В библиотеку вошли поляки, что курили марихуану на моей скамейке. Один высокий, сутулый и волосатый, второй маленький, толстенький и лысый. Я вспомнил - Алька меня смешила, что марихуана по-русски - "анаша". Хотел спросить, как по-польски, но воздержался.
Потом я некоторое время стоял у школьного магазина и тупо смотрел в витрину, оккупированную Астериксом и Обеликсом. Курил "Лаки-Страйк Лайтс". Пытался разложить по полочкам противоречивую информацию. Почему Женщина-кенгуру ни словом не обмолвилась о Жераре? Почему она позвонила мне тогда ночью? Кому принадлежали Мужские Шаги? Может быть, они принадлежали Жерару? Который отнюдь не парализован, а очень даже здоров и носится на крыльях ночи по всему департаменту Жиронда. С чего, вообще, его вдруг парализовало? И как бодрый Луи поссорился с Семейством Эдельвейс?
Я вытащил еще сигарету. А вот неплохо бы покурить марихуаны. Отодвинуть немножко от себя мир. Глянуть на него со стороны. Да и на себя тоже. Можно спросить у Рыбака, встреченного несколько минут спустя на площади Тьер. Там нынче Праздник Пространственных Игр. По всей площади - столики с головоломками: диковинными разновидностями шахмат, го и трик-траков. Народу прорва, и вовсе не только дети. Большая компания половозрелой молодежи с крашеными волосами, например, строит башню из пластмассовых кирпичей. Башня падает, парни сквернословят, девицы визжат.
- Этих людей как считать - живыми или мертвыми? - указал Рыбак на волосатую молодежь.
- Конечно, живыми. Не потеряли еще детского отношения к миру…
- А по мне, так мертвыми, - отрезал Рыбак, который казался сегодня мрачнее обычного. - Гребаные инфантилы. Жаждут хлеба и зрелищ - и ничего больше.
- А что еще нужно… Рыбак, ты не знаешь, где купить дури?
Рыбак сказал, что у него есть, можно покурить, но чуть попозже, когда стемнеет. Потом - коли уж речь зашла о курении - я вспомнил про сигары "Три лилии". Спросил о них Рыбака. Рыбак вспылил. Словно короткая молния пронеслась через тело, летучая судорога перебрала мышцы и чувства и сложила в новом, взъерошенном виде.
- Что, думаешь, я их у него украл? - грубо спросил Рыбак.
- У кого? - удивился я.
- У мужа твоей шлюшки.
- Рыбак! Я тебе уже говорил, что могу вломить…
- Значит, уже начал спать с ней, парень? Ну еще бы: столько дней рядом…
Глаза Рыбака покрылись неприятной птичьей пленкой. Веко подергивалось.
- Успокойся, пожалуйста, - я старался не раздувать искру ссоры. - Наши отношения - это ведь не твое дело, правда? Что ты взъелся?
- А какого лешего ты меня спросил про сигары?
- Просто увидел в его кабинете такие же и решил спросить, что за марка.
- И откуда у меня такие жирные сигары, с Кубы заказные? Он мне подарил, если хочешь знать, две коробки. Я их курил медленно, по затяжке в день… Я вообще не курю, но это - в память о друге. Все, они кончились…
"И потому ты пробрался ночью на виллу, чтобы пополнить запас?" - чуть не сорвалось у меня с языка. Но, слава Богу, не сорвалось. Зачем я ввязался в это приключение? - начал подозревать всех подряд! Причем - неясно в чем. Так и веру в человечество потерять недолго. Я бы не сказал, что много во мне веры в человечество. Меньше, чем жира в медведе, когда он снаряжается в берлогу. Но кой-какие запасы есть. Если бы Рыбак был тогда на вилле, он не стал бы сейчас говорить, что у него кончились сигары. Как он иначе продолжит их курить в моем присутствии?
И что он говорит о дружбе?
Мы сидим в "Пирате". Я пью пиво, Рыбак расправляется с кровавым стейком. С нереальной скоростью, как на ускоренном воспроизведении. Словно хочет быстрее преодолеть неприятную процедуру. Красные брызги летят на столик. Челюсти молотят, кадык клокочет, трясется.
- Память о друге? Ты дружил с Идеальным Самцом?
- Да, парень, нас связывала настоящая мужская дружба. Мы выходили на моей лодке в Залив в плохую погоду. И он сам брал мою лодку, когда хотел. Когда штормило и было опасно.
Рыбак немножко успокоился. Человек нервничает, когда ощущает слабость. Прорехи в системе защиты. Сейчас Рыбак вступил в зону силы: его дружба с Самцом и штормовые прогулки были неразменным нравственным капиталом. А для меня: плевком в середину морды. Где мне сыграть Идеального Самца, как мне совладать с его костюмом и с его бабой? Мне совсем не хочется быть героем.
- Очень ему хотелось перевернуться? - Я хотел, чтобы мой вопрос прозвучал иронично, но прозвучал он жалко.
- Он рисковый был кент. С судьбой играл. Это вам не казино. Он был Настоящим Мужиком.
Рыбак произнес последние слова с гордостью. Словно он и сделал этого Мужика Настоящим. Объяснил ему, как считать плывущих. А я понял, что Рыбак похож на персонажа черно-белого фильма. В нем нет ничего цветного, ни капли. Известково-белая кожа и черное остальное. Общее ощущение ветхости, как на старой исцарапанной пленке. Он словно вырезан из своей ленты и вставлен в пеструю нашу, как иноприродный предмет.
Вернувшись на виллу, я поднялся в кабинет. Посмотрел скелету в пустые тыквенные глазницы. Сел в кресло, погладил шершавый череп. Сидеть снова стало жестко. Алька прислала второе письмо подряд.
Тема: Kaligari
Дата: 11.09.02 17:05
От кого: Александра <aliaalia@yandex.ru>
Кому: Danser <nfywjh@hotmail.com>
Видела спектакль, прикинь, "Кабинет доктора Калигари" То же, что в кино, но каждая сцена в три раза длиннее И цветное Синее и желтое Освещение такое косое: типа экспрессионизм Но совсем не страшно Потому что понимаешь, что из-за кулис никто не выскочит Мирный театр Что может случиться в театре? А когда кино смотришь, кажется, что с экрана как раз кто-нибудь может буквально спрыгнуть и впиться тебе в глотку Казалось бы, они с той стороны экрана, а эффект такой вот Короче, сам знаешь
Я смотрела, короче, и вспоминала, как ты танцевал Носферату Тогда было по-настоящему страшно!
:-()
Ты вообще молодец
А. из Вены
Я выуживаю из колодца памяти день, когда танцевал Носферату. Горький был для меня день. Алька приехала ко мне в Ганновер. Меня туда данс-данс-агент пристроил веселить посетителей Всемирной выставки. Алька приехала утром, и мы сладко потибидохались, едва встретившись на вокзале, под мостом S-бана. Для Альки это сенсация: ни до, ни после мы ни разу не делали этого на улице. И вообще она на секс не слишком подсажена. Дает только ночью, в кровати и редко. И вдруг такой романтический взбрык. А я как раз переживал острый приступ чувства. Воображение рисовало картины чуть ли не долгой совместной жизни. И тут - я еще штаны не застегнул - Алька заявляет, что заехала по дороге, что завтра же умотает в Амстик, где у нее дела всякие и встречи. В общем, вселенский облом. А вечером длинноносый очкарон из публики заказал мне забацать что-нибудь из немецкого экспрессионизма. Ну я и выбрал Симфонию Ужаса. Ярость зубовная сочилась из меня, как пот, и, когда я костляво простер длани над группой японских старушек, они завизжали, как на русских горках. Алька очень хвалила мое выступление, а на рассвете слиняла.
Курим мы в каморке Пьера. То есть Пьер пьет вино, а Попка, Рыбак и я "читаем", по выражению Альки, "зеленые книжки". Я не пыхал несколько месяцев, меня вставляет с места в карьер. Предметы в комнате будто пульсируют изнутри, и оттого границы между предметами и воздухом выделяются кантом-рамочкой. Звуки - автомобиль за окном, столкновение бутылки со стаканом, щебет Попки, глухой баритон Рыбака - поступают отдельно. Будто каждый упакован в свой пакетик. Песок в песочных часах перетек вниз, и мне кажется, что сейчас он столь же плавно двинет вверх: и переворачивать не надо.
Пухлая Попка учит нас игре, которая никак не называется. Просто Игра. Попка кладет на стол доску: шахматную, но можно любую. На доске Попка размещает в художественном беспорядке два яблока, пробку из-под шипучки, штопор, двух крошечных человечков из светлого пластика, шарик, скомканный из конфетной золотинки. Каждый игрок может сделать за один раз по два хода. Ходы разрешается пропускать. Но если играешь, одним ходом можно:
> убрать с доски любой предмет;
> переместить любой предмет в любое место доски;
> положить на доску новый предмет.
- А цель? - спрашивает Рыбак.
- Цели нет, - говорит Попка, - играем, пока не запарит.
- Потому и цели нет, - бурчит Рыбак, - что никак не называется.
Он снова не в своей тарелке. Но к дежурной его мрачности прибавилось что-то вроде мало свойственного таким типусам смущения. Рыбак не знает, куда девать руки. Периодически кладет одну из них на плечо Пухлой Попки и окатывает ее мутноватым взором. Или вдруг отдергивает руку - резко, как от огня. Видимо, что-то между ними произошло и Рыбак не может понять, как себя теперь вести.
Я заселяю человечками яблоко. Спрятались двое повыше, чтобы снизу не видно. Рыбак грубо хватает одного и сует в пробку, башкой вниз. Пухлая Попка отправляет в пробку второго человечка и досылает им туда еще золотистый шарик.
Пьер и Попка выступали сегодня в Сент-Эмильоне. Городок-пирожное, который, по словам Попки, хочется положить на ладошку. И кормить им с ладошки птиц. За предыдущие 12860 дней своей жизни я не слышал о Сент-Эмильоне ни разу, только вино соответствующее пил. За последние несколько часов - слушаю во второй. Только недавно вернулись. Чертовски устали. Ни черта не заработали.
- Я и говорил, что опростоволосимся, - ворчит Пьер, - это все Пухлая Попка - поедем да поедем, - Пьер, конечно, называет девушку не так, а по имени. - Я объяснял ей, что в туристических городах заработать нельзя. Если бы можно было… Вот подтверди.
Подтверждаю. В туристических городах нашему брату, престидижитатору и акробату, приходится туго. Казалось бы, зевак - хоть отбавляй. Но они уже заплатили за дорогу-ночлег и воспринимают артистов как бесплатное приложение. Включено, дескать. Деньги канатоходцам и шпагоглотателям бросают в шляпы в больших городах в основном аборигены. Инвестируют таким образом в среду обитания. Обитать приятнее на окультуренной территории. Ну, курортники тоже раскошеливаются, поскольку приезжают надолго, часто грезят о возвращении через год и тоже позиционируются на курорте отчасти местными.
- Дорогу отбили, сэндвичи отбили, - возражает Попка, берет с игровой доски яблоко, надкусывает и кладет обратно. - Не зря ты, Жанна, ждала сержанта…
- Ты же сэндвичи притырила, - говорит Пьер.
- Только один - себе. За твой забашляла. И погода была ништяк. Я позагорала там на горочке… Чей ход?
Я составил из штопора и песочных часов башню, которая растопырилась над шахматными квадратами, как цапля над болотом.
- Слушай, Рыбак! - воскликнула Попка. - Я там с горочки мужика видела - вылитый ты. Даже окликнуть хотела. Догнать не могла - я там голая валялась…
Рыбак смотрит на Попку с некоторым испугом. Находит чайную ложку, кладет на доску, размещает одну из человеческих фигурок на ручке и мрачно жмет на чашечку. Фигурка катапультируется в стакан с вином.
Едва мы, курнув еще и оставив Пьера отдыхать, вострим лыжи к воде, Рыбак вытаскивает из кармана пузырь дешевого рома и жадно сосет из горла. И высосал бы, похоже, все, если бы я не вмешался и не помог. Попка тоже делает пару глотков. Мы забираемся на причал, от которого днем отчаливают морские трамвайчики - к Острову Устриц. Причал далеко выдается в залив, берега не видно, и кажется, что мы открыли полюс тишины и эпицентр пустоты. Ветра нет. Небо чистое. Полная лимонная Луна медленно вращается. Во всяком случае, мне казалось, что я различаю движение пятен на ее поверхности. Луна втирается в зрение, как мазь в кожу.
- Во Франции поверье есть, что нельзя зырить на неполную Луну. Кто-нибудь дуба даст - из родственников или друзей, - сказала Попка. - Или сам кони откинешь.
- Да и на полную лучше не смотреть, - усмехается Рыбак и заходится в кашле.
- А у вас есть такое поверье? - спрашивает меня Попка.
- Не знаю, - говорю я. - Не слыхал. Я вообще против поверий. Даже собирался создать "Общество Противников Примет".
- Точно, - подтвердил Рыбак. - Приметы - дрянь. Я всегда иду прямо, если мне переходит дорогу черная кошка.
- А у русских, - вспомнил я Алькин рассказ, - вместо кошки в этой примете - женщина с медным тазом…
- Так вот чо, - говорит Попка, - у всех есть приметы. Не возгудали бы на приметы-то.
- Приметы - говно, - упорствует Рыбак. - У цивилизованных народов нет примет. Это все варварские пережитки. Приметы у всякого отребья, у чурок цветных…
- Ты, Рыбак, наверное, за Ле Пена голосовал? - завожусь я.
- Я вообще не голосую. Пусть ослы голосуют, у них уши длинные…
Явно нарывается на конфликт. Лучше не связываться.
- Сначала цветных в шоу начали показывать, как обезьян, - сказал Рыбак. - Бокс, баскетбол. Пусть - но не надо было им деньги платить. Надо как встарь: в черном теле - и баста. Чтобы он с ринга не в бордель ехал, а в клетку, на нары… Гладиаторам не платили…
- Гладиаторы и взбунтовались, - сказала Попка. - Всех вздрючили.
- А эти массой возьмут, как саранча. Главное стратегическое оружие - скорострельность матки, - пояснил Рыбак. - Белые сучки не рожают, а цветные рожают… Вот они, когда их в Европе больше наших станет, проголосуют так проголосуют. Мало не покажется… Не будут с нами цацкаться, как мы с ними. Но все равно они не успеют.
- В смысле?
- Цветные Европу не сожрут. Ее раньше сожрет Природа.
И звезды висят яркие и крупные: вкусные. Попка вычислила двух Медведиц и сетует, что других созвездий не знает. Смазанная искра срывается с небосвода, и через секунду впереди, в теплой тьме, раздается плеск.
- Метеорит упал! - восклицает Попка. - Ништяк! Кто-нибудь успел загадать желание?
- Я успел, - говорю я.
- Шустрый веник - прям метла, - говорит Пухлая Попка. - Я, блин, такой гусь против примет, а сам успел. Чо загадал? Секрет?
- Нет. Не секрет. Умереть здоровым и незаметно. В смысле, для самого себя незаметно. Чтобы не понять, что умираю. Очнуться уже там, с другой стороны.
- А если ее нет? Другой стороны?
- Ну, тут уж ничего не попишешь. Главное - умереть незаметно.
- Странная мечта, - удивляется Попка. Рыбак ничего не сказал, но посмотрел на меня как-то гадостно.
- А я не успела, - продолжает болтать Попка, - а если бы успела, то загадала бы.
- Стать Луной? Зачем, Попка?
- Красиво. Мимо меня порхали бы энгелы. А я бы такая кружилась таинственно в космической мгле. А ты загадал желание, Рыбак? Нет? А какое бы загадал?
- Плыть. - Рыбак отвечает с паузой, увесисто. Плюнул на причал. - Вечно плыть.
- А я поняла, кем считать плывущих. Энгелами. Они тоже - ни живые, ни мертвые. И летают по небу медленно, словно плывут. Но ты совсем не похож на энгела.
- А на кого же я похож?
- Ты? На черта, конечно… Садист-маркиз на хвосте повис, рожки обломали - в сраку затолкали…
Они сомкнулись в беседе, и беседа уплыла от меня, унеслась проснувшимся ветром. Я ложусь на доски. Напряженно вглядываюсь в звезды, далеко выпучиваю глаза, а потом резко закрываю их, и контуры звезд продолжают жить на обратной стороне век. Я давлю большим и указательным пальцами на глазные яблоки, и тогда внутренний взор заливают ртутные пульсирующие узоры: на манер тех, что таит калейдоскоп. Конечно, если умереть незаметно, не будет возможности вспомнить перед смертью самые важные моменты жизни. А это вроде не совсем верно. Надо бы пробормотать перед вечным сном четки даров, перечень чудес. Вода плещется внизу, за звуком спешит запах - мокрого дерева, свежести, облепивших сваи заквашенных микроорганизмов. В сущности, мы все в вечном плавании. Материки, как известно, беспрестанно перемещаются по мировому океану. И даже размножаются делением.
Я хотел поделиться радостью эврики с Рыбаком. Даже приподнялся на локтях, чтобы вступить в разговор, но меня отвлекла какая-то новая мысль, и обнаружил я себя в разговоре позже и совсем с другим сообщением. Трава пробила меня на болтливость, и я рассказал Пухлой Попке и Рыбаку, как и зачем попал на виллу "Эдельвейс". То есть о том, что я давно профессионально трахаюсь за деньги, я благоразумно умолчал. Рыбака и Попку, я чувствую, это признание напрягло бы. Но о том, что я должен играть Мертвого Мужа, и о сложностях, возникающих при выполнении задания, я проболтался подробно.
- Капец! - восхитилась Пухлая Попка. - Да она треханутая!
- По всему остальному нормальная.
- Да как же хотеть, чтобы другой человек… Не представляю.
- Вот она хочет.
- Она сука, - сказал Рыбак. - Она просто сука и все врет.
- Не беспоклепся, Рыбак, за чужую телку, - это уж и Попка не выдержала. Одновременно с ней и я начал:
- Я просил тебя не говорить о ней, и ни о ком…
Пухлая Попка стащила со своих волос резинку и попыталась соорудить Рыбаку кокетливый примирительный хвостик. Рыбак отпрянул.
- Она к нему равнодушна была. Сука. Он погиб из-за нее. Она просто все врет.
- Может, равнодушна, а когда скопытился - стала неравнодушна, - предположила Пухлая Попка. - С бабами такое случается. И заодно сиганула с катушек. Тоже случается…
- А такие не прыгают с катушек, - злобно возразил Рыбак. - Она деловая до жопы. Брильянты копит. Она не может страдать или там сойти с ума. Устраивала скандалы из-за наших прогулок на лодке: так, сука, она не за него боялась! Она бесилась, что не может контролировать его! Пока он плывет! Да и наш приятель, - Рыбак усмехнулся, - утверждает, что у бабы чердак нормально обставлен. Нет, она замышляет какую-нибудь дрянь. Точно тебе говорю: замышляет тайную дрянь!
- Какую? - тупо спросил я.
Что-то произошло. Где-то в астральных сферах что-то звякнуло: дзынь. Снова скользнула по небу хвостатая запятая. Слева, на периферии зрения. Ничего я не успел загадать. Я и прошлый раз не успел, если честно. Соврал, что успел. Я вообще никогда не мог успеть мыслью за небесной запятой. Кроме одного случая: в Амстере мы с Алькой застали метеоритный дождь, там они такими гроздьями валились в каналы, что не успеть было невозможно. Я тогда загадал, чтобы Алька оставалась со мной: не сбылось. Да, но "дзынь" касалось не метеорита. Рыбак выдвинул предположение, что у моей с Женщиной-кенгуру игры есть тайная цель. У Попкиной Игры нет, а здесь есть. Предположение, в общем, совершенно естественное. Почему я сам об этом не думал? - Бог весть.
- Какую цель?
Выпивка у нас кончилась.
- Подлую!
- Слышь, она хочет, чтобы ты перед кем-то засветился вместо мужа. Будто он не утоп, - сказала Попка.
Дзынннь!
- Кому? - закричал я. - Все знают, что он погиб! Да я на него и не похож вовсе! Никакие репетиции не помогут!
- Погоди, она еще сделает тебе пластическую операцию! - встрял Рыбак. - Во сне. Чтобы незаметно. Как смерть твоя незаметная, ссыкливая.
- Новый шнобель врежут, - прыскнула Попка. - Может, есть чел, который не знает, что Мертвый Муж мертв? Какой-нибудь больной…
Дзынь-дзынь.
- Брат, - пролепетал я.
- Кто? - не расслышала Попка.