Но до центра было почти сто пятьдесят километров, и сейчас, когда "пазик" тяжело, как уставшее животное, сдвинулся с места и медленно, переваливаясь на кочках льда и спрессованного снега, потащился прочь из села, совсем не верилось, что он преодолеет это расстояние… Летом пускали большие современные автобусы, даже с туалетами, а в зимний период ездил этот вот "пазик". Пассажиров мало, да и жалко, наверное, было убивать на таких дорогах современные автобусы.
Все знали в селе, что когда-то железная дорога проходила совсем рядом – за северной окраиной осталась насыпь. Это была ведомственная дорога – старики значительно выделяли слово "ведомственная", – её строили для перевозки леса в тридцатые – пятидесятые годы. Но пока строили, лес повырубили. Гонять пассажирские поезда по малозаселённой территории оказалось совсем невыгодно, и рельсы сняли. Автомобильного сообщения, дескать, достаточно.
И вот "пазик" вёз Олю и ещё человек пятнадцать в город. По пути некоторые сходили в деревеньках и сёлах, кое-кто забирался со своими сумками и мешками… Поселения по бокам трассы попадались нечасто и были в основном крошечными – несколько тёмных избушек, но почти в каждом огромная церковь и широкое старое кладбище.
Некоторые церкви были недавно отреставрированы и выглядели новенькими. Другие же – покрыты лесами, и иногда люди на этих лесах что-то делали. Но самую большую церковь, с колоннами, высоченной колокольней, не трогали. Да и невозможно было представить, как можно из этих развалин сделать крепкое, красивое здание… Да и, главное, зачем? Рядом вон всего несколько жилых домишек.
Хотя, может, благодаря церкви и люди сюда вернутся. Вот их село – по преданию, один монах, ещё во времена татаро-монголов, искал свободную землю и оказался в их местах. Построил там скит возле родника, потом пришли ещё монахи, потом крестьяне, купцы, стрельцы. В шестнадцатом веке село стало городом с крепостью, тремя церквями. При Екатерине Второй, правда, город был разжалован в по сад, а теперь просто большое село. Почти три тысячи человек живут вокруг трёх церквей.
Билет купила удачно – всего три часа пришлось ждать поезда. Никому из родни, живущей в городе, звонить не стала. Зачем дёргать? Прибегут, поздороваются, а тут уже посадку объявят… Отправила эсэмэску маме, что всё нормально; связалась с тётей Ирой, сказала, когда прибудет.
– Отлично, Оль, молодец! Какой вагон?.. Всё, встретим.
Встретил муж тёти Иры Андрей. Высокий, спортивный, но вечно с замотанным выражением лица. С таким лицом про сыпался, ходил, смотрел телевизор, даже футбол и юмористическое, шёл вечером в спальню… В этот раз замотанность можно было объяснить несчастьем с его мамой, а чем объяснить остальные десятки дней, в которые Оля видела его всё с таким же выражением?
Хотя у большинства людей в Москве на лицах нечто подобное, и даже если кто-нибудь на улице, или в транспорте, или в кафе искренне оживится, засмеётся, расслабится, то заблестевшие глаза очень быстро опять потускнеют, выражение замотанности вернётся.
По пути от вокзала до дома Оля всё порывалась спросить Андрея, как здоровье его мамы, как вообще здесь у них, но оборачивалась к нему, видела его лицо и осекалась. Лицо не то чтобы выражало недовольство, что вот пришлось рано утром ехать за племянницей, или горе, что мама в больнице. То есть на лице было и это, и ещё много-много всего. Будто все проблемы, несчастья, трудности ложились на него, врастали в кожу, стягивали её, превращая в морщинистый овал.
Глубокие морщины мужчин украшают, а вот такие – мел кие, похожие на паутину – делают жалкими. И неважно, красивый он, сильный, добрый, умный – эта паутина на лице вызывает жалость… Не так давно по телевизору шёл сериал "Краткий курс счастливой жизни", и вот там такой же главный герой – всем хорош, кроме замотанного выражения лица и этой паутины.
Оля косилась на Андрея, жалела его, боялась заговорить и ждала, что заговорит он. А он напряжённо смотрел вперёд, на дорогу. И лишь когда подъезжали к дому – доехали очень быстро, улицы были ещё почти пусты, – он слегка улыбнулся, но как-то так, что уголки губ не поднялись, а, наоборот, опустились:
– Ну вот, проскочили до шквала.
– Что? – Оля не поняла.
– Сейчас ломанутся в центр… До полудня пробки будут глухие.
– А, ну да…
Тётя Ира обрадовалась Оле, с восхищением рассматривала её.
– Года полтора не виделись, а как изменилась! Была ещё девчонкой в тот раз, а теперь уже… Кровь с молоком.
Оля смущалась; кивнула на чемодан:
– Тёть Ир, там мама варенья положила, грибов…
– Не называй меня тётей… Какая я тебе уже тётя?..
– А как? – Оле показалось это требование диким. Действительно, как называть тётю Иру, если она ей тётя?
– Ириной просто. Одно дело, когда тебе было пятнадцать, даже семнадцать, а теперь – двадцать скоро. Придём куда-нибудь, а ты – "тётя, тётя"… И – на "ты". Договорились?
– Да.
– Так… – Тётя Ира взглянула на часы, и лицо сразу стянула эта замотанность, и из молодой, красивой она превратилась в невыспавшуюся, придавленную грузом проблем и дел женщину. – Так, почти семь. Надо Варю будить. Завтракаем – и мчимся.
– Да уж, мчимся, – громко вздохнул Андрей; он стоял на кухне в пальто с чашкой в руке. – Я, наверно, сейчас сразу поеду. Хоть доеду нормально.
– А позавтракать?
– Ну, я уже съел бутерброд… Поехал, короче.
– Ладно, давай. Счастливо… Так, Варя, вставай!
Может быть, Оля за эти полтора года, пока они не виделись с тётей Ирой, действительно изменилась – судить ей о себе было трудно, но вот Варя изменилась здорово. Совсем другой ребёнок. То есть не ребёнок, а уменьшенная копия тёти Иры… Полтора года назад это был такой, как её называли, "пупсёночек", теперь же – тонкая, с длинными русыми волосами, как у мамы. И лицом очень на неё похожа.
Постанывая со сна, с полузакрытыми глазами, Варя прошлёпала в сторону туалета.
– А поздороваться? – сказала тётя Ира.
Варя, не глядя на Олю, буркнула:
– Здравствуйте…
– Так, Оль, проходи на кухню. В темпе завтракаем – и пора уже. Помчимся.
Это повторение "помчимся" кольнуло Олю. Так, наверное, человек, стоя на берегу холодной реки, оттягивает момент броситься в неё: "Постою чуть-чуть и – нырну… Мышцы разогрею и тогда уж – нырну".
– Как доехала? Нормально?.. – быстро спросила тётя Ира и, не дожидаясь ответа, стала рассказывать о своём: – Совсем зашились, хотели уже женщину нанимать, чтоб возила. Но ведь страшно – чужой человек. Представляешь, Ан ну Георгиевну прямо на улице инсульт!.. Утром всё нормально, а поехала, и как только из метро вышла – удар… Звоню, не отвечает и не отвечает. И Варя неизвестно где. Дураки, всё думали, что ей рано ещё мобильник… Я чуть с ума не сошла – тут на работе завал, а где ребёнок – неизвестно… Как мама?.. Как она там, и без водопровода?.. Надо её сюда перевозить… А, заходи, Варь, садись.
Варя уже была одета. Серенькое платье, чёрные колготки. Удивительно – пять минут назад ещё спала, а уже готова. Только волосы прибрать…
– Мам, сделай мне хвостик.
– Поешь сначала. И Галина Юрьевна требует, чтобы заплетали косичку.
– Не надо косичку – все смеются.
– Кто смеётся? Девочки у вас все с косичками… Оль, ты чай делай – вон пакетики, кипяток в термопоте… Бутерброд делай… Колбаса, сыр…
– Не все с косичками, – ноюще сказала Варя. – Ася Кабанкова, Динара…
– Слушай, я не намерена с тобой тут сейчас спорить! – возмущённо перебила тётя Ира. – Галина Юрьевна сказала, что девочки обязательно должны быть с косичкой – и всё. Или давай отрежем волосы.
– Нет!
– Садись тогда, ешь вот. Потом заплетёмся…
– А это у них форма такая? – кивнула Оля на простенькое, напоминающее мешочек платье.
– Ну да… Мы сначала сопротивлялись, но потом решили, что лучше так. Главное, чтобы все тогда уж в них были.
– А Настя Губина в другом ходит…
– Что ж, в семье не без урода.
– Как? – заинтересовалась Варя, подняла голову от тарелки с гречневой кашей с молоком.
– Никак, это я так. Ешь скорее, опаздываем уже… Да, Оль, кстати, ты как, отдохнуть хочешь или поедешь с нами? – И опять, не дав ответить, тётя Ира добавила: – Посмотришь, что как… Вообще, согласна Варю на себя взять частично?.. Да, Варь, ты Олю-то помнишь? Сестра твоя двоюродная, позапрошлым летом гостила у нас. Помнишь?
– Да, помню, – без особой радости ответила Варя.
Тётя Ира посмотрела на Олю:
– Ну как, согласна?
– Да… конечно… А что от меня требуется?
– С одной стороны, немного – днём перевозить из школы в музыкалку. Там подождать, а потом – домой. И то не каждый день… Сегодня самый трудный… Этим Анна Георгиевна занималась, но вот видишь как… Может, ещё поправится… Но в любом случае, Оль, ты у нас остаёшься. Мы всё решили. Хватит тебе там закисать… Что, мчимся?
И уже выходя из квартиры, после торопления дочки, тётя Ира добавила:
– Сегодня я отгул взяла. Самый трудный день – вторник. Как раз, Оля, всё и увидишь.
Они довезли Варю до школы на метро. Машину – голубую "ауди" – тётя Ира оставила во дворе:
– Бесполезно на ней, три часа будем тащиться.
Потом сидели в кафе неподалёку от школы, пили то чай, то кофе; тётя Ира понабирала что-то в айпеде, а Оля собирала по цветам шарики в сотике…
– Можно книги читать, – сказала тётя Ира. – Если пойдёшь на подготовительные – готовиться. Отсюда не гонят… Спокойно.
В двенадцать тридцать у Вари заканчивались уроки, и тётя Ира с Олей пошли в школу. Забрали, почти бегом рванулись к метро.
– Музыкальная в трёх остановках, – ободряюще сказала тётя Ира, оглядываясь на Ольгу. – Десять минут. Но надо торопиться – начало в четверть второго.
Может, в самом метро они и пробыли не больше десяти минут, но, пока спускались по эскалатору, пока поднимались, пока добирались до музыкалки, пролетело минут сорок. Запыхавшись, влетели в двухэтажный каменный домик.
"За сорок минут, – думала Оля, – я всё село два раза могу обойти, а здесь…" Вечером глянула карту Москвы – почти незаметное пространство, пятачок в Центральном округе.
Тётя Ира скорее сняла с Вари куртку, помогла переобуться в сменку, сунула в руки папку с нотами и отправила на уроки.
– Давай, доченька, счастливо. – Обернулась к Оле: – Пойдём в буфет… С буфетчицей познакомлю, скажу, что будешь вместо Анны Георгиевны. – И снова, как и утром, утверждающе спросила: – Да?
Оля покивала.
Заказали чай, пирожное. Ждали Варю. Тихо работал телевизор на тумбочке в дальнем от входа углу.
В буфете было столиков десять, и почти все заняты. За ними сидели взрослые, тоже явно ждущие своих детей и внуков, были и мальчики, девочки. Большинство из них что-то писало, один из мальчиков достал из рюкзака книгу и стал почти шёпотом, но при этом отчётливо, по складам читать:
– Все зве-ри, пти-цы и насе-ко-мые само… самоотвержен-но наки-нулись на ненавист-ных по-ли-цейских собак. Ёж, ежи-ха, ежо-ва тё-ща, две ежо-вые неза-муж-ние тёт-ки и малень-кие еже-нята свора-чи-вались клуб-ком и со скоростью кро… кроке…
– Крокетного, – подсказала мальчику его, скорее всего, мама.
– Крокетного ша-ра ударя-ли игол-ка-ми буль-до-гов в мор-ду…
– Оль, – позвала тётя Ира. – Ты, может, чего-нибудь серьёзного поесть хочешь? Ты на меня не смотри – я вообще мало ем.
– Нет, пока не хочу, – ответила она, хотя голод чувствовала. Но есть одной было неудобно.
– Серьёз-ные муравь-и не спеша зале-за-ли в нозд-ри и там пуска-ли ядо-ви-тую муравь-и-ную кисло-ту. Жу-же-лицы и жуки куса-ли за пу-пок. – И мальчик, засмеявшись, посмотрел на маму. – Пупок!
– И что? – дёрнула она плечами. – Читай давай дальше… Совсем кое-как.
– А это, что ли, хорошее слово – "пупок"?
– Нормальное слово. Читай.
– Кор-шун кле-вал то одного пса, то друго-го острым клю-вом в череп…
Сидевшая за соседним столиком пожилая женщина прислушивалась к шепотку мальчика и морщилась.
– Жа-бы держа-ли на-го-тове двух ужей, гото-вых умереть герой… геройской смерть-ю. И вот, ко-гда один из буль-до-гов широко рази-нул пасть, чтобы вы-чих-нуть… вычихнуть ядови-тую муравь-иную кисло-ту, старый слепой уж бро-сил-ся головой впе-рёд ему в глот-ку и вин-том пролез в пи-ще-вод.
– Что это за ужасы такие?! – не выдержала пожилая. – Что вы его читать заставляете?
– А что? – как-то с готовностью раздражилась мама мальчика.
– Да ведь это!.. Кошмар это, какая-то пропаганда насилия!
– Это "Приключения Буратино".
– Да? – На лице пожилой выразилось замешательство. – Что-то не помню там такого.
– Это друзья Артемона, – стал объяснять мальчик, – с полицейскими псами друтся…
– Дерутся, Фёдор!
– Дерутся… А Буратино в Карабаса-Барабаса шишками…
– Всё, читай дальше давай.
Варя вернулась почти через час… Оля поднялась, уверенная, что сейчас они поедут домой, но оказалось, это ещё не конец.
– Так, поделай уроки, – встретила дочку тётя Ира, – а потом на вокал. Сок будешь?
– Буду, – пробурчала она.
– А пирожное? Сегодня твои любимые заварные.
– Угу…
– А что случилось? – затревожилась тётя Ира. – Ругали?
– Нет.
– А что тогда?
"Устала", – мысленно подсказала Оля.
Когда она узнала, что двоюродную сестру назвали Варей, то даже не поверила. Не могла представить себе девочку с именем Варя в Москве. Даже у них в селе не было Варь. Но потом узнала, что в Москве куча Варь, Василис, Ась, Тась, Дунь, Вань, Вась, Федь… Русского, кроме церквей, ничего нет, зато вот имена как из сказок.
Лет до пяти Варя была похожа на своё имя. Такая кругленькая, с щёчками, светлыми волосами. А теперь стала уменьшенной копией своей мамы – худенькая, но в то же время крепкая, какая-то жилистая, постоянно напряжённая. Собранная – точнее всего.
Ещё в прошлый приезд Оле стало не по себе, когда увидела, как Варя смотрит мультики. Без улыбки, с серьёзным лицом. Но так она смотрела, кажется, на всё вокруг…
– Поела? – спросила тётя Ира. – Вытирай руки салфеткой и – давай. Полчаса до вокала. Сейчас сделаешь, на вечер меньше останется… Все ребята делают…
Варя достала из ранца дневник, рабочую тетрадь по математике. Нашла задания. Стала читать:
– Помоги еноту найти значения разностей: соедини разности с подходящими равенствами из таблицы сложения и запиши значения разностей.
Оля покосилась в тетрадь. Там был нарисован енот, а рядом – десятка полтора примеров. Четыре, решённые, были обведены красной линией, а остальные, нерешённые, синей… Оля попыталась понять, что нужно сделать, и у неё сразу заломило в голове. "И это такое в первом классе?" Отвернулась.
Сидела, смотрела на экран телевизора, где почти беззвучно ругались двое мужчин. Ожидала, что сейчас Варя начнёт ныть, что не может решить, найти значения, но та лишь посапывала, и слышался скрип карандаша.
– Молодец, – голос тёти Иры. – Теперь следующее…
Сделав математику, Варя убежала на вокал. Тётя Ира собрала учебники, посмотрела на экранчик сотика.
– Седьмой час… Видишь, весь день с ней… Но вторник – самый загруженный, а остальные посвободнее…
– Да, вы уже говорили, – покивала Оля.
Буфетчица вышла из-за прилавка, уселась перед телевизором, прибавила звук.
– …бил с такой силой, – раздалось взволнованное, – что у него была разрезана почка, повреждена подмышечная артерия, и если бы поблизости не оказался профессиональный врач, который наложил ему жгут, то он бы не дожил до приезда "скорой"…
Лица взрослых и детей повернулись к телевизору.
– Жестокая няня из Красноярска, которая получила дурную славу благодаря ролику в Интернете, снова оказалась в полицейском участке…
– Вы вон не возмущаетесь, что по телевизору постоянно криминал, а детской книжке!.. – неожиданно громко и возмущённо воскликнула та женщина, сын которой читал "Приключения Буратино".
Пожилая сделала вид, что это обращение не к ней. Зато буфетчица фыркнула досадливо, убавила звук и вернулась обратно за прилавок.
Вернулись домой почти в восемь вечера.
– Андрюш, ты ничего не приготовил? – устало спросила тётя Ира, открывая кастрюли на плите. – Мог бы хоть рис…
– Сам только вернулся, – так же устало ответил он.
– Ладно, сосиски остались – сварим… У мамы-то был?
– Нет. Звонил врачу, сказал, что так же. Без сознания.
– О-хо-хо-х… Варь, переодевайся, мой руки… Да, учебники все выложи из ранца. После ужина проверим, что сделала, что – нет.
Ужинали сосисками и глазуньей.
– Сегодня Никита такой случай рассказал, – начал Андрей. – Поднимался утром по эскалатору, и впереди стоящая девушка на него повалилась. Ну, равновесие потеряла, что ли… И он её подхватил и говорит так в шутку: "Не падайте, вы ещё нужны стране!" А она так со слезами: "Правда, нужна? Правда?" Пристала прямо… Ему пришлось убегать.
– Ну мало ли одиноких безумиц, – усмехнулась тётя Ира. – С ними только заговори.
Оля заметила, что Андрей хотел возразить, но раздумал. Или не решился.
– Так, Варя, поела? – глянула тётя Ира на дочку. – Беги тогда доделывай уроки.
– Я не могу-у, – вдруг простонала она.
– Как – "не могу"?! Давай-давай! Завтра уже легче будет… Сейчас папа придёт, поможет… Андрей, доделайте вместе. Почти девять уже!
Объяснив, как и что будет завтра, тётя Ира отвела Олю в комнату Анны Георгиевны.
– Бельё свежее – вчера вечером постелила. Ложись. Или, – как-то крупно вздрогнула, – может, неприятно? Тогда мы с Андреем сюда, а ты в большой комнате… Но здесь удобнее – не проходная.
– Да, я здесь. Спокойной ночи.
Думала, что сразу повалится на кровать: ноги ныли, голова гудела, тело было будто избитое, – но вместо этого долго разглядывала обстановку маленькой комнатки. Старый фанерный шкаф, трюмо, тяжёлые шторы, телевизорик "Рекорд"… Кровать тоже старая, панцирная. Полки с книгами. Целый ряд разноцветных, но с одинаковой надписью на корешке "Александр Солженицын"… Мебель была привезена из прошлой квартиры – раньше они с Андреем жили где-то в Замоскворечье, потом их переселили…
На стене висело несколько фотографий в рамочках. Мужчина в военной форме, женщины с причёсками годов пятидесятых, есть и вообще старая – несколько человек, одетых по дореволюционной моде, женщины в шляпках, с зонтиками от солнца… Наверное, родители и бабушки, дедушки, другие родственники Анны Георгиевны.
Оля с ней никогда не разговаривала. Так, когда приезжала, сначала здоровалась, потом, уезжая, прощалась. Знала, что всю жизнь Анна Георгиевна прожила в Москве, никуда даже не выезжала дальше дачи, которая давно тоже уже находится в границах Москвы… Однажды тётя Ира рассказала, что Анна Георгиевна родилась в те дни, когда из Москвы выезжало, бежало население… Осенью сорок первого, кажется… Из громкоговорителя возле Большого театра вместо песни "Всё выше, и выше, и выше" зазвучал гимн немецкой авиации… Об этом тётя Ира рассказала в момент конфликта со свекровью и намекнула, что не такими уж патриотами были родители Анны Георгиевны, а вполне возможно – наоборот…