- Ну как - полегчало? - спросил Скипидарыч.
- Да полегчало, полегчало, - вяло пробормотал Деснин. Он уже и не рад был тому, что окончательно протрезвел. Дыра. Та невыносимая душевная пустота, что навалилась на него вчера в связи с известием о смерти Никодима, вновь давала себя знать.
"Ну скажи же ещё хоть чего-нибудь! "- мысленно умолял Скипидарыча Деснин. Вся эта болтовня как-то смягчала, заглушала требованье Дыры, появившейся вчера. Деснин хотел, хотя бы на мгновение, отодвинуть тот момент, когда Дыра заявит о себе в полную силу. Но Скипидарыч как назло молчал, уставившись невидящим взглядом в красный угол. В тишине ходики с кривым маятником тюкали словно по темечку, отчего голова совершенно раскалывалась. А Дыра всё явственнее зияла своей пустотой и уже с прежней силой требовала заполнить себя. Деснин с трудом подавлял этот странный зов.
- Вижу, не веришь мне, думаешь, я совсем с ума спятил, - наконец заговорил Скипидарыч.
- Да почему же? Просто…Не укладывается у меня все это в голове как-то, - Деснин и вправду на больную голову мало что разобрал из тирады Скипидарыча, но старался поддержать разговор, чтобы тот снова не умолк. - Чувствую, вроде как правду говоришь, но…
- Знаю, знаю - Никодиму противоречу, да? С его проповедью всепрощения и смирения. Но, пойми ты, Коля, время приспело, едрень фень. Бог был милостив, пока он был Бог-Спаситель. Сейчас же наступают времена, когда Бог становится Судьей. Не мир, но меч несет теперь он. Прямо так и сказал: "Я пришел дать не мир на земле, а напротив - разделение. Огонь Я пришел обрушить на землю, и как Я хочу, чтобы он уже разгорелся! И кто не берет свой крест и не следует за Мной, не достоин Меня. Кто не со Мной, тот против Меня".
- Никодим это по-другому разъяснял, - возразил Деснин.
- Да, но только его слова были для другого времени, а сейчас все не так, все изменилось. Я ж говорю - капитализм. А поскольку капиталистическая система есть самая антихристианская, то и нормы христианской морали при ней не действуют. Христос жалел людей, но бесов не щадил.
- Но почему же? Когда все переменилось? В тюрьму уходил - все было…
- Я же говорю: время приспело. Еще Феофан Затворник говорил: когда всюду будет заведено самоуправство - республики, демократия - тогда и антихристу откроется простор для действования. И Достоевский тоже: "Если Россия, последний оплот на пути господства сатаны, исчезнет, то и Антихристу путь открыт. А ведь от нас должны выйти Энох и Илия, чтобы сразиться с антихристом, то есть духом Запада". Но Россия гибнет, Россия исчезает. О, что эти сволочи со страной делают! Измываются как! Точно бесы, едрень фень! А они и есть бесы, черти полосатые. Грабят. Да ладно бы грабили, так ведь еще и гробят. И народ, те самые будущие поколения, ради которых… Народ унижен и растоптан, в вечном пьяном угаре. А кто не в угаре, те на деньгах помешались… Враги народа, душегубцы! Знай только нефть качают. Сырьевой придаток, банановая республика, едрень фень! Включишь ящик - так там вечный праздник. Трындят о повышении нашего благосостояния, а мы мрем как мухи. Скоро последних русских будут возить в клетках напоказ, как раньше диких зверей. У тебя, знаю, Коля, сердце кровью обливается от известия, что Никодима нет. Словно…словно душу тебе отсекли. А у меня сердце кровью обливается оттого, что у всей Руси душа отсечена. Больно, Коля, мне, ой как больно. А ты все о смирении никодимовом вспоминаешь. Капитализм, Коля, это тебе не рынок там какой-то с демократией; капитализм - это и есть царствие Антихриста! Миром правит сатана, так-то вот! А коли так, то мир этот и есть ад. Стало быть, все Христовы заповеди в этом мире уже не действуют. Так о каком же смирении может идти речь?
Деснин не знал, что и сказать на такое. "Это как же так, - неслись в голове мысли, - вместо того, чтоб утешить, смирить, этот мужичок напротив - распаляет, гневит сердце. Зачем же это он со мной так?! Не выдержу я! Ох, мне бы простить, как Никодим учил. Зачем я этого-то слушаю? Простить - и забыть. Забыть! Забыть! Забыть!"
Скипидарыч все это время напряженно наблюдал за Десниным, словно стараясь проникнуть в его мысли. Лицо его становилось все мрачнее и мрачнее. Но вдруг какая-то искорка мелькнула в его глазах и он быстро-быстро, словно боясь опоздать, заговорил:
- Знаешь, я нисколько не удивлён, что смерть Никодима на тебя так подействовала. Умел он к людям подойти, да так, что на всю жизнь запоминался. Каждого, как сказано, "к новой жизни воскресить" мог. Но особо любил, как он говорил, "заблудших овец", ибо вера у них крепче. И притча у него была любимая о блудном сыне. Так что знай, ты не один такой, кого он, не знаю как это сказать, перевоспитал, что ли. Много таких было за всю его жизнь-то. Вот, кабы их собрать всех вместе, то тогда… Письма всё писали. Благодарили. У меня как раз последнее осталось. Не успел я его Никодиму передать. Так и лежит. На нём и адрес обратный есть. С самой Москвы. Андрей какой-то. Пишет, сам бы приехать рад, да не может - бизнес у него теперь крупный, вертится. Поспать даже некогда. Но денег отвалить обещает на богоугодное дело. Ты возьми письмо. Может, пригодится. Потому что… Спалили Никодима-то! - вдруг выпалил Скипидарыч в самое ухо Деснину.
Деснин даже не шелохнулся.
- И кому это только старик помешал, а? У кого рука поднялась, кто вообще смог такое. Явно нелюдь, едрень фень, - начал причитать Скипидарыч, но Деснин уже не слушал его. Дыра. Она медленно чем-то заполнялась, и это "что-то" вытесняло пустоту. "Что это? Что? - не мог понять Деснин. "Месть" - вдруг блеснуло в его сознании. В голове словно откуда-то издалека послышался странный рев. Он все приближался и нарастал. Наконец, достигнув наивысшей силы, рев резко смолкнул. И не было больше никаких сомнений. Все вдруг встало на свои места, улеглось.
- Кто?! - скрипнул Деснин зубами, сверля Скипидарыча глазами. - Кто его…
- Идем, идем, - потянул Скипидарыч Деснина за рукав, словно только и ждал вопроса. - Ты ходить-то можешь? Щас тебе кое-что покажу.
На этот раз Деснину удалось встать на ноги. И хоть перед глазами по-прежнему все плыло, он направился вслед за Скипидарычем.
Глава VI
Улики
Едва вышли на крыльцо, Деснин застыл в изумлении - кругом были могилы.
- Это что - кладбище?
- Ну да, погост, он самый. Мы вчера затемно пришли, вот ты и не видел, - невозмутимо отвечал Скипидарыч. - Меня ж только Никодим за дьячка держал, а Пафнутий, едрень фень, разжаловал. Нет, говорит, у тебя корочек. Теперь я только пономарь, да так, на побегушках. Вот еще кладбище охраняю - вон оно, как на дрожжах растет. Раньше еще церковь охранял, но он у меня, змей, ключ отобрал, сигнализацию провел. А чего там охранять-то? Новоделы одни, а лампады, подсвечники, оклады и посуду Пафнутий на посеребряное заменил.
Деснин представил, как Скипидарыч остается ночью среди могильных крестов. Стало как-то не по себе.
- Живя на кладбище, хошь не хошь философом станешь, - словно читал его мысли Скипидарыч, - обстановка располагает. Вот он, монстр, пожирающий человеков. Помнишь, лозунг был к двухтысячному году обеспечить всех отдельным жильем? Вот - претворяют в жизнь, едрень фень! Многие уже получили прописку. Кладбищенскую. Каждому отдельную благоустроенную могилу - два на два метра, прально, Бобик, - потрепал Скипидарыч по голове вылезшего из будки подслеповатого от старости цепного пса. - Ну, идем, Коля.
- Да, я тут многих знал, - тыкал пальцем Скипидарыч в надгробия, мимо которых вел Деснина. - Вон тот потравился, а этого зарезали. Того забили до смерти. Этот удавился. Тот просто допился. Ту вон муж топором порубал, этого собутыльник зарезал. Эту пьяный тракторист переехал. Этот сам себе глотку косой перерезал. А, чего говорить - вся страна один большой погост. Кладбища растут с такой скоростью, как когда-то города. Кое-где кладбищенское "население" уже городское превышает. Вот они, жертвы демократии - все здесь, едрень фень!
Тем временем путники вышли на единственную деревенскую улицу. "Па-ап-берегись!" - раздалось где-то сбоку, и на дорогу, ломая кусты, выкатило бревно. Из-за помятых зарослей выглядывала изба без крыши. На ее срубе вовсю кипела работа: пятеро местных мужиков раскатывали на бревна совсем еще нестарый дом. На подмогу к ним спешил шестой.
- Здоров, Скипидарыч, - дернул он за руку спутника Деснина. - Дай папироску, у тебя трусы в полоску.
Скипидарыч протянул ему "Приму" и, кивнув на дом, вздохнул:
- Все курочите…
- А, все равно лет через пять тут вообще никого не останется. Не будет Васильково, - пробормотал мужик, прикуривая. - А кому до нас какое дело? Не нужны мы, видать, России совсем. Вот вымрем завтра все в одночасье - никто и не заметит.
- Да, у нас человек вообще не нужен. Такая государственная ненужность, - говорил Скипидарыч, продолжая путь. - Раньше государство хоть как-то заботилось о людях, а при демократии - живи как хочешь, дела никому нет, едрень фень. Вот и вымираем. А как хозяин помрет - век избы недолог: вон на бревна раскатают, или на кирпичи разберут. Так всю деревню и раскурочат. Благо, что город рядом - туда многие прут. А ведь в других деревнях едва треть дворов осталась, да и там живут одни старики, детей почти нет. Работы тоже нет, пьянство одно да безнадега.
Посреди одного огорода торчала огромных размеров телетарелка.
- А коттедж где? - вяло удивился Деснин.
- А вона, - указал Скипидарыч на покосившуюся избу.
- Это этот сарай?
- А чего поделаешь? Димка совсем на ящике помешался. Вот тарелку купил, смотрит целые сутки, а дом поправить некогда. Еще бы - полтыщи каналов.
- И куда ему столько?
- Ха, еще не хватает - с женой ругаются: та на сериалы всякие подсела. Вон - весь огород запустила. А другим и одного канала хватает: ровно в семь все к экранам примыкают, точно свиньи к корытам с помоями. Сериалы там, да прочая дрянь, тьфу! Кто бухает, а кто в ящик пялится, так и живем, едрень фень.
Уже на околице деревни к спутникам подбежала девчушка лет девяти с лукошком, полным ароматной лесной земляники:
- Дядь, купи ягодку, - дернула она за рукав Деснина.
- Да куда мне столько-то?
- Вишь, тебя сразу приметили - городской, - вмешался Скипидарыч, - Возьми, Коль, возьми ягоду. Дешево совсем. Они ж ведь, детишки-то, так себе на одежонку какую зарабатывают - холодно зимою-то. Все лето вместо каникул так и рыщут по лесу с утра до ночи, то ягодки, то грибочки. На родителей-то надежды нет.
Деснин полез в карман и протянул девчушке смятую купюру.
- Ты денежку-то спрячь, а то папка с мамкой найдут - пропьют, - посоветовал ягоднице Скипидарыч.
- Знаю, - делово ответила та. - А куда ж пересыпать-то?
Деснин подцепил из лукошка пригоршню ягод.
- Остальное себе оставь.
- Во, правильно, - одобрил Скипидарыч. - Тут знаешь, перекупщики городские что удумали: деньгами-то не расплачиваются ни за ягоды, ни за мясо - денатурат привозят, да еще с "Машенькой", знаешь, средство для травли тараканов такое, чтобы с ног совсем валило. Конкуренция нашим самогонщикам, но они все одно пашут круглосуточно. Вон, через избу точка, куда ни плюнь. Раньше б посадили всех, а теперь можно. Демократия, едрень фень, свобода предпринимательства! Но идем, идем.
- Слышь, Скипидарыч, ты меня куда тащишь-то? - поинтересовался Деснин, когда спутники вышли за пределы деревни.
- Идем, идем. Сам все увидишь.
Чем дальше они отдалялись от деревни, тем больше окружающий ландшафт терял признаки человеческого вмешательства, от чего становился угрюмей и мрачней. Путники шли по давно непаханому полю, невдалеке виднелись полуразрушенные остовы двух бывших ферм. Над разборкой одной из них трудились трое парней, вооруженные ломами и кувалдой.
- И здесь все курочат, - бросил Деснин.
- А на пропой, - тут же отозвался Скипидарыч. - Пьют поголовно, целыми семьями. Те, кто не гонят самогон сами, сначала воровали на бухло в совхозе, а теперь, когда он совсем сдох, фермы и прочие сооружения на кирпичи разбирают и меняют их на спирт у городских перекупщиков, едрень фень. Эти дельцы быстро объяснили, что проще разобрать трактор на металлолом или ферму на кирпичи и сдать все им это за бутылку, чем горбатиться с весны до осени. Вот и вкалывают мужички. Фермы - это еще ерунда. Вон по стране заводы целые курочат. Вот это да, приватизация, едрень фень. А, - махнул он рукой, - ломать - не строить. Все рухнуло. А ведь раньше при каждой деревне держали большую ферму - без работы никто не сидел. Построили клуб, школу, медпункт, магазины… Чего теперь поминать-то… Тут у нас, помню, случай был. Даже в газете писали. Когда вырезали всех коров - просто кормить было нечем - на все хозяйство остался только один очень дорогой бык-производитель. Его забивать не решились. Однако вскоре у бедного быка от бездеятельности, недокорма и обезвоживания ссохлось все "хозяйство". Только тогда, видя, что животина и так на грани издыхания, закололи и его. Так было покончено с животноводством, едрень фень… Ну вот и пришли.
Путники остановились у груды металлолома из ржавых кабин комбайнов, сеялок, теребилок и прочих агрегатов, сваленной перед полуразрушенным ангаром.
- Идем, - вступил Скипидарыч на бетонный пол ангара. - Видишь след от протекторов?
- Где? - Деснин, вошедший за Скипидарычем в ангар, не мог ничего рассмотреть.
- Ну вот же, раньше он четче был. Откуда он идет? От того костра на краю ангара. Там обычно пацаны изоляцию с кабеля жгут.
- Зачем? - снова не понял Деснин.
- Так принимают только чистый алюминий. Все вилки, ложки да кастрюли уже посдавали - теперь вот провода режут. Подожгут - и капают изоляцией в одно место. Целую лужу уже накапали - она даже застывать не успевает. Если он в нее въехал, значит не знал. Да и потом, местные-то сюда и на танке не поедут. Знают, что сами все торцы уже на кирпич разобрали - непонятно как крыша держится.
- Да погоди ты. Кто "он"?
- Как кто? Киллер, едрень фень. Не ехать же ему на машине прямо в деревню - вот он ее здесь и оставил. Вот прям здесь, - Скипидарыч присел на корточки у едва различимых следов. - Глянь, чьи протекторы?
- Иномарка вроде, - приглядевшись сказал Деснин.
- Во, а у нас во всей деревне одна только - у Пафнутия. Да еще у корешей евонных, тех, что к церкви подъезжали. Но я сравнивал - не подходят. Когда Пафнутий на этой тачке в первый раз прикатил, у нас вся деревня высыпала поглазеть - только по ящику такие и видели. Разве что по частям не разобрали, в общем, знают его тачку как свою. А значит здесь стояла чужая тачка.
- Железно, - усмехнулся Деснин. - И это все, что ты хотел показать?
- Не, не все, - Скипидарыч торжественно извлек из кармана некий предмет, в котором разве что по колесику можно было признать бензиновую зажигалку. - На пепелище нашел.
- И что?
- А то, что Никодим сроду не курил.
- Ну, мало ли, это еще не улики, да и какой дурак будет их оставлять?
- Вот и в ментовке мне то же самое сказали, едрень фень. Но все равно - хоть что-то. Тачка стояла? Стояла. Зажигалка была? Была. Тут и без дедукции ясно - поджег.
- Ну ты прям Шерлок Холмс какой.
- Не смейся, - обиделся Скипдарыч. - Я, между прочим, лет 20 назад дело раскрыл. Мне менты даже благодарность выписали.
- Да ну, - равнодушно произнес Деснин, что явно задело Скипидарыча.
- Вот те и да ну. Взяли с церкви тогда Николу угодника.
- Хм, губа не дура, - усмехнулся Деснин, вспоминая свое покушение на эту икону.
- Во-во, - согласился Скипидарыч. - Ну милиция сразу лапки кверху, мол профи работал, улик нет. Насчет профессионализма - это да. Знали, что Никодим как раз ушел в дальнюю деревню соборовать кого-то, да там и заночевал. К тому ж отключили электричество и телефон перерезали. Я как сердцем чуял, вот и пошел глянуть на церковь. А темнота, не видно ни зги, только слышно как решетку пилят. Я встрял было, да только слышу, как один другому говорит: "Замочи, мол, этого". Кто их знает, могут и грохнуть. Ну я и сбежал, потому как не пил тогда. А пьяный я бы показал им еще. Ну пока до города добежал, пока ментов нашел - смылись воры.
Но выяснилось еще кое-что. Сняв иконы, воры эти святотатствовать не закончили. То ли приспичило уж так сильно, то ли съел чего накануне, а может и специально. Короче, наложил один из них прямо посреди церкви кучу. Менты долго бродили вокруг эдакого вещдока, не зная как к нему подступиться. С одной стороны вроде как улика, а с другой - дерьмо дерьмом. Что с ним делать - не брать же тест на ДНК, да и не было тогда такого. Ну наши деревенские тут же заявили, что никто, кроме заезжего святотатца такого наворотить не смог бы. Наверняка та же бригада работала, что и месяц назад в райцентре. Только тогда обнаглевшие воры оставили на алтаре пустую бутылку портвейна, ну точно издевались. Они в тот год вообще много церквей обчистили.
Помню, покойный Ксенофонтыч приезжал - хороший следователь был, старой закалки, и все ворчал: "Ну никакой зацепки, все чисто. Ни следов, ни пальцев - в перчатках работают, хм. Насмотрелись, сволочи, видаков - все по всем правилам делают, комар носа не подточит, все замели. Профи, мать их за ногу. То ли дело раньше. Нет, не тот уголовник пошел, с закавыкой".
Ну побродил-побродил, в церкву зашел, перед Христом на распятии встал и говорит: "До чего дошли - в церкви гадят. Экую кучу наворотили, гады. Издеваются, а ты, ты все прощаешь. Тебя в левый глаз бьют, а ты правый подставляешь. Не, устарели твои понятия, перестраиваться пора, иначе не выживешь. Один раз воскрес, так заново распнут. Такие уж у нас времена, товарищ Бог, перестройка, мать ее!"
Так и уехали ни с чем. Сказали до утра ничего не трогать. А я-то думаю: Никодим вернется, как увидит что посреди церкви лежит… Взял лопату, хотел все это дело выкинуть. Тоже к Христу подхожу и говорю: "И что же это Ты позволяешь так себя грабить? Вот сволочь! Он же ведь непросто в церкви нагадил - он в душу Тебе нагадил! Он ведь не только над Тобой, но и над нами изгаляется. Если уж себе помочь не можешь, так хоть нам помоги, успокой душу!"
Ну и пошел к куче, а темно. Так и вляпался. Вот сволочи, думаю, еще подтиркой прикрыли… И тут вспомнил я как менты ругались, что отпечатков пальцев нигде нет, в перчатках сволочи работают, и словно осенило: А подтирался-то он, чай поди не в перчатках!
Картина смешная, наверно, была: стою в куче дерьма с подтиркой в руке и ору: "Пальцы!". В общем, в жутком восторге пребываю. Потом про меня анекдот сочинили, мол, Скипидарычу сам Бог послал вещдок. Ну а тогда взяли бумажку на экспертизу - и точно, отпечатки пальцев на ней были. Ну а дальше - дело техники. Пальчики эти оказались в картотеке. Объявили розыск, а вскоре и вора и его подельщика взяли. Гастролеры оказались, едрень фень. А теперь и местные так и норовят свистнуть икону какую да пропить. Дурачье: Пафнутий уже давно все сменил. Но Бог - он особый потерпевший. Метит шельму, ой метит.
- Ну а какое это все отношение к Никодиму имеет? - не понял Деснин.
- Экие вы все нетерпеливые, едрень фень. Вот и менты мне все: короче, короче. Не могу я короче. И присказка эта тоже значение имеет, потому как еще тогда…
- Ты ближе к делу можешь, или нет? - оборвал Скипидарыча Деснин.