Бен Ата проворчал себе под нос, что немедленно вызовет Дабиб, но на самом деле знал, что не станет этого делать. Он стал думать. Он осознавал, что хотя в нем бушуют ревность, обида, подозрительность, которые буквально его отравляют, однако настало время понять и кое-что другое. И он решительно вознамерился это другое понять.
Те, кто видел Бен Ата на обратном пути, рассказывали, что их король выглядит удрученным. Это чужеземка во всем виновата! - считали они.
Как и в прошлый раз, оба - Эл-Ит и Бен Ата, расставшись и направившись в свои зоны, чувствовали, что расставание не сняло с них груза взаимных чувств, на что они надеялись. Наоборот, стало только хуже. Когда они были вместе, то вызывали друг в друге ненужные им ощущения, когда же были врозь, мысли о партнере причиняли обоим страдания. Бен Ата казалось, что он несет на себе проклятие демона, который мешает ему вести себя с Эл-Ит так, чтобы обрести невероятное счастье. Эл-Ит ощущала свою болезненную связь с мужем - она обдумывала это слово, вертела его так и эдак, как будто оно было новым звеном в сложном узоре или новым металлом, изготовленным в мастерских северных регионов, где находились шахты. Бен Ата обременял ее, как излишний груз на боку или, точнее сказать, в чреве, но ребенок пока что представлял собой всего лишь крупинку или комочек новой плоти, так что вряд ли именно беременность невероятной тяжестью лежала у нее на душе. Двигаясь вперед, Эл-Ит мысленно была с Бен Ата, который сейчас скачет среди низких болотистых полей… Она не спросила его об одном… не выяснила другое… если бы она поступила не так, а эдак… теперь, когда между ними было уже большое расстояние, Эл-Ит искренне не верилось, что она поступила так, как ей помнилось. Тогда, после уединения с Дабиб, она вернулась в большой светлый зал с высоким потолком, чувствуя себя энергичной, сильной, живой и уверенной в себе, и сразу заметила, как далек от нее угрюмый Бен Ата. Желтое платье украшало ее, делая ее счастливой. И чем все закончилось? Пыткой, которую Бен Ата называет любовью.
А теперь, скача по степи, где по обе стороны дороги блестели травы, а небо над головой отливало мягкой голубизной, Эл-Ит вдруг почувствовала, что эта страна ей чужая или она чужая в этой стране. От неожиданности она слезла с коня и постояла, обхватив его голову, прижавшись к нему щекой, шепча:
- Йори, Йори, что нам делать? - Но ей показалось, что она раздражает даже этого дорогого друга, своего доброго коня.
Она пошла пешком вперед по мягкой дорожной пыли, конь следом за ней. Это ее дом, ее земля, она - ее сердце и душа, - и все же Эл-Ит ощущала себя тут бестелесной тенью.
Дойдя до перекрестка, она свернула на север, все еще пешком, причем шла медленно, как бывает, когда не спешишь к месту назначения. Эл-Ит шла весь день, а конь следовал за ней, иногда прикасался к ее щеке мордой, как бы задавая вопрос. Но она не хотела ехать верхом. Ей все казалось, что если она будет идти пешком, нога за ногу, по этой своей родной земле, тогда, возможно, появится желание, чтобы земля, эта страна приняла ее назад, к себе…
Ближе к вечеру Эл-Ит встретился всадник, - приблизившись, он оказался Кунзором. Он спрыгнул на землю, взял королеву за руки, заглянул в лицо.
Их кони стояли нос к носу, обмениваясь новостями.
- Я почувствовал, что у тебя возникли проблемы, Эл-Ит.
- Да, это правда, вот только мне никак не разобраться, в чем именно они состоят.
Оба сошли с дороги и, поискав, нашли ручеек, бегущий среди низкого кустарника, уселись на берегу рука об руку.
Всеми силами Эл-Ит пыталась настроиться на Кунзора, ощутить его, вспомнить, каков он… сама в некотором смятении, словно со стороны наблюдала за своими потугами. Потому что обычно у нее бывало совсем не так. Встречая кого-то, но особенно тех, кто был ей раньше близок, хоть мужчину, хоть женщину, любого, кто произвел на нее впечатление, сильное, недвусмысленное и безошибочно узнаваемое… Эл-Ит всегда доверяла своему чутью. Сама личность Кунзора, его индивидуальность и уникальность, имели особенный оттенок, который она никогда бы не спутала ни с кем другим. Королева интуитивно чувствовала сильного, мужественного, сдержанного мужчину. Он был резким и энергичным, как ветры, дующие со снежных вершин в определенное время года перед самым снегопадом.
До сих пор Эл-Ит никогда не приходилось задумываться об этом, прилагать усилия, добиваться - и терпеть неудачу. Но сейчас она не могла настроиться на внутреннюю связь с Кунзором и стала его внимательно рассматривать, как будто эта внешняя оценка могла бы заменить то прежнее тяготение.
Из всех мужчин, с которыми она была, Кунзор был ей ближе всех. В том числе и внешне. У него было такое же телосложение, как у нее, он был легкий и стройный, быстрый и гибкий. Глаза, как и у Эл-Ит, были темные, серьезные, задумчивые. Когда они были вместе, каждый всегда легко читал мысли другого. Их обоюдные чувства передавались всегда касанием рук, как будто они обменивались кровью. Оба могли оставаться вместе днями, неделями, и им не требовалось разговоров. А сейчас даже журчание ручья, казалось, мешало их совместному пребыванию, и когда Эл-Ит заплакала, он просто кивнул.
- Ты изменилась, - отметил Кунзор. - Ты меня не слышишь. А я слышу только одно - что ты встревожена и опечалена.
- Самое плохое - что я не хочу возвращаться в свой дом, в свою страну. Как будто оно не мое. Я кажусь тебе чужестранкой, а, Кунзор?
- Да. Такое впечатление, что от тебя, Эл-Ит, осталась одна оболочка, но в ней новое содержание. Но я хотя бы могу разговаривать с тобой, и ты меня понимаешь.
- Не всегда. Твой голос то приближается, то отдаляется, иногда я чувствую его всем своим существом, иногда ощущаю все твои мысли в себе, вновь становлюсь сама собой. А потом смотрю на тебя - и ты где-то там, вне меня.
- Но сейчас ты как вместилище ребенка оттуда, - Кунзор говорил тихо, обиженным голосом.
- Да. Когда он родится, тогда меня отпустят. Как ты думаешь?
- Ты не можешь вынашивать душу родом из страны, такой далекой от нас, и быть свободной от нее, Эл-Ит.
- Что же мне теперь делать?
- Да ничего ты не можешь сделать, Эл-Ит, и сама это знаешь.
Вскоре цвет неба изменился - оно приобрело оттенок светлого винограда, и от восточного ветра зашелестели травы. Оба коня осторожно подобрались к ручью и устроились на отдых. А женщина и мужчина все сидели рядом, держась за руки, в глубокой задумчивости, помогая друг другу перенести душевное волнение.
На картинах их всегда изображают сидящими рядом, но не дотрагивающимися друг до друга: Эл-Ит опустила голову, она в печали, Кунзор смотрит на нее с братским сочувствием. И, по моему разумению, так оно и было. Королева чувствовала свою отчужденность от него, и поэтому этот мужчина, ее неотторжимая часть с тех пор, как она себя помнила, ведь они были знакомы с детства, - считал, что она, только что вырвавшись из мрачной тени Зоны Четыре, - именно это он ощущал, сидя рядом с ней, - не может принять от него ничего, кроме сочувствия, он мог только разделить с ней ее горе. И вот Кунзор просидел рядом с Эл-Ит, держа ее за руку всю эту долгую ночь, пытался ободрить ее, когда она рыдала.
Когда небо снова посветлело и обжигающий ветер наконец улегся, Эл-Ит встала, стряхнула принесенные ветром семена трав и пыль со своего желтого, как солнце, платья, составлявшего резкий контраст с ее изнуренным лицом, и поблагодарила верного друга за то, что прискакал ее встретить.
Но, хотела она того или нет, ей надо было подняться на плато.
Они расстались, Эл-Ит вернулась на дорогу, которая вела на запад. Ее конь радостно понес всадницу, побежал трусцой шустро и энергично, но женщина знала, что Йори чувствует ее настроение по тому, как она сжимает коленями его бока, и пыталась не испортить его радости, заставляла себя развеселиться.
Когда они взобрались по длинному ущелью на плато, Эл-Ит еще надеялась, что в этом районе страна все же снова признает ее. Но, увы, здесь этого не произошло. Тогда она решила, что это произойдет, когда она встретит кого-то из жителей: королеву узнают и поприветствуют. И вот появилась группа молодых людей на обочине дороги, они шли вверх, в город на холме. Эл-Ит замедлила ход, чтобы ее увидели и окликнули, как бывало всегда, но они ее, казалось, попросту не заметили. Юноши шли ей навстречу. Эл-Ит подождала, пока поравняется с ними, но они смотрели куда угодно, только не на нее, и по-прежнему смеялись и разговаривали. Королева окликнула их:
- Привет! Как у вас дела?
И услышала в ответ:
- Привет! Спасибо, ничего, и у вас, надеемся, тоже…
Эл-Ит поняла, что ее не узнали. Такого никогда не бывало до сих пор, и в глубокой задумчивости, теперь охватившей ее, королева и не заметила, как доехала до Андаруна. Она смутно замечала, что мимо проходят люди и не узнают ее, что конь замедлил ход, погрустнел - ему передалось настроение всадницы. И в свою столицу Эл-Ит въехала медленно, как будто опасалась встретить плохой прием или даже подвергнуться наказанию. У нее самой не было ощущения, что она - часть своего любимого королевства, бедняга чувствовала себя камнем на спине коня, мешком, грузом неудач, абсолютно чуждым элементом среди очарования улиц, дорог и садов Зоны Три. Ее страна не признавала свою королеву. Эл-Ит несла в себе нечто чужеродное - даже враждебное, но как так вышло - этого она не понимала! И при мысли, что ведь надо сперва отвести в стойло верного Йори, который теперь казался ей единственным другом, а затем вскарабкаться по широким ступеням и увидеться с сестрой, потом с детьми, которым она обычно уделяла много времени, когда не ездила по стране, Эл-Ит испугалась, что у нее не хватит сил пройти через все это. Она чувствовала себя самозванкой. А с Бен Ата она ощущала тяжелую и прочную связь, по которой к ней текли его мысли, вибрировавшие и звеневшие. Он ждал ее возвращения, и в то же время тосковал от беспомощности и отчаяния, зная, что жена точно вернется. Он был не со своими солдатами, а находился в ее комнатах, в павильоне. Сидел там один в глубоком раздумье. Или ходил из угла в угол. Бен Ата старался разуметь, осознать то, что надо было понять им обоим. И Эл-Ит должна быть рядом с ним. Но барабан молчал. Она это знала. Она слышала мягкий плеск воды в фонтанах. Она слышала крики и звон оружия - это шли воинские учения на равнине. Но барабан молчал. Хотя Бен Ата прислушивался и мечтал снова услышать его бой, как и она сама. И одновременно боялась его услышать.
Сама природа Зоны Четыре состояла в конфликтах, битвах и постоянном ведении войн. Во всех аспектах существования - сплошь напряжение и борьба; так что каждое чувство, каждая мысль в этой зоне несли в себе свою противоположность.
Когда Эл-Ит доехала до дворца, располагавшегося на центральной площади Зоны Три, она спешилась и, как всегда, посмотрела, кто же ждет ее на широких белокаменных ступенях. Но никто не ждал королеву. Она прошла к деревьям, где слуги всегда готовы принять коней от тех, кто прибыл из дальних регионов, и один из них взял у нее поводья Йори, но не приветствовал ее, как раньше, не узнав Эл-Ит. Он был вежлив, но абсолютно формально. Королева вернулась к ступеням, медленно поднялась, чувствуя, как юбка ее желтого платья бьет по щиколоткам. Не было еще такого, чтобы она поднималась ко входу во дворец и люди бы не бежали со всех сторон ей навстречу, - и из здания, и из парка позади него, и с других концов площади. И всегда с криком: "Эл-Ит, Эл-Ит приехала!" В глубокой тишине, казавшейся еще глубже от доносящегося с деревьев довольного воркования голубей, Эл-Ит поднялась по ступеням в помещения первого этажа, быстро прошла через них, - посмотрела, кто там работает, что происходит: ее сестра вела заседание Совета, с ней было человек двадцать. Никто не поднял глаз, когда Эл-Ит встала в дверном пролете, они обсуждали таинственное заболевание, постигшее скот в западных регионах, - итак, ситуация не улучшилась, пока не улучшилась. Хотя, конечно, все шло к тому. Сестра сидела спиной к Эл-Ит, но до сих пор это не мешало ей ощутить присутствие королевы и обернуться поприветствовать ее. Молодая девица, которую Эл-Ит хорошо знала, одна из тех сирот, которых она удочерила, наконец подняла глаза и увидела ее, но моментально отвела взгляд, как если бы ее тут вовсе не было.
Так что королева ушла, поднялась в свои апартаменты. Они были ярко освещены закатным солнцем, и Эл-Ит села у окна, купаясь в насыщенном желтом свете, но чувствовала себя только тенью, привидением. Эти комнаты, такие простые, светлые, приятные, которые она обставляла по своему вкусу - вещами, привлекшими ее формой или цветом, она всегда считала отражением своей сущности, в них ее личность раскрывалась и проявлялась с улыбками радости… но теперь сама утонченность обстановки, изящество мебели и безделушек отказывались принять хозяйку: она стала чужой и не соответствовала этому интерьеру. Вполне вероятно, ей вообще не следовало приходить сюда.
Эл-Ит поднялась на многоуровневые крыши дворца, погуляла там, полюбовалась, как в лучах закатного солнца вспыхивают отроги гор. Под ней лежала вся ее столица, где ей были знакомы каждая улица и каждый парк. Не было тут дома, площади, общественного здания, которых бы она не знала, - часто королеве были известны даже интерьеры во всех подробностях благодаря дружбе с обитателями, не говоря уж о фасадах, крышах, расположении окон, - так уж была устроена ее память. Но теперь Эл-Ит тут не приветствовали.
Она решила, что над крышами, на колокольне могла бы достичь той своей внутренней высоты, с которой так низко пала, и стала карабкаться все выше и выше по винтовой лестнице, встала на головокружительной высоте, на уровне гор и облаков и снежных шапок гор, где птицы пролетали совсем рядом, смотрела вверх в сторону просвета между гор, за которым ждали синие пространства, но при этом бормотала: "Далеко… Слишком далеко…". Эл-Ит не верилось, что совсем недавно она стояла тут, охваченная ощущением, что стоит только втянуться в эту лазурь - и она перейдет во что-то, доселе ей неизвестное и невоображаемое, чувствовала даже, что ей стоит лишь ступить с башни - и она побежит по сверкающим небесам, легче воздуха, и исчезнет в синеве, как исчезают облака под жарким солнцем. Теперь она несла тяжкое бремя и чувствовала себя загрязненной, она понимала, что не должна стоять тут, здесь не место для нее.
Быстро спустилась в свои комнаты, а там встретила сестру. Мурти удивилась. Она вовсе не ждала Эл-Ит. Обе были удивлены и огорчены. Раньше сестры всегда были в курсе того, что делает другая и где она в данный момент времени, даже если они находились в разных концах страны.
Эл-Ит села у окна, Мурти тоже села, но не рядом. Они внимательно оглядели друг друга, но с досадой, как чужие. До сих пор Мурти воспринимала сестру как бесплотное существо, воплощение огня и блеска, как фонтан, обновляющийся каждую минуту втекающими в него ручьями, теперь же это состояние было совершенно недоступным для Эл-Ит, и Мурти казалось, что из души сестры как будто ушел свет.
- Дети обо мне спрашивали? - робко поинтересовалась Эл-Ит умоляющим тоном.
И Мурти, вздрогнув от этого нового для нее просительного тона, с трудом вымолвила:
- Нет.
- Они не скучают по мне?
- О тебе говорят, как об умершей, Эл-Ит. - И Мурти наклонилась вперед и взяла сестру за руку, по старой привычке, чтобы снова ощутить ток, который всегда протекал между ними. И медленно выпустила ее руку, вздохнув.
- Скажешь им, что я не умерла, но скоро вернусь?
Через некоторое время живые добрые глаза Мурти опустились под взглядом Эл-Ит, и она ответила:
- Все теперь по-другому. Не знаю, почему. Эл-Ит, нам тебя трудно вспоминать. Тебе это понятно?
Острая тоска заставила Эл-Ит сдержать боль, и она не заплакала. Укротила тоску, чувство, которое было так непривычно в ее милой стране, где боль и страдания считались признаком болезни, и к ним относились с терпением, сочувствием, но решительно, не давая этим чужеродным эмоциям заразить окружающих.
Эл-Ит встала. Ярко пылавшее солнце заходило, улицы и переулки окутала тень, освещены были лишь вершины гор. Сюда, наверх, с улицы доносились крики, голоса: там, внизу - тепло, жизнь, энергия.
Эл-Ит прижала обе руки к животу, как бы стараясь их прикосновением не запачкать окружающих.
- Стало ли лучше у нас в стране? Животные все еще печальны? Они до сих пор тоскуют в одиночестве?
- Тоскуют ли они в одиночестве, ты спрашиваешь, Эл-Ит? - Сестры стояли рядом, но не так, как бывало прежде, когда они брались за руки и иногда прижимались друг к другу щеками, так что каждая чувствовала биение ритма жизни в другой, как в себе самой. Сейчас они стояли рядом, но не прикасались друг к другу, и глаза их говорили, но сдержанно.
- Да, они печальны и томятся в одиночестве, - шептала Эл-Ит. Обе говорили шепотом, хотя были здесь вдвоем, и их никто не мог услышать. - Кобыла в стаде жеребцов чувствует свое одиночество, но не понимает, в чем тут дело, так и будет стоять дрожа, надеясь услышать доброе слово или голос, но слышит только тишину. Жеребец будет мотаться по степи из конца в конец, гонимый пустотой. Целое стадо рогатого скота одновременно поднимет головы и прокричит о своем страдании…
- Все это я слышала, Эл-Ит, слышала от них, - шепотом призналась Мурти.
- А потом вдруг с холма побежит отара в тысячу овец, а за ними пастухи, крича и успокаивая своих подопечных. Наши животные чувствуют какую-то ужасную потерю, Мурти… но становится ли им лучше, избавляем ли мы их от боли?
Мурти покачала головой и вдохнула:
- Не думаю.
- У нас по-прежнему нет надежды? Дети больше не рождаются?
- Все так, как было. Эл-Ит, прошло еще очень мало времени с тех пор, как тебя в первый раз отправили в другую зону. Тебе кажется, что это было давно?
- Очень давно! О, как много времени прошло. - И слезы потоком хлынули из глаз Эл-Ит.
- По-твоему, слезы и печаль - это нормально для нашей зоны? - зло спросила Мурти.
- Нет, конечно, ты права, сестра.
- Разумеется, если сейчас твой долг - поехать туда, в чужую страну, познать слезы и печаль и…
- Ты не знаешь ничего, Мурти! Ты и представить себе этого не можешь!
- Не могу. Но ведь не мне приказали вступить в этот брак, Эл-Ит! Я уверена, что ты выполняешь свой долг, очень высокий, куда уж остальным до такой утонченности. Но нас-то зачем отравлять своей печалью?