- А как же демократия и права пациента? - поддела его Девяткина.
- А как же долг врача? - Данилов поморщился от особо пронзительного вопля роженицы. - Согласись, что профессионал оценивает показания несколько иначе, чем дилетант. Согласие согласием, но…
Еще один вопль.
- Оленька, может быть мы все же… - начала Юртаева.
- Не-е-ет!
В подтверждение серьезности своих намерений Оленька съездила ногой по уху акушерку Вартик.
- Так мы до следующего утра провозимся, - резюмировала Девяткина. - Первые роды ведь.
Часы над входом показывали четверть первого. Дня, а не ночи. В этом свете пророчество Девяткиной выглядело особенно мрачным.
- Не наша вина, - вздохнул Данилов. - Но муторно. Не люблю сидеть без дела.
Ему было скучно. Он с удовольствием бы занялся чем-нибудь полезным и нужным, но приказ главного врача был однозначным: "Из родзала никуда! Разве что в туалет, и то - пулей!"
- Действительно, Ивановна могла бы во время осмотра, словно невзначай, воды выпустить, - согласилась Девяткина. - Подсказать ей, что ли?
- Захочет - сама сообразит.
Неслышной поступью в зал вошла главный врач. Высокая и плотная, Ксения Дмитриевна двигалась очень легко, и мало кто в роддоме рисковал заниматься чем-либо запретным или отлынивать от работы, сознавая, что "хозяйка" может появиться рядом в любую минуту.
- Ну, как у нас дела? - преувеличенно бодро спросила главврач.
- Еще не родила, - невежливо отозвалась акушерка Вартик, левое ухо которой покраснело и немного припухло.
- Я вижу, - ответила Ксения Дмитриевна, подходя к кровати. - Ну, Оленька, как ваше самочувствие?
- Хреново! - ответила Оленька, которой и впрямь приходилось несладко. - А-а-а!
Юртаева зашептала на ухо главному врачу. Та выслушала, демонстративно подняла глаза к потолку и слегка покачала головой.
- Елена Ивановна настаивает на проколе пузыря, и я с ней полностью согласна, - пропела она медовым голоском. - Ведь это существенно ускорит процесс и облегчит ваши страдания…
- Нет! Никаких посторонних вмешательств! О-о-о-а-а!
- Страдание очищает душу! - шепнула Данилову Девяткина.
- И укорачивает жизнь, - в тон ей отозвался Данилов.
- Ну, подумайте, подумайте, - не стала настаивать "хозяйка". - Елена Ивановна, если понадоблюсь - я у себя.
На выходе она остановилась возле Данилова и Девяткиной.
- Доктора! А где ваши сестры?
- В коридоре разминаются, - ответил Данилов, вставая.
- Что-то я их там не видела! - нахмурилась главный врач. - Курят небось.
Данилов ожидал продолжения, но "хозяйка" махнула рукой, мол, что с вас взять, и вышла столь же неслышно, как и вошла.
Время, казалось, замерло. Крики, стоны, уговоры, причитания - все это слилось в единый фон, плотную пелену, обволакивающую и отупляющую сознание. Данилов снова посочувствовал охранникам - не каким-то конкретным, а вообще всем: ведь это невыносимо трудно - сидеть сложа руки и ждать, ждать, ждать… Прихода начальства, часа "икс", конца смены - ожидание тягостно и мучительно. Кто сказал, что хуже всего ждать и догонять? Гнаться - интересно: азарт, состязание, предчувствие победы, смена декораций. Разве сравнится погоня с ожиданием?
В перерыве между схватками пациентке в очередной раз захотелось прогуляться по родовому залу. Поддерживаемая Юртаевой и Вартик, она спустилась на пол, и, игнорируя просьбы передвигаться осторожно, сделала два довольно смелых шага. На третьем шаге пузырь наконец-то лопнул и околоплодные воды хлынули на пол.
- Ой, что это?! - воскликнула Оленька.
Будущую мать срочно вернули на ложе. Доктор Юртаева при помощи специального ремня присоединила к ее животу датчик монитора сердцебиения плода, подождала, пока санитарка, вызванная из коридора, вытрет пол вокруг кровати, затем натянула перчатки и занялась осмотром.
- Головка установилась! - оповестила она всех присутствовавших.
- Долго еще? - поинтересовалась роженица.
- Не очень, - туманно ответила доктор. - Посмотрим, как дальше пойдет раскрытие…
- Мне главное, чтобы без лекарств! - простонала Оленька. - Чтобы все естественно…
- Вообще-то всем главное - чтобы ребенок здоровый родился, - шепнула Девяткина. - Ксения ушла, пойду-ка я покурю…
- По моей команде мы станем тужиться так, как учили, - запела спою песнь Вартик, - и не будем халтурить. Будем тужиться как следует! Но - по команде! Скажу "тужься" - надо тужиться, скажу "не тужься" - останавливаемся.
Казалось бы, зачем ей в десятый, если не двадцатый раз, повторять одно и то же? Но женщины, особенно те, кто впервые рожает, часто теряются от боли и невозможности контролировать себя, забывая и то, чему их учили до родов, и то, что им объясняли полчаса назад. К тому же уверенный тон голоса акушерки успокаивает роженицу, придает ей уверенности в благополучном исходе родов. Из молчуньи хорошей акушерки не получится, молчуньям лучше в операционные сестры идти.
Данилов прислонился спиной к стене и прикрыл глаза. Ночью ему не удалось поспать: Никита, в котором вдруг забурлила подростковая самостоятельность, не явился домой к положенным девяти часам, а его телефон был выключен. Пока Лена обзванивала приятелей и одноклассников сына, Данилов, вооружившись мощным фонарем, обошел весь район. Периодически он звонил жене и, узнав, что Никита пока не найден, расширял радиус поисков.
Блудный сын явился домой в половине первого. Объяснил, что ходил с приятелем в кино, а потом еще "немного погулял и незаметно загулялся". Мобильный же он впопыхах забыл зарядить и заметил это только по возвращении домой.
Он не отвечал на вопросы, огрызаясь на упреки. В третьем часу ночи Лена наконец отправила Никиту спать, а потом до утра фантазировала на тему "Где он был, и что там делал, и что с ним вообще происходит". Ей не приходило в голову, что это обычная подростковая безалаберность и вечное желание ребенка доказать всем, что он уже взрослый.
Данилов успокаивал жену, пытаясь погасить бурю эмоций своей рассудительностью.
Елена позволила себя убедить, что с Никитой все нормально, лишь в седьмом часу утра, когда ложиться было уже поздно. В итоге Данилову невыносимо хотелось спать. Он надеялся наверстать свое вечером, начав "давить подушку" чуть ли не семи часов, но, придя на работу, узнал о внеочередном "дежурстве".
"Добрый боженька, Гиппократ, Акслепий и все-все-все, - обратился к высшим силам Данилов. - Сделайте, пожалуйста, так, чтобы она родила поскорее и обошлась бы без моих услуг".
Обращение сработало, правда, Данилов потом долго корил себя за эгоизм. Следовало просить, чтобы роды прошли благополучно, без лишних напрягов не только для анестезиолога-реаниматолога, но и для остальных врачей. Увы, высшие силы любят подшутить над людьми, дословно исполняя их просьбы.
Когда появились первые признаки потуг, врачи оживились. Самой роженице все уже было безразлично - ей казалось, что этот кошмар не кончится никогда.
Данилов вместе с Ирой встали в изголовье кровати: оттуда было удобнее следить за состоянием пациентки, не мешая врачу и акушерке.
- Отдохнули, подышали, так, хорошо… а теперь тужимся, раз-два! Сильнее, давай-давай, не изображай потугу, а тужься… Молодец! Теперь передохни…
- Оленька, я предлагаю сделать небольшой разрез в промежности, - сказала Елена Ивановна в перерыве между потугами. - Лучше, конечно, под местным обезболиванием, но можно и без него. Разрез предотвратит разрывы мягких тканей…
- Эпизиотомия, я знаю, - ответила просвещенная роженица. - Не надо, пусть все идет как идет…
Данилов уважал людей, следующих своим убеждениям. Эпизиотомия - это разрез мягких тканей промежности. Врачи делают ее не потому, что садисты, а только для расширения родовых путей. Правильно сделанный разрез действительно облегчает продвижение головы ребенка и тем самым предотвращает разрывы.
Опытные врачи зачастую делали разрез и без обезболивания. Дело в том, что головка плода на высоте схватки сильно растягивает ткани промежности, и от этого они на некоторое время утрачивают чувствительность.
- Вы уверены? - переспросила Юртаева. - Ведь это просто разрез в два сантиметра…
- Не надо… не хочу…
- Хозяин - барин, - негромко высказалась в сторону Вартик. - Наше дело - предложить.
- Разрывы будут, - сокрушенно покачала головой Юртаева.
- Это мы еще посмотрим, - ответила акушерка. - Али мы не мастера?
- Мастера, мастера, - поспешила согласиться Юртаева. - Это я так - про себя… Потерпи, Оленька, мало уже осталось. Совсем чуть - чуть…
Роженица никак не отреагировала на ее слова.
- Теперь не тужься! - громко сказала Вартик, когда головка плода должна была вот-вот выйти наружу.
Акушерский талант в первую очередь заключается в том, чтобы помочь ребенку выйти наружу правильно, не порвав мать и не навредив себе.
Роженица поняла команду слишком буквально - прекратив тужиться вообще. Все замерло.
- А теперь тужимся как следует! - гаркнула Вартик.
Реакции не последовало.
- Давай же! Ну!
- Не могу, - слабо простонала Оленька. - Сил нет…
Юртаева среагировала мгновенно. Встала сбоку от роженицы, перекинула руку через ее живот, ухватилась за противоположный край кровати и, приседая, как следует надавила вниз, крикнув:
- Тужься! Тужься сильнее, чтоб тебя!
- М-м-мы-ы-ы! - послушно напряглась Оленька.
Раз, другой, третий… и вот Вартик, ухватив за головку, потянула новорожденного наружу - очень осторожно, чтобы ненароком не свернуть малютке шею. Движения отработаны многими годами практики, ведь "легкая рука" - это только на десять процентов талант, а остальное - знания и опыт.
Новорожденный был бледно-синим, не шевелился, не кричал, и, как показалось Данилову, не дышал. Девяткина приняла его у акушерки, хлопнула по спине, недовольно покачала головой, и, как только Вартик перевязала и перерезала пуповину, стремглав сорвалась с места, шепотом бросив коллегам:
- Дышит.
Зa ней выбежала "детская" медсестра.
- Всего один крошечный сантиметровый разрыв, - гордо сказала Вартик. - Для первородящей…
Для первородящей, да еще без эпизиотомии, это и впрямь было замечательно. Могло бы быть гораздо хуже.
Юртаева вытерла рукой пот со лба, поправила очки и нарочито весело сказала:
- Поздравляю, Оленька, вот мы и отрожались.
- Все? - не поверила молодая мать, еще три минуты назад бывшая роженицей.
- Все, - подтвердила врач. - Девочка у вас, дочка…
Юртаева сделала короткую паузу, и, словно прикинув в уме, продолжила:
- Три с половиной килограмма.
- А сколько баллов?
- Что? - переспросила врач.
- Сколько баллов по Апгар?
Баллы по шкале Апгар - от нуля до десяти - это первая оценка, которую получает крошечный человечек, едва появившись на свет. Потом в его жизни будет множество оценок, но вряд ли какая-нибудь из них по важности сможет сравниться с самой первой, характеризующей его жизнеспособность. Акушер оценивает ребенка сразу после рождения и через пять минут, характеризуя его крик, дыхание, цвет кожи…
- Девять баллов! - Чтобы не травмировать молодую мать, Елена Ивановна увеличила оценку более чем в три раза.
- А где она? - заволновалась мать. - Почему я ее не слышу?
- Ее сейчас обрабатывают, взвешивают… и вообще неонатологам много чего надо сделать с новорожденным. Тем более что вы сейчас настолько изнурены, что вам ее и в руках не удержать. Так что всему свое время. Не волнуйтесь - с ребенком все нормально.
- А когда ее принесут?
- После того, как вы поспите, - пообещала Юртаева. - Вам надо отоспаться, прийти в себя… Снотворное я вам не предлагаю…
- Не надо.
- …думаю, что вы и так заснете.
Юртаева помяла опавший живот пациентки, оценивая, на каком уровне находится дно матки, и положила на него пузырь со льдом, обернутый в вафельное полотенце.
- Холодно! - поморщилась Оленька.
- Это необходимо! - категорично отрезала Юртаева.
- Хорошо.
- Вот и славно! Сейчас я наложу вам швы на место разрыва, а затем мы переведем вас в соседнюю палату, вы там полежите несколько часов, а потом уже пойдете "на этаж", - резюмировала Елена Ивановна. - Швы накладывать без обезболивания? Или сейчас, когда все уже позади…
- Без обезболивания. Действительно - все уже позади…
- Будь по-вашему, - согласилась врач.
Юртаева задвинула выдвижной лоток кровати, предназначенный для приема новорожденного, уселась у распахнутых колен Оленьки и начала шить. Вартик ей ассистировала - подавала салфетки, тампоны и зажатую в зажиме иглу с уже вдетой нитью. Они справились за пару минут.
Данилов тем временем измерил пациентке давление, оценил пульс, выслушал сердечные тоны, осмотрел зрачки и не нашел никаких отклонений.
- Как вы себя чувствуете? - спросил он.
- Превосходно, - попыталась улыбнуться родильница.
- Ничего не беспокоит?
Пациентка закрыла глаза и отрицательно покачала головой.
Наложив два шва, Елена Ивановна обратилась к Данилову с Ирой:
- Спасибо, коллеги, можете отдыхать. Отстояли свое.
"Отстояли, отсидели - какая, к черту, разница", - подумал Данилов, отправляясь в ординаторскую - выпить кофе.
- Как все прошло? - спросил его заведующий отделением анестезиологии.
Общительный и добродушный, Илья Иосифович предпочитал ординаторскую своему крошечному кабинетику.
- Мать нормально, ребенок не очень.
- Совсем плохо?
Данилов пожал плечами. Взяв со своего стола чашку, он дунул в нее, затем бросил внутрь чайный пакетик, налил сверху кипятка и уселся на диван, закинув ногу на ногу.
- Совсем с ума посходили некоторые, - начал Вознесенский.
- Кто именно? - спросил Данилов.
- Как будто не знаешь! - хмыкнул шеф. - Народ продолжает волноваться - кого на "хозяйкино" место посадят. И с каждым днем волна все шире, а дерьмо - все гуще. То Гавреченков сходит с ума, то Гвоздев на что-то надеется. И начмед небось когти точит, даром что в отпуске…
Главному врачу роддома недавно исполнилось шестьдесят три года, и вскоре она должна была уйти со своего поста. Все в больнице гадали: кто займет ее место? Многие сотрудники считали, что "повысят" кого-то из своих, и пытались понять, кого именно. Вознесенский же придерживался противоположного мнения, ожидая, что новый главный врач будет из "варягов": кем-то посторонним, пришлым.
- И каждый пытается перетянуть меня ка свою сторону. Всю плешь проели! - Шеф звонко шлепнул свободной левой рукой по своей блестящей лысине. - Да еще с намеками, что если, мол, что не так, то заведующим тебе не быть! Если честно - то в гробу я видел это заведование. Я здесь все потерял - и здоровье, и сон, и шевелюру! Уйду в госпиталь ветеранов, меня туда давно зовут заведовать, непременно уйду!
Если верить Илье Иосифовичу, каждое лечебное учреждение Москвы мечтало заполучить его в заведующие отделением анестезиологии и реанимации. Однако он не торопился уходить, сохраняя верность родильному дому, в котором, по его собственному признанию, потерял все, кроме умения радоваться жизни. На потерявшего здоровье энергичный толстяк Вознесенский похож не был. Шевелюра - другое дело, от нее на голове заведующего отделением остался только неширокий венчик полуседых волос.
- Ладно! - Сделав очередной глоток кофе, Илья Иосифович подобрел. - Поработаю пока. Мне в этом цирке божьем не участвовать - анестезиолога в главврачи роддома все равно не поставят. Понаблюдаю со стороны, а уж потом уйду. Если вынудят.
- Мудрое решение, - вежливо кивнул Данилов, которому давно наскучили однообразные речи заведующего. - Поживем - увидим.
- Слышал я, что вашего Гучкова вроде бы прижали, - продолжил Вознесенский, для которого Данилов был не просто подчиненным, а человеком со "скорой помощи". - Будто бы за закупку лекарств…
- Не знаю, но за это у нас любого попереть можно, - отозвался Данилов. - Не глядя. Как и за закупку всего остального. Закупки - дело скользкое, но прибыльное. Как говорится, "сидя у реки, от жажды не умрешь".
- Это точно, - согласился шеф и вдруг встревожился: - Что-то на тебе лица нет, уж не заболел ли?
- Не выспался. - Углубляться в подробности Данилову не хотелось.
Дверь ординаторской открылась, и в нее просунулась голова в колпаке, надвинутом по самые глаза.
- Илья Иосифович, вас в обсервации ждут!
- Забыл! - спохватился Вознесенский, вылезая из-за стола, протянув Данилову ладонь для рукопожатия, и сказал:
- Раз быстро отстрелялся - иди домой. Сегодняшний день будем считать обычным, а дежурство перенесем на завтра, а то Клюквин у меня отпрашивается.
После его ухода Данилову стало скучно. Он быстро допил чай, снял халат, натянул куртку, поискал в ординаторской свою сумку, завалившуюся глубоко под стол, и поспешил домой.
Всю дорогу он думал о том, правильно ли поступил, уйдя со "скорой" в анестезиологи. У новой работы была масса преимуществ, но и недостатки тоже были. Да и где их нет - недостатков?
Вариантов у Данилова было не так уж и много: идти в терапевты, участковые или "стационарные" или же вспомнить о своей интернатуре по анестезиологии и тряхнуть стариной. Так Данилов и решил сделать - и реальность тут же ответила ему: с подачи коллеги со "скорой" Данилов "вышел" на главного врача роддома, где нужен был анестезиолог.
- Странно, что вы с подготовкой по анестезиологии-реаниматологии работали не на специализированной, а на обычной бригаде. Почему так получилось? - с ходу спросила его Ксения Дмитриевна.
Этот вопрос означал: "Какие грехи не пустили тебя в бригаду интенсивной терапии? Почему ты работал обычным выездным врачом?"
Грехов не было. Просто когда Данилов устраивался на "скорую" врачом (до того он подрабатывал фельдшером на пятом и шестом курсах), вакантное место в бригаде интенсивной терапии было лишь на другом конце Москвы - в районе Волоколамского шоссе. Ездить в такую даль Данилову не хотелось, вот он и остался на линейной бригаде, зато ближе к дому. Остался временно, до появления подходящей вакансии где-нибудь рядом, но как известно, нет ничего более постоянного, чем временное. Так и проработал все годы на линии.
Главврача устроило объяснение Данилова (плюс сыграла положительная рекомендация коллеги), и согласилась принять его на работу - и практически сразу же отправить на курсы по анестезиологии, необходимые для получения сертификата.
На новом месте Данилову работалось спокойнее. Есть, конечно, разница между работой "на улице" и в стационаре. В стационаре всегда тепло, светло и сверху не капает. Но Данилов ожидал большего, и в первую очередь - самостоятельности, той самой, к которой привык на "скорой", где сначала принимал решение, затем действовал и лишь в самую последнюю очередь отчитывался перед начальством. Кому-то другому такая свобода не была нужна, но Данилов без нее задыхался. Он верил в себя - в свое мастерство и врачебную интуицию.