15.
Кстати, в этой же книжечке есть отдельная глава о пользе научных путешествий. Давид Ливингстон - по душным джунглям Африки, почтенный Альфред Брэм на чахоточном пароходе - по Нилу, неутомимый Пржевальский - по пустыням Монголии, но ведь отчего - спрашивал Полежаев - не пройтись по ближайшему парку? И в родной стране (речь о Германии) найти даже новые виды!
Кстати, он деликатно не уточняет, что недавно обнаруженный новый вид бражника пьяного (он, в самом деле, характеризуется заваливающимся летом после винопития на весенних дубах) - был пойман самим Ильей во время моциона в Тегельском лесу (в окрестностях столицы, рядом с их институтом в Берлин-Бухе) и вежливо предложен в коллекцию берлинского зоологического музея.
Но Илья совершал путешествия отнюдь не только по паркам. Каменноостровские прогулки вдруг удлинились на тысячи верст. Еще студентом Илья - ликующий, в походной экипировке, в шведской рубахе из тонкой шерсти, в английских колониальных ботинках, в которых получится, кажется, ходить, не падая, по отвесной стене - вместе с такими же фанатиками-чудаками выехал из Петербурга в июне 1917-го - у них была совсем не близкая конечная цель: русский Памир. Что? - спрашивали доброжелатели - университетские профессора потеряли рассудок? И дома - небезопасно. Однако Илья не слушал родительских опасений - к тому же университет (уже не императорский, но все еще петроградский) сумел выделить деньги на экспедицию. А также (с извинениями на лице главного хранителя подобных запасов) - изрядную порцию сублимированного мяса, заготовленного, кажется, еще для несостоявшейся экспедиции Обручева 1911 года.
Им везло. Их было девять - семь студентов, доцент Николаев и недавний профессор Игнатий Развадовский, позже прославившийся акклиматизацией в России американских животных вроде ондатры, - и если поезда шли слишком медленно, они, выволочив походный скарб, весело брали подводы. Разумеется, не без происшествий. Трезвенники-магометане (проводники и носильщики) в Киргиз-кайсацких степях выпили весь спирт (а как вы, простите, будете спиртовать животных?) Впрочем, на русской таможне удалось найти запас водки. Затем - еще конфуз. В их мужской компании была одна барышня - Софья Залеман - да, та самая, которая впоследствии основала сеть станций заготовления змеиного яда в Туркестане. Кажется, не одно поколение зоологов (особенно студентки) с восторгом слушает шекспировскую историю любви благородного профессора Развадовского и его ученицы - самоотверженной Залеман. Они вдвоем бродили по берегам Балхаша - и надо же: на привале Развадовский был укушен гюрзой в ягодицу! Для профессора непростительная оплошность. До лагеря было версты четыре - но, простите, при быстрой ходьбе яд распространяется не менее быстро, да и не может укушенный идти далеко и долго. Что же делать? Они знали, что все привычные методы - прижигания, жгут, алкоголь на рану и внутрь - не дадут никакого эффекта. Можно только одно - быстро высосать яд (если, конечно, во рту нет ранок). Так Софи спасла учителя. Они вернулись в лагерь - он, прихрамывающий, опирающийся на ее руку, она - с разметанными и вызолоченными степным солнцем волосами - и объявили, что в ближайшем городе, где будет русская церковь, состоится их венчание. Между прочим, дружкой стал Илья. Ему (он не сознавался в этом) Софи тоже нравилась. Но ведь собирать степных клещиков нравилось больше, не так ли? Кстати, его зарисовки изменений в строении челюстей клещиков в зависимости от образа жизни животного, на котором клещик паразитирует, до сих пор считаются образцовыми во всех руководствах.
По возвращении в столицу Развадовский представил Илью профессору Вотчалу - последнему требовался не столько зоолог, сколько экспериментатор. Да, Илья охотно занимался классификацией, морфологией, даже зоопсихологией (разве суслики в этом отношении не клад? разве индивидуальные синкопы в брачном танце тушканчиков Киргиз-кайсацкого мелкосопочника - не чудо?), но и в темнице лаборатории он видел палящее солнце матери-природы. Тем более хитрый профессор Вотчал провел вокруг пальца временных (как он думал) паразитов на теле государства - большевистских зудней (их, разумеется, вслух так не называли, но отношение выражалось мимикой - нервно дрогнуть губами - и единомышленник найден). Вотчал поманил большевиков идеей бессмертия, - и они пошли за его сладкой дудочкой. Во всяком случае, это обеспечивало жизнь если не сладкую, то сносную.
Случалось, впрочем, кто-то из молодых ученых пересыпал из лабораторных кормушек зернышки себе в карман - что ж: организм растет - требуется ему пища. Илья - вот пригодилась прежняя подростковая астения - и не заметил, как вместо каменноостровских обедов с каплунами, паровой осетриной, филе жардиньер, салатом ромэн, мороженым понаше пришло время чего-то желтенького в дистрофических тарелях и чего-то серенького под названием "хлеб" рядом с тарелями. Добавим: в лаборатории Вотчала сотрудников (покамест не выведена формула биологического бессмертия) оделяли пайковой сельдью. Хорош был Вотчал на Невском в бобровой шубе, когда в руке - укутанная в большевистскую газету сиротливая селедка. Но когда формула будет найдена, сельдь не понадобится, не понадобится? - взволнованно выспрашивал снабженец.
- И-их… - благодушно хитрил в усы Вотчал, - разумеется. Илья Ильич, помнится, Мечников ел только мечниковскую простоквашу. А Сашка Богомолец хрустит исключительно поджаренными богомолами. Ну а мы, - и он подмигивал ошалевшему снабженцу, - будем слизывать наш порошочек!..
- Дожить бы…
Между прочим, позже выполз слушок, что Ульянова не сожгли в крематориуме (а ведь это было бы назидательно - нам на все условности плевать!) только потому, что лаборатория Вотчала все еще существовала, а надежды на формулу все еще не улетучились в лабораторную вытяжку. Проверяющим даже демонстрировалась черепаха, жившая в петербуржском террарии с 1877 года, а теперь живущая у Вотчала, причем со следами омоложения на лице. И не врали! Загодя, до прихода комиссий, Вотчал напоминал лаборантам натереть панцирь слегка - чем? нет, не политурой, - пусть блестит, пусть молодится. Вот и Ленина - пришептывали осведомленные - так же: полежит, полежит, родимый, отдо€хнет, а потом польют растворчиком, и встанет, родимый, как огурец…
Неудивительно, что в 1926-м лабораторию Вотчала прикрыли.
16.
Простодушный Илья (он всерьез принял игру Вотчала в эликсир бессмертия, сказать аккуратнее - работал над вопросами изнашивания организма) начал искать нового пристанища для проверки смелых гипотез. Как раз шумели про опыты профессора Кулябко (справьтесь с трудами - "К вопросу о желчных капиллярах", "Опыты оживления сердца", "Дальнейшие опыты оживления сердца - оживление человеческого сердца"). Опыты стали известны и за границей, их приводили в качестве неоспоримого свидетельства "за" революцию. Как можете, - ставили ребром вопрос, - вы утверждать, что революция в России проводится бессердечными методами, если даже опыт оживления человеческого сердца удался?
Заметим мимоходом, что у Кулябко не менее интересна работа "Применение искусственной циркуляции на отрезанной рыбьей голове". Нет, пайковая сельдь в данном случае ни при чем, опыты проводились на вполне жирных, специально для этого откормленных в лабораторном пруду карпах.
Однако при всей соблазнительности интересов профессора Кулябко (человеческое сердце, рыбья голова и т. п.) Полежаева останавливали расстояния - профессор перемещался от Петрограда на восток: сначала Казань, потом Томск. (Сердце чуяло, что подальше от столицы держаться покойней? Хорошо, что помер в 1930-м, а то могли бы задать вопрос: а не ползли ли, вы, профессор, в сторону Хоккайдо?)
Что было делать Илье? В Москву? В лабораторию Богомольца? Разумеется, чем больше жирка нарастало на большевиках, тем меньше палил их изнутри пламень подобных прожектов. Зачэм бэссмэртиэ, эсли эсть дача в Сочи? Зачэм старэниэ бояца, эсли дэвушки такии красивыи?
Но радости жизни - втихаря, а массам, массам очень даже хорошо скармливать мечниковскую простоквашу, капли Вотчала, порошки Богомольца, инъекции Ракиновича, рыбий жир по рецепту Пашуто (в первый прием изблев, но после, удерживая подбородок жгутами, возможно затолкать внутрь). Если приправить указанные блюда учением об инфекции и иммунитете профессора Златогорова, то, несомненно, массы могут дойти умом, что в жизни - да! да! - есть много радости. Вот, известно ли массам, что лошадь, к примеру, невосприимчива к венерическим заболеваниям человека. Это же поражает воображение! Сообщите скорее юнцу, который печально разглядывает странные прыщички. А курица? Невосприимчива к сибирской язве! Почему бы и человеку в таком случае не перенять свойства курицы? лошади? свиньи? гиппопотама?
А половая жизнь? Выяснились вдруг важные факты: в частности, половые извращения дореволюционной золотой молодежи зависели от употребления в пищу таких продуктов, как анчоусы, артишоки, бонбоньерки, биф с кровью, каперсы. Соответственно, рабочий, потребляющий картофель, гораздо трезвее смотрит на половую жизнь. Вот и ключик к здоровью, к долголетию: картофель, картофель…
- И?.. - скромно взглядывал Илья на Александра Александровича Богомольца, поручившего ему подготовить обзор сведений по вопросам иммунитета, продолжительности жизни, полового бессилия и сублимации.
- Сосредоточьтесь… э… на… э… сосредоточьтесь… (тривиальная рассеянность человека науки) на… мушках… э… дрозофилах… Питание и продолжительность жизни дрозофил… Скрещиваемость-нескрещиваемость старых и молодых поколений дрозофил… Тепловые воздействия - какие крайние температуры выдерживает это благодарное существо? Грейте. Меряйте. Воздействие холодом меня интересует. Заодно мы проработаем вопросы анабиоза и омолаживания. А как вам идея бессмертия через анабиоз? Ее не следует сбрасывать… Представляете, вы заснули на холодке, а проснулись в году, скажем, 1953-м, при коммунизме? Или, допустим, году в 1984-м - даже трудно себе вообразить, чего достигнет тогда коммунистическое человечество. Не исключено, что оно подберется к возможности окончательного бессмертия. Но, пожалуй, я бы отодвинул окончательное торжество коммунизма еще лет на семь вперед, скажем, на год 1991-й. Да. Последнее десятилетие двадцатого века - века борьбы за коммунизм - должно стать не только окончательным торжеством коммунизма, но торжеством человека как биологического вида. Я могу предположить, что это будет началом положительной мутации. Каждое новое поколение детей будет все меньше болеть, все меньше чихать, кашлять, поносить. Эти черты заметны уже сейчас, не так ли, Илья Ильич? Вы обратили внимание, что дети больше румянеют, стали выше ростом, в целом смышленее, в целом аккуратнее справляют как малую, так и - это особенно важно - большую нужду? В старой России, случалось, они делали мимо. Да-с. Еще поколение назад такой человек, как Ленин, был один. А через поколение вперед Лениных станет много. Большинство из нынешних ребятишек унаследуют интеллектуальную мощь Ленина и его образцовое физическое здоровье. Ведь недаром он говорил товарищу Горькому - тпрффы (высморкался и промокнул глаза) - простите, ведь недаром говорил товарищу Горькому, что эти ребятишки будут счастливее нас. Не могу не согласиться с этим и не могу не добавить, что и тело Ленина в мавзолее косвенно свидетельствует о начале процесса физического возрождения человечества. Вам не показалось, что Владимир Ильич в мавзолее как живой? Не исключено, что процесс бессмертия живых организмов начнется экспериментально с лучших представителей нашего общества. Пожалуй, в том же 1984 году не о всеобщем бессмертии мы будем пока что говорить, но о бессмертии первого руководителя партии и государства. А затем уже бессмертие станет, в соответствии с принципами народной демократии и демократического централизма, внедряться вширь. Вот поэтому я жду ваших опытов с дрозофилами. Самое главное - это, конечно, мутации, мутации… Отличный материал… э… для… э… диссертации.
Не следует забывать, что чекисты в ту пору опробовали патефончик размером со спичечный коробок! Откуда, спрашивается? Так вам и сказали. Допустим, нашелся левша. Ну и американский патент удачно присобачили к механизму. Главное, чтобы крутилось.
Разумеется, слышимость не могла быть идеальной (1920-е годы! - первые шаги), но все-таки гордостью соответствующего хранилища является запись на пластинке-крошке вышеприведенного монолога. Включить фрагмент?
- Пш-пш-пш-бленин-пш. И удивительно, не пши-пши? А как вам пши-ш? И пш-пш показала п-пш Горькому. Но как приятно, не так ли, пш-ши-ши-ши? Какие перспективы, за пш-пш-пши? Борьба за пшимунизм? За шир? За пши-ши ши-ши всех людей? Ш-шесмертие. Ши-ши-ши!..
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
1.
…и под звездою. Так - в девизе фон Буленбейцеров. И у каждого, в самом деле, совсем разные звезды. Когда долго не видишь человека, понимаешь это. Пока Ольга плакала в Харькове, бегала по урокам в Праге, рвала медоточивые письма Буленбейцера, отправляла (почему бы и нет?) ответы, пока был жив отец, но уже дотлевала мама (она только жалко сипела в больничке для бедных - рак горла), пока было так плохо, плохо, - разве она могла думать об Илье? разве могла угадать, что с ним?
В мире телефонов, оказывается, существует на много верст немота. Но нет: думала, и - боялась думать. Случается и такое: боишься сглазить даже в мыслях.
Газеты московские читать сил не было. Это Булен - мастер глотать технический спирт. Сначала (когда она к нему приехала), изумлялась: развалившийся ленивым турком, он каждый утренний час транжирил на лакомство из красных газет. Потом - привыкла. Тем более его это явно встряхивало: алые пятна жирнели на лице - на щеках, разумеется, но и на лбу; глаза - утром полутатарские, полусонные - раздвигались, зверели - в том числе искусственный, яшмовый глаз. "Крыса Крупская, - слышала она крадчивый голос, в котором уже собирался в лапы прыжок, - Крыса Крупская призналась, что в Швейцарии будет очень трудно совершить революцию. И знаешь почему? (Ольга обычно молчала.) Потому что швейцарки так буржуазны: каждое воскресенье каждая швейцарка выходит на маленький балкончик своего домика и вытряхивает коврики!"
Он вскакивал. День начинался.
Иногда ей хотелось проверить (женская вечная хитрость и вечная гордость) - может ли ее тело сбить ему планы на день? Разве не здорово размотать его обратно из по-русски длинного шарфа, из кашемира барского пальто, из ботинок? Про ботинки, к слову, он любил вспомнить, как Алешка Толстой собирался у Трухановой свалять дурня - влезть в буленские ботинки и стибрить их ногами - больно ботинки хорошие, а Алешка, даже лопнув от промосковского жира, был по-прежнему запаслив и жаден. Но Булен появился из тьмы коридора, как лагерный пес, - "Как ты меня напугал!" - дохнуло из Толстого.
Конечно, Алешка без того сдался: на размер больше оказались ботинки белогвардейца.
Впрочем, в такие растянувшиеся по ее желанию утра она не любила никаких историй: у них всегда получалось одно завершение. Ботинки - красный Толстой - и Буленбейцер, побарахтавшись и потеревшись ей о подбородок, выбирался с дивана. Газета - писк Крупской об Ильиче - и Булен выбирался с дивана. "Смотри, - например, неосторожно говорила Ольга, - герань распустилась". "Да, - дремал Буленбейцер, - а в Питере сейчас герани на подоконниках цветут - хотел бы я знать?" - и выбирался с дивана.
Но разве могло быть иначе? У Булена в таких случаях - излюбленный (потому что им отредактированный) афоризм: Вино и женщины? Конечно! (Пауза.) Мешают славе.
И всякий раз удивлялся, что ее эти слова раздражают.
Она, правда, сама этому удивлялась.
Иногда она злилась настолько, что, крестя его на дорогу и укрепляя на горле шарф (глупо ведь простудиться в Париже), невинно целовала в щеку: "Я, пожалуй, заведу себе любовника". Булен понимающе булькал и, стиснув ее, выходил.
Нет, ни к Илье (не объявился он еще), ни к теряющим годы и зубы ветеранам Пулковских высот, Ледяного похода, Царицына, Перекопа - это не относилось. Вот разве что поэт Алконостов? Женат. Надменен. Разумеется, все - шутка.
Булену она, между прочим, не говорила, что детей у них может не получиться. Да и не доверяла болтливым французским лекаришкам. Хватит к ним двух визитов: легко, что ли, слушать их деликатные вопросы? Какие вопросы - всего-то записи в историю болезни: "последствия перенесенных травм…"
Нет, Федору не говорила.