Между тем наступил сентябрь. Лето быстро свернуло свои манатки. Только что светило-пекло, курорт был полон детского галдежа, небо было ярко-синим, а море ярко-голубым, парк Казино сиял безупречной зеленью. А стоило курсору на календаре перескочить в осень - повалила осень. Небо затянулось, несколько раз в день заряжал холодный дождь. Хлестал вдоль променада по сиротливым акациям, похожим на взрывы бомбы, убивающей ласково. Пляж опустел. Редкие аквалангисты, могучие полосы водорослей, выложенные приливом, и я.
Женщина-с-большими-ногами покинула Аркашон. Будто бы. Конечно, она могла поселиться на соседней вилле. Или обратиться в птицу, которая косит из-под застрехи круглым глазом в мое окно. Или сидит прямо на башне в парке Казино, караулит в бинокль, как я перебираю холодную волну или валяюсь в одиночестве на голом песке у самой кромки ила; там, куда вечером придет вода. Похожий на перо, оброненное птицей Дождь. Каждое утро я пару часов закаляю тело холодом океана, дождя и песка. Ветер проветривает мне мышцы; кровь, согревая себя и меня, быстрее колесит по артериям-венам. Впереди миллиарды тонн воды: на краю света острее ощущаешь бренность и ценность своей оболочки. Так я готовлю тело к вселению новой души.
Потом я возвращаюсь на виллу "Эдельвейс", в Верхний город (он тут еще называется Зимним, а Нижний - Летним; впрочем, расстояния кукольные), и занимаюсь собственно душой. Душой Мужа Женщины-с-большими-ногами. Я смотрю три кассеты. Листаю альбом с газетными вырезками: интервью, статьи, фотографии… Муж был крупной шишкой. Имя в заголовках - большими буквами. Когда-то я о таком мечтал. Я хожу по его комнатам, перебираю его вещи. Процесс освоения мужней души делится пополам обедом. Столовая, в которую я прошлым летом за 5 дней не попал: мы тогда практически не вылазили из постели и ели или в моих комнатах, с подноса, или - вечерами - в Казино. На сей раз я имею возможность ежедневно восхищаться талантами эдельвейсовых поваров и изучать, щурясь, сосланные под потолок портреты восьмерых мордастых дундуков. Из ушедших эпох, из минувших веков. Длиннющий стол, неспешный ритуал крахмальных салфеток, кастрюлек, тарелочек и столовых приборов, из которых я пользуюсь едва половиной. Я сижу на Его месте, противоположная оконечность стола пуста. Ох уж эта расфуфыренная церемониальность богатеньких: оч. глупо спрашивать жену через беговую дорожку: дорогая, как тебе нынче куропатки? И без того понятно, что они удались. Вчера разбил фужер: надеюсь, достаточно старинный. Сегодня подавали рыбный суп на водке и черной икре и фасоль в сливках. За обедом я наедаюсь так, что завтрак (в своей комнате) и ужин (в городе) оборачиваются фруктовыми формальностями. Мертвый Муж торчал на коньяке, вот и я выпиваю с кофе пару рюмок чего-то сверхъестественного: в коньяке на вилле "Эдельвейс" столько лет и денег, что градусов кажется чудовищно много, и я некоторое время тешу себя мыслью, что мне больше не нужен никакой алкоголь.
На кассете номер 1, как я уже говорил, сняты пляжные забавы на Дюне. На кассете номер 2 - общественная или же коммерческая деятельность Мужа, тусовка напыщенных бонз, в которой Муж играет первую скрипку. На кассете номер 3 - несколько сценок в саду. Есть еще могила на городском кладбище, неожиданно скромная - по эдельвейсовым-то деньгам - могила: серый камень, имя да годы жизни. Я ходил на нее два дня подряд, надеясь нащупать мистическую связь с Идеальным Самцом. Но камень был нем, холоден и угрюм. Придется обходиться кассетами.
Вечерами я вновь иду к океану и долго сижу на скамейке, вглядываясь в пляшущую темноту. Метрах в ста от берега рассыпаны белые скорлупки лодок: их много, вдоль всего пляжа. Лодки словно бы беспризорные; ни в прошлом году, в разгар лета, ни сейчас, осенью, я, глядя с берега или проплывая мимо, ни разу не застал движения ни на одной скорлупке. Ни ночью, ни днем. Репертуар кинотеатра "Олимпия" провинциально скуден: пришлось пересмотреть "8 женщин" и "Людей в черном-2". Отдыхающих мало, бармены зевают и ловят мух, в одном из баров ежевечерне режется сам с собою в пул, отрабатывая в основном прямой удар, долговязый хайрастый кекс в черном свитере и стоптанных кирзачах от "Доктора Мартенса". С каблуками сапоги. Вчера я с ним познакомился.
То есть сначала я увидел маленького мужика, который балансировал на дощечке. Дощечка каталась по асфальту на полосатом барабане. Барышня с пухлой попкой подбросила горящую ветку: мужик поймал ветку и засунул себе в рот. Я узнал Пьера, фокусника, огне-, шпаго- и прочеглотателя, с которым познакомился давным-давно на фестивале в Будапеште. С тех пор еще пару-тройку раз пересекался в разных местах. При нашей первой встрече Пьер находился на пике формы. Я восхищался его выправкой, пронзительной отточенностью жестов: сам я тогда еще только осваивал азы бродячей профессии. Теперь Пьер усох, сморщился, выпустил седую бороду и семенил по доске старчески суетливо. Барышня жонглировала тремя отчаянно оранжевыми шарами. Я дождался конца представления, жидкая толпа отозвалась жидкими хлопками, Пухлая Попка собрала в шляпу монетки (и мою бумажку в 100 евро: Учительница Фей подрядилась возмещать любые мои траты на душевный комфорт), и мы пошли в бар, где Пьер и познакомил меня с Рыбаком.
- В Берлине у турков сейчас в моде бильярды с красным сукном.
- А есть такие люди, которые все делают через задницу.
- …..
- ………..
- ….!
- А ты чем занят?
- Я? Тоже выступаю на улице, вот как Пьер… Только я не умею огонь глотать, а просто танцую.
- Он не просто танцует, - встрял Пьер. - Если бы он просто танцевал… Он танцует сцены из фильмов.
- Bay? - удивилась Пухлая Попка.
- Как две капли! - пояснил Пьер. - Чистое кино. Целые сцены танцует, целые роли.
- Ништяк. А ты за дьяханов танцуешь, или за бабцов тоже? - спросила Попка.
- За мужчин чаще, - признался я, - но вообще всякое бывает. Что публика попросит… Недавно танцевал Белоснежку из "7 гномов". Накрасил губы и вертел юбкой, как долбаный трансвестит. Детям понравилось.
- А из "Унесенных ветром" можно? - спросила, разумеется, Попка.
- Можно, но не будет, - возразил я. - Очень часто заказывают.
- А "Моби Дика" заказывают? - спросил Рыбак.
Он всегда одет в длинный черный свитер, питается, как я позже выяснил, исключительно говяжьим мясом, пьет исключительно ром и иногда курит сигары какой-то редкой марки, делая максимум две затяжки. Волосы длинные, черные с серой проседью. И глаза его черны, как угли, и даже губы обветрены до черноты.
- Ни разу не заказывали. Вообще, спасибо, Рыбак, прекрасная мысль. Танец аборигена-гарпунщика. Может быть очень эффектно.
- Это про кита-убийцу, - проявила осведомленность Попка, - там все утопли. Как в "Титанике".
Черты лица у нее при ближайшем рассмотрении тоже оказались пупсиковыми. Со временем она станет похожа на борчиху сумо, но сейчас ей примерно 17, и детские припухлости воистину аппетитны. Хочется щипать щеки и подбородок. Видимо, это ее расцвет. У каждого свой пик: у кого в юности, у кого в старости. Через несколько лет Пышка пойдет вразнос.
- У мудреца Платона однажды спросили, - проявил еще большую осведомленность Рыбак, - кого на свете больше - живых или мертвых?
- Теперь больше мертвых расплодилось, - быстро прикинул Пьер. - А во времена Платона еще могло быть впополам. Или наших больше было…
- Что же ответил мудрец Платон? - спросил я.
- А Платон ответил: смотря как считать плывущих, - с несколько дешевой надменностью, часто свойственной обладателям тайных знаний, пояснил Рыбак. - Когда идешь под парусом… Можно вернуться, а можно запросто и остаться. Кем себя тут считать - живым или мертвым?
- Себя не фокус посчитать. Всегда видно: утоп или нет. Кто ждет - вот кто не знает, - сказала Попка.
Наверное, я понимаю, что Рыбак имеет в виду. Украшая по утрам собою пустынный пляж, я тренирую избавление от мыслей. Нужно хорошо знать, что мысль - это не ты. Она пришла и ушла, как деньги, одежда или женщина. Посмотреть на нее со стороны, как на рыбу в аквариуме. Тогда она вильнет хвостом и исчезнет в толще воды. В этот момент можно признать: что-то все-таки в ней от тебя было, ты скормил голубой бездне толику своего смысла. И бездна уже кажется немножко родной, и, если сейчас над заливом взметнется в полный рост Гамера и сожрет твой город, как муху лягушка, тебе не покажется это слишком несправедливым.
- Я видел, как ты закалялся тут, - Рыбак кивнул головой в сторону пляжа. - Посмотрю на тебя еще и, может, возьму с собой под парусом… Море - знаешь, это серьезно. Это вам не пробку чпок - и все вытекло…
И громко щелкнул пальцами, как танцор фламенко. Завидно - я так не умею.
- Кит-убийца, - опять произнесла Пухлая Попка. Взяла со стола свои шары, закрутила апельсиновый треугольник, понаддавая один шар загорелым лбом. Ей понравилось словосочетание.
- Дак ты сюда под дождем мокнуть или не прочь монету сшибить? - подмигнул Пьер. - Можно вместе поработать. Тут в округе хватает местечек… Бабье, может, лето еще впереди.
- Я после болезни, отдыхаю. Пустили пожить знакомые знакомых. Океаном подышать. Пока не могу работать.
- Про тебя говорят, в Верхнем городе живешь, - сказал вдруг Рыбак.
Надо же, про меня уже что-то говорят. Ну да, в таком городке трудно сохранять инкогнито.
- Я живу на вилле "Эдельвейс". У такой Женщины-с-большими-ногами, - я, конечно, назвал ее не так, а по имени и фамилии. - Но ее сейчас нет, я один там.
- Первая блядь в Аркашоне, - сообщил Рыбак. - Трахает всех приличных направо и налево. До тебя не добралась еще?
- Надеюсь, что доберется, - улыбнулся я. - Я ее один раз видел - баба свежак.
- Сколько ей? - поинтересовалась Попка.
- 33, - выдал я Фею.
- 33 - свежак? - удивилась Попка. - Это глубокий дохляк. Лично я не собираюсь париться до такого антиквариата. Лучше кинуть кони в 25, чем…
- А чего бы ей не трахать-то? - я, конечно, не мог упустить возможности выведать что-нибудь о Хозяйке. И о Хозяине. - Красивая, здоровая. Не вечно же траур носить.
- Да она и при муже туда-сюда трусьями махала! Даже настоятеля здешнего Нотр-Дама на себя положила. Весь город мужа жалел, чего он ее терпит. Он-то настоящий был малый… В море погиб, в пути… А что это за знакомые, у которых знакомая - Женщина-с-большими-ногами?
Бесцеремонный Рыбак, конечно, назвал ее не так, а по имени и фамилии.
Интересно, наврал ли Рыбак про распутство Женщины-с-большими-ногами? И что ему за дело до моей… до нашей с Мертвым Мужем женщины? Откуда Рыбаку вообще хотя бы что-нибудь о ней знать? Он ловит рыбу в Летнем городе, она делает бизнес в Зимнем, если не в интернете. Но забавно, что первый встречный делится со мной подобной информацией. Задним числом мне стало стыдно, что я не отреагировал как следует на "блядь". Надо было защищать свою женщину. С другой стороны, куда спешить? Информацию получить - тоже дело полезное.
Следующий вечер я вновь провел в баре в той же компании, и когда все уже раскланивались спать, Пухлая Попка позвала меня прогуляться по берегу. Меня, в общем, что уговаривать: я к морю и ветру завсегда. Мы разулись и побрели по мокрому вязкому песку. У линии прибоя Попка прижалась ко мне - старательно, как боксерская груша, затем поцеловала в губы и полезла рукой в штаны. Потом протянула мне презерватив, встала не торопясь раком, лицом к морю, спустила широкие брюки. Я пристроился сзади и включил однообразное движение. Я входил-выходил тупо, как поршень, в стабильном неспешном ритме: ритме набегающих волн. Попка сопровождала каждый такт глухим выразительным стоном, и стон растворялся в бормотании океана. Я чувствовал в теле спокойную силу, и подумал в этот момент, что справлюсь со своим заданием.
По ходу дела я вспомнил, как в детстве впервые трахался на свежем воздухе. Мне было лет 16, я провожал одноклассницу с дискотеки. Я вообразил, что мне удастся остаться у нее ночевать, и предвкушал, как буду расстегивать пуговицы на сарафане, словно на клавишных играть (с юности ценил я в этих делах неспешность и основательность), но у парадного выяснилось, что дома у девчонки родители. Собственно, где бы им еще быть, но я, непонятно уж с каких щей, предполагал обратное. Наверное, морда моя стала очень кислой. Девчонка спросила: "А ты…. хотел?" "А то!" - честно ответил я. "Ну давай по-быстрому", - вздохнула девчонка, повернулась к стене, нагнулась, проворно задрала сарафан и стянула трусы. Семяизвержение произошло практически мгновенно, через минуту я уже курил в одиночестве на скамейке и приходил в себя.
Когда я кончил в Пухлой Попке, она стащила с меня гандон, быстро обсосала залупу, обслюнявила щеку и была такова. Как сдачу сдала с сотни евро.
Перед сном я открываю в постели Библию. Проглядываю абзац-другой, стараясь не вдумываться в смысл слов, гашу ночник и засыпаю. Мне снится шум волн.
Идеальный Самец родился в июне 1965 года в родовитом богатом семействе. Старые деньги, куча недвижимости в Бордо и Аркашоне, промышленность в Тулузе, акции везде. Сначала учился на медика в Геттингене, в чем один из журналистов усмотрел венский комплекс, желание выступить поперек батьки, который искренне недоумевал, как можно уезжать так далеко и заниматься чем-то кроме циркуляции денег. Статус-кво себя ждать не заставил: Самец скоро перебрался на экономический факультет, который и закончил со всевозможными отличиями, вернулся в семью, занимался пиаром фирмы, а несколько лет назад принял управление капиталом и всячески его приумножил.
Парень имел, короче, полный погреб капусты и отключился в 34 года. Это неправильно. Может быть, есть высшая справедливость в том, что Вдова теперь изводит капитал на продление жизни его души: пусть и в моем сильно не идеальном теле.
Газетные вырезки о Самце пестрели превосходными степенями. Общественная деятельность, депутатство на местности, филантропия. Самец - сначала в качестве начальника соответствующего подразделения, а потом и в качестве босса - отстегивал веером: близнецам-футболистам из Сенегала, один из которых потом стал чемпионом мира в составе Франции, краеведческому музею в Бордо, а также самой Дюне, которая что-то стала сползать неправильно после бурных дождей, и срочно требовались франки на укрепление национального достояния. Ровно через год после трагической гибели (и даже в ее ознаменование) Идеальному Самцу присвоено звание почетного гражданина города. Отцу оно тоже присваивалось - во времена, близкие к незапамятным.
Но это вырезала и сохранила Вдова. Разумеется, она дала мне только публикации, выставляющие мужа в лучшем свете. На ее месте так поступил бы каждый. Желая поймать ее на обмане или хотя бы недоговоренности, я двинулся в библиотеку при мэрии листать подшивки местной прессы. Меня охватил азарт. Мне казалось, что я вступил с Хозяйкой в схватку за душу Идеального Самца.
В библиотеке я легко нарыл и недружественные материалы. В частности, один листок на протяжении двух недель чуть не в каждом номере намекал - день ото дня откровеннее, - будто Самец озабочен здоровьем Дюны потому, что не прочь прибрать ее со временем к рукам. Типа окружить колючей проволокой, поставить снайперов на вышках и драть деньги за панорамные закаты над Бискайским заливом. Но из этих статеек высоко торчали заячьи уши заказа; боюсь, владелец газеты сам облизывался на лакомую Дюну.
Но наезды были скорее исключением. Общий образ мало отличался от сусальной подборки жены. Зачем мочить рыбку, которая мечет золотую икру? Зато я обратил внимание, что практически на всех фото светской хроники рядом с Идеальным Самцом блистает Женщина-кенгуру. И не то что она его затмевает: нет, он тоже весьма эффектен, Всем-самцам-самец, но вот Он оглядывается на Нее, и мне чудится его вопрос: ты мною довольна? Как она говорила? "Мне иногда нравилось играть в холодность и неприступность". Похоже, что вовсе не иногда.
- Его безупречная репутация заслуженно справедлива. Благороднейший молодой человек! - так отозвалась о Хозяине старушка в фиолетовых буклях, заведующая библиотекой. - Горожане его обожали! Отца его высоко ценили, но побаивались. Он много делал для общественного блага, но человеком был замкнутым и суровым. А сын такой открытый, веселый! Всех по имени называл… А вас как величают? Я ответил.
- Вы, получается, не местный?
- Я живу в Париже.
- Вы в каком отеле остановились? Многие принадлежали ему…
- Я живу на вилле "Эдельвейс". Меня пригласила в гости Женщина-с-большими-ногами.
- Удивительно! - воскликнули Фиолетовые Букли. Глазки их тут же сделались маленькими и колючими и вперились в меня, как обойные гвоздики. - Шустрая вдовушка, решительно завладевшая капиталом…
- Вы не первый человек, кому она не слишком по душе, - заметил я. - Я-то ее почти не знаю. У нас общие дела насчет Мужа.
- Удивительно! Послушайте моего совета: не узнавайте ее слишком близко. Или у вас уже начался роман?
Какие они тут все, в Аркашоне, тактичные. Я рассмеялся.
- Ну что вы! Просто дела. А почему вы не советуете узнавать ее хорошо?
- Она вампир, - сообщила старушка так просто, будто сказала "у нее изумрудные глаза".
- Вампир?
- Да-да. Энергетический вампир. Достаточно распространенное явление: садится один человек другому на шею и сосет, сосет. Ни на шаг от него не отходила. На приемы, в казино - всюду стерегла. Ему и невдомек, что она просто прилипчивая пиявка. Чистый наивный мальчик - он принимал свой плен за высокое чувство. А сам временами тускнел, чах… - Старушка говорила об Идеальном Самце с несколько странной мечтательностью, с какой о молодости говорят. - А вас, пардон, какие связывают с ним дела?
- Я пишу книгу о французских меценатах второй половины 20 века.
- Минувшего века! - воскликнула бабуся. - Как торжественно звучит! Мы счастливчики Божьи, нам довелось встретить двадцать первый век, Третье Тысячелетие! В молодости я не смела и грезить, что Господь сочтет меня достойной Миллениума… Но время шло, и чем ближе, тем чаще думала я: а вдруг? а если? а ведь совершенно не исключено! И я дала завет: если доживу, непременно изменю что-нибудь в своей жизни.
- И что же вы изменили?
- Я стараюсь научиться всегда засыпать на спине. В моем возрасте это, поверьте, непросто. Но Бог дает мне силы, и я делаю успехи. Меня, - Букли понизили голос до заговорщицкого шепота, - в Миллениум в самую полночь фейерверком ошпарило! Шрам на руке остался. Я думаю, это знак.
И Говорливая Библиотекарша подняла к моим глазам сухую кисть: я едва носом не уткнулся в аккуратную запятую шрамика. И добавила еще, что теперь загадала дожить до 2040-го года. Потому что когда-то родилась на свет именно в 20:40. Часы на руке Библиотекарши были пыльно-серебряные, пожилые - под стать владелице.
- А мне не понравился Миллениум, - признался я. - Слишком все грандиозно, пафосно. Праздники, мне кажется, дело интимное.
- Господь с вами, мсье! Ведь это был первый Миллениум! Тысячу лет назад его не отмечали. Человечество нравственно еще не созрело… Но через тысячу лет непременно будут отмечать вновь и вспомнят добрым словом нас, Свидетелей Первого.
- Не знаю… Это ведь только игра в цифры.
- Но вы же отмечаете свой день рождения!
- Нет. Вот если бы все изменения, которые происходят в человеке за год, происходили за день… Тогда бы стоило его отмечать. А так…
- Удивительно! Неужели никогдашеньки не отмечали? И друзей не поздравляете?
- Ну бывает, конечно.