- Долгая история. Знаете, ребята, этого Батырбекова сразу после войны опорочил один мерзавец, враг их семьи. Старик его простил. Потом этот подонок еще дважды делал гадости, писал анонимки. Весь кишлак отвернулся от клеветника и изгнал его. А недавно уже совсем старым, тот человек вернулся, чтобы просить у односельчан прощения, два дня ходил по дворам, сидел в чайхане, и никто не хотел с ним говорить. На третий день клеветник умер, и люди не пожелали идти на похороны. Бободжан-ата сказал, что так нельзя. Сам пошел и другим посоветовал. Старик говорит, что умеющий прощать благословен.
- Мудрая мысль, - сказал Сергей.
- Да, мудрая. Это в характере нашего народа. Мне кажется, что никто не умеет так прощать, как мы. Особенно стариков и тех, кого уже нет.
- Точно! - удивился Бахтияр. - Точно! Мой дед с бабкой ни о ком плохо не говорят. Мне кажется, что они и не думают ни о ком плохо.
Эркин остановил машину возле станции метро.
- Простите, дальше не могу. Спешу к отцу.
Те, кому плохо, - в палатах, а выздоравливающие и выздоровевшие - в саду. Им теперь хорошо и по контрасту с тем, что было, и в сравнении с другими, оставшимися в постелях с суднами, с капельницами, с кислородными масками, наготове висящими у изголовья.
Слабое движение вечернего воздуха шевелит листву платанов, ароматы цветов смешиваются с запахами еды, в одной беседке шумно, без опаски стучат в домино, в другой идет бильярдная баталия, слышатся восклицания болельщиков.
- Вначале был суров, говорил о неколебимых принципах в науке и жизни, уверял, что все это пойдет мне на пользу, только пользы и хотел… Признаться, мне было его жалко. В самом деле! Я его никогда таким не видел, кажется, у него слегка дрожали руки, знаешь, так, чуть-чуть.
- Ему было стыдно, - сказала мать. Перехватив взгляд мужа и сына, объяснила. - Стыдно, что он так нас обидел.
- Допустим, - с сомнением заметил Ильяс Махмудович. - Пусть это так называется. Важно, что он понял свою ошибку и исправил ее.
Они втроем, не спеша, шли к проходной, обсуждали скорый отъезд Эркина. О перспективах работы в Москве отец предпочитал не говорить. Ему мешала мысль: что значит год для симпатичного и обеспеченного молодого человека, и вовсе без присмотра? Пролетит год, как день и ночь. Надо было женить вовремя, раньше надо было женить. И мать думала об этом.
Им пришлось посторониться. Машина скорой кардиологической помощи медленно двигалась по узкой затененной аллее. Медленно она ехала, слишком медленно, и вяло, с большими интервалами вспыхивал над ее крышей синий сигнальный фонарь.
Машина свернула налево, к отделению реанимации.
Некролог Азиму Рахимовичу подписали самые видные люди, эта внезапная смерть потрясла всех. Возле четырехэтажного дома стояли десятки машин, два инспектора ГАИ помогали им парковаться и отъезжать.
Аляутдин Сафарович вышел из подъезда, поддерживая под локоть Ильяса Махмудовича. Оба были искренне огорчены и даже потрясены.
- Никогда не жаловался на сердце, не курил, занимался спортом, - говорил Аляутдин Сафарович, распахивая дверцу белой "Волги", положенной ему по новой должности. - И выглядел молодо, моложе своих лет. Мне один историк рассказывал: мирза Улугбек не потому погиб, что занимался чистой наукой и этим только вызвал гнев фанатиков, а потому, что предполагал, будто политикой можно заниматься в свободное время. Вывод такой: если ты ученый, занимайся наукой.
- Это не совсем правильно, - возразил Ильяс Махмудович. - Есть другие примеры. Курчатов, Королев, - тут дело в личности. Одни могут совмещать, другие не могут.
- Вам видней, - легко согласился Аляутдин Сафарович. - Вы сами всегда могли совмещать научную работу с административной. Как бы то ни было, Азим Рахимович не выдержал. Даже спорт не помог. А жаль! Очень его жалко.
- Две дочери остались, - заметил Ильяс Махмудович. - Замуж не успел выдать. А видели, как постарела супруга? Просто старуха.
- Вот мы говорим: диета, спорт, режим. Разве это главное? Кому как на роду написано, так и будет… Вас домой или в стационар?
- В стационар. А я думаю о другом. Детство у него было тяжелое, голодное, организм неправильно заложил жизненные силы. Тут никакой теннис не поможет, природу не обманешь. Смолоду надо силы беречь.
Эркин обедал в чайхане Дома кино, а когда вышел на улицу, заметил Муху. Она безуспешно ловила такси. Неторопливо он завел машину, подал ее и распахнул дверцу.
- Прошу вас, подружка!
Муха несказанно обрадовалась.
- На телевидение? - спросил Эркин. - Как всегда опаздываете?
- Как всегда! - улыбнулась Муха, раскрыв сумочку, в два ловких движения поправила что-то в косметике возле глаз. - У вас директор умер? Когда похороны?
- Похоронили, - сказал Эркин. - Это было так неожиданно, просто не верится.
- Говорят, он был большим ученым?
- По нашим меркам - выше среднего, по мировым стандартам… - Эркин запнулся. Смерть обязывала к осторожным высказываниям. - Теперь в физике трудно устанавливать ранги: наука выдает результаты в самых неожиданных местах, а Азим Рахимович был типичным генератором идей.
- А правда, что он верил в тарелочки и космических пришельцев?
Муха и в самом деле слышала, что покойный директор допускал такую возможность.
- Трудно сказать, во что именно он верил.
- А я верю. Я вообще очень доверчивая. Так ждала вашего звонка, к телефону летела на крыльях.
- Я каждый вечер у отца был, сейчас ему полегче. Может, сегодня?
- Может быть. - Муха откинулась на спинку сиденья. - У меня чешское пиво в холодильнике.
- А представь, дорогая Муха, что гуманоиды существуют…
- Кто?
- Гуманоиды, иначе говоря, инопланетяне. И вот они прилетели к нам двух сортов: первый сорт - маленькие, лохматые, злобные, умные и властные. Второй - высокие, стройные, кожа голубая, глаза добрые и абсолютно доверчивые. Кого бы ты выбрала?
Эркин остановил машину возле телецентра. Он впервые сказал Мухе "ты" и момент, кажется, выбрал удачный.
- Кого бы ты выбрала? - повторил он вопрос.
Муха глянула на него.
- Такого, как ты. Ты мне подходишь.
Все шло правильно, нельзя терять время. Скоро в Москву.