение: если все решится быстрее, чем через год, то вторая часть завещания вступает в силу. То есть, уже сейчас мы с тобой можем продать квартиру, разделить деньги пополам с женой и сыном Андрея. Я с ними встречалась, Светлана замечательная, какая-то непрактичная только. Я ей о деньгах, а она все сокрушается, что Андрей так вот ошибся. Ошибся! Похоже, она никак не хочет принять того факта, что он убил человека.
– Может быть, ей так легче?
– Похоже. Очень она его любит, слепо как-то, не признавая за ним ничего, чтобы могло разрушить его "светлый" образ.
– Аля, я тебя сейчас не о квартире, собственно, спрашивал. Ты собираешься работать за городом, в Школе?
– Так точно, мой майор. И представь себе, я не сама напрашивалась, Анна предложила мне работу воспитателя. И мне это нравится! Вить, а к чему этот разговор? Вчера еще ты был со мной согласен, даже двумя руками "за". И Гордей Прохоров тебя в охрану берет с удовольствием. И Степка с нами будет. Видишь, Ядвига ему какое будущее нагадала! При президенте страны!
– Вопрос – какой страны.
– Не поняла…
– Разыскали отца Степки. Малиновский не умер в тюремной больнице. Он живет, то есть жил последние пять лет, в Штатах. Скончался этим летом. По завещанию все, что у него было, отходит к Степке. С одним условием – жить он должен там.
– Но, Степка и твой внук! Он маленький, ему нужна опека.
– Он назначил опекуна. Это – я.
– Ты тоже должен уехать?! – Алевтина не могла поверить. Вот так, просто, одной подписью какого-то Малиновского рушится ее жизнь.
– Ты поедешь со мной.
– Мы не женаты.
– Это легко поправить. Я вот сейчас, сию минуту, делаю тебе предложение. И ты соглашаешься.
– Ты все решил…
– Да, я все решил. Без тебя мне не жить, и я не могу лишить Степана будущего. Не имею права. Не заставляй меня, Аля, выбирать между тобой и внуком. Пожалуйста. Я не могу уговаривать, не умею. Знаю, что тебе будет трудно…, – Аля видела, что Маринин боится посмотреть ей в глаза.
– Что трудно, Витя? Уехать в чужую страну? От этого я не перестану быть русской. Хотя, какая я русская с предками по фамилии Фальк? – Аля лукаво посмотрела на Маринина.
– Так ты согласна?!
– Маринин…, – Аля подошла к нему совсем близко и заглянула в глаза, – Ты такой …нечуткий! Как же ты до сих пор не понял, что я за тобой поеду, куда бы ты меня не позвал! Мне только и нужно было, чтобы ты все решил сам. Нужно для того, чтобы знать, что я не ошиблась в тебе, что я тебе не в обузу!
– Аля! – возмущенно вскрикнул растерявшийся вдруг Маринин.
– Вот только кричать на себя я не позволю, – строго произнесла она, отодвигаясь.
А он вдруг испугался. В последний раз мелькнула мысль, что она передумает.
– Бойся, бойся! Но только люби меня, Маринин, – улыбнулась лукаво Аля.
"Камень с души, гора с плеч, как еще там можно сказать? Нет. Это все мелко. Мир открылся! Второе дыхание, нет, вторая жизнь. Умер – и родился. И несколько минут – между. Не чуткий! Да знала бы она, что я пережил за эту ночь! Ночь после того, как Беркутов рассказал мне о Малиновском. Ночь, когда я жил заново – за себя, за Ольгу. Когда понимаешь, что нет прощения здесь, на земле. Только попытка раскаяться. В том, что упустил, не понял, не разобрался в душе собственного ребенка. И вот оно, прижизненное наказание – жить, потеряв навсегда. И мучиться, что мог, но не сделал, не захотел, слабым оказался. Себя пожалел, ее бросил, кровинушку. Слезы внутри теперь – до собственной смерти! И только светлый луч, подарок небес невесть за что – она, Аля, любовь нежданная. Потерять ее – умереть легче! А она еще шутит!" – озлился вдруг слегка Маринин.
– А ночью спать нужно, Витя. Спокойно. Утро ночи – мудренее! – легко прочла Аля его мысли.