Там он и лежал, между письмами второго мужа и письмами того, кто так на мне и не женился.
Желтенький уже, старенький, два машинописных лепестка… Помечено "Март 1955", и подпись неразборчива. Лишь в уголке от руки, наверное, поиски заглавия: "Построение реальности" - зачеркнуто - и "Взгляд". Вот такой он, а не в заморских ботинках! Конечно, это он, тот мальчик! Что он понимает в жизни!
А ведь правду написал: я была красивая.
Март 1957 - 26 мая 2005
Комментарий
"Улетающий Монахов" - замысел, на этот раз доведенный до конца, правда, на это ушло тридцать лет (первое русское полное отдельное издание - в издательстве "Молодая гвардия", 1990 год). Вышел до этого на двенадцати европейских языках и, кажется, на японском. Каждая глава публиковалась порознь как самостоятельное произведение и так и воспринималась читателем.
"Дверь" - в альманахе "Молодой Ленинград" за 1962 год.
"Сад" - в сборнике "Дачная местность", М., 1967 (редактор С. В. Музыченко).
"Образ" - впервые на словацком языке (1969), затем на эстонском (1971), затем на армянском (1972), затем на русском в "Звезде" № 12 за 1973 год. На публикацию этого рассказа, с момента его окончания, ушло почти восемь лет, и по этому поводу у автора сохранилась достаточно полная переписка. Поэтому, как типовую, я освещу историю этой публикации наиболее подробно.
Рассказ был закончен зимой 1966 года, я включил его в состав сборника, запланированного на 1968 год, и стал предлагать журналам. С большими комплиментами мне было отказано в "Новом мире", "Москве", "Юности" и где-то еще. Кстати, в "Юности" я получил самую краткую в своей жизни письменную рецензию: под скрепку был подсунут листок отрывного календаря с надписью карандашом "оч. хор. р-з, но сов. не для "Ю"". На этом же листке мой коллега по высшим сценарным курсам Владимир Зуев приписал: "Лучше бы так: оч. плох, р-з, но сов. для "Ю"". Я уже смирялся с тем, что рассказ будет опубликован в книжке: отсутствие журнальной судьбы было нормой для ленинградца. В книжке все шло хорошо: письменные рецензии В. Пановой и В. Конецкого (которому давали, чтобы зарезал, в расчете на конфликт поколений, а он взял и не зарезал), редсовет в лице М. Слонимского, Б. Бурсова, Д. Гранина - все высказались ЗА. Даже в аннотации издательства было упомянуто название именно этого рассказа. Но и такая хитрость не помогла: в последней стадии рассказ был категорически снят. Мой редактор проявила самоотверженность до конца и пошла объясняться к директору. Директором стал бывший секретарь горкома, скатившийся со своей вершины на последнюю предпенсионную ступень; он не посчитался с тем, что редактор была дама, и сказал ей с партийной прямотой: "Ни в коем случае. Что это за рассказ, где все действие в том, что герои ищут, где им переспать". Моя дорогая редактор посмела возразить, что так можно пересказать и "Анну Каренину". Директор на нее накричал: "Не смейте сравнивать этого внутреннего эмигранта с Толстым!" На сравнение я не претендовал и в этой части его критики могу с ним согласиться, но это именно он первый присвоил мне столь опасное звание (чье мнение он повторял?).
Так закончился первый круг. Именно тогда я пожаловался раз Юрию Казакову на то, что не печатают, и он мне дал следующее мудрое наставление: "Напечатают. Никогда не переживай, но не скупись на машинистку. Я, например, перепечатываю сразу две закладки и посылаю в десять редакций и отовсюду получаю отказ. Через год рассылаю туда же снова, и одна - не отказывает". Я последовал его совету и начал второй круг. После пражской весны все еще было не время. Рецензенты не тратились на комплименты. В лучшем случае давали советы, например: "Не понравилось и не советовал бы печатать, чтобы не обидеть почитателей "Сада"". О, сколько же раз приходилось уродовать текст, чтобы кого-то не обидеть! Не обидеть пролетариев и колхозников, врачей и учителей, вахтеров и милиционеров, молодежь и нацменьшинства. Но - чтоб не обидеть собственных поклонников… Практический в принципе совет. Судя по следующим отзывам, не лишенный оснований.
"У меня нет решительно никаких претензий к рассказу, ни по содержанию, ни по форме.
Но это рассказ НЕ ДЛЯ "АВРОРЫ". На этом, собственно, можно было бы поставить точку, но мне хочется мотивировать категоричность своего суждения.
В схеме, без плоти психоанализа, рассказ сводится к тому, что некий индивид мужского пола, готовящийся стать отцом, случайно встречает женщину, с которой был близок десять лет назад. Без любви, без страсти, испытывая даже некоторую неприязнь к объекту, беспрерывно анализируя все недостатки душевные, да и физические женщины, когда-то бывшей предметом его любви или страсти, он, в общем-то пассивно, идет навстречу ее желанию, заражается простотой и легкостью представившейся возможности совокупления и, претерпев множество неожиданно возникших на пути к этой близости неприятных и унизительных для него сложностей, довольно равнодушно воспринимает неудачу - ну, не получилось, и ладно, и слава Богу. И так же вяло и равнодушно встречает он в эту же ночь известие, что стал отцом, что жена родила сына.
Герой рассказа Битова не мерзавец. Он - нечто аморфное, катящееся, как перекати-поле под порывами ветерка случайностей. Случайная встреча, случайно озаривший его интерес к измененному НОВОМУ образу когда-то любимой (любимой ли?!) им женщины, случайно вспыхнувшее желание, случайно так и оказавшееся неудовлетворенным.
И совершенно омерзительная женщина - объект его чисто скотского желания. Хищная маленькая самка, циничная и холодная, ломающая препятствия на пути к удовлетворению своего внезапного каприза.
Безжалостно, со скрупулезной точностью обнажает Битов убогий и ничтожный мир своего героя - красивого человека с седыми висками, с положением в обществе, с какими-то большими успехами в работе.
Наверное, такое разоблачение тоже нужно, тоже имеет право на существование в литературе.
Но я убежден, что "Аврора" должна стать плацдармом для совсем иных писательских выступлений. И жаль, что этого не хотят понять писатели, приносящие в "Аврору" вещи, случайно сохранившиеся в ящиках их письменных столов".
22-IX-69 г. Влад. Д-й
Наверно, я стал еще хуже. Теперь я ношу рукописи, случайно завалявшиеся тридцать лет. Тогда я был возмущен - сейчас восхищен. Этот протокол является шедевром, конечно же, в значительно большей степени, чем мой рассказ. Кто сейчас сочтет мой стерильный рассказ сколько-нибудь эротичным? Недостаточная авторская чувственность с лихвой восполнена ее критиками. Это - мужчина. А вот - женщина.
"Горькое недоумение осталось у меня от этого рассказа писателя, от которого я всегда жду чего-то нового, значительного, глубокого. Неужели Битов стал перепевать самого себя?!
Тут нет открытия психологической глубины, а есть повторность и топтание на одном месте, хотя герои рассказа и ходят по всему городу почти весь день и добрую половину ночи. И главный герой, и его бывшая возлюбленная Ася до удивления незначительны и душевно бедны, так что читать про их походы и переживания попросту скучно. Я понимаю, что Битов хотел проследить ход душевных переживаний Кропоткина, но он с самого начала аморфен, этот Кропоткин, даже в своем отношении к приближающемуся отцовству, так что остаешься равнодушным и ко всему последующему, и длинные хождения героев - почти сорок страниц! - воспринимаются как поиск места для совокупления - и только. А это можно сказать и на одной странице. Трудно взволноваться и чувствами Аси, которая разводится с мужем, уже подыскала себе жениха и при Кропоткине встречается с ним, попросив кандидата в сегодняшние любовники присмотреться, хорош ли жених, а через два часа, поддержав отношения с женихом, пускается в поиск места для любовной встречи - вплоть до детского сада, которым она заведует и куда она пытается влезть по пожарной лестнице, разбив окно!
Все это происходит в день, когда жена Кропоткина в роддоме, а у него самого произошло важное событие в работе (в какой работе - мы не знаем), большой успех, долгожданный и открывающий перед ним большие перспективы. Ну вот не верится ни в заслуженный успех, ни в перспективы, потому что герой-то мелок и никак не воспринимается творческой личностью. Больше того, он ни разу не поступает как мужчина, похотливая бабенка водит его, как безвольного теленка, и хоть бы раз он возмутился, выругался, что ли, или хоть под конец сам ушел, хлопнув дверью!
Дорогой Андрей Битов, Вам много дано, но ведь творчество - это непрерывное развитие таланта, это познание все нового и нового, это расширение горизонта! Неужели Вам не хочется заинтересоваться новыми для Вас людьми, познать героев более содержательных, более глубоких, жизненно более активных и смелых? По этому рассказу кажется, что Вы остановились. Не хочу этому верить!"
13 января 1970 г. В. К - я
Далее, продолжая получать отказы из журналов, я занялся включением рассказа в состав следующего сборника, "Образ жизни", - и проиграл и этот раунд.
Тем временем наступили уже семидесятые годы, и свет забрезжил с востока - "Сибирские огни". То были как раз годы, когда провинциальные журналы, после разгона "Нового мира", один за другим пытались приподнять его павшее знамя и падучими звездочками прогорали в плотных идеологических слоях. В "Сибирских огнях" рассказ зашел дальше, чем в любой другой редколлегии. И это был перелом. В журнале "Подъем" он был уже и набран, и объявлен на обложке. Правда, в сокращении, и название другое, но - куда уж там! - когда читаешь анонс в "Литературной России": читайте в августе рассказы П. Сысоева, В. Сисикина, А. Битова… Главное, быть последовательным - победа неизбежна. Только чья?
"Дорогой Андрей Георгиевич!
Известие мое Вас огорчит. Печатать Ваш рассказ нам запретил зав. отделом культуры обкома партии, который цензурирует каждый номер, - снял рассказ уже из сверстанного журнала. Упорные попытки отстоять ни к чему не привели. Кроме меня, зам. редактора и еще одного члена редколлегии журнала в обкоме в роли заступника побывал, уже самостоятельно, Г. Н. Троепольский, самый авторитетный человек в нашей писательской организации, но и его не послушали. Рассказ расценен как сексуальный (!), аморальный и т. д. На самом же деле, как Вы понимаете, все это просто перестраховка трусливых недалеких чиновников: как бы чего не вышло!!! Журнал пришлось задержать, переверстывать, спешно затыкать дыру другими материалами. Большинство моих товарищей по редакции (редактор не в их числе) очень огорчены этой историей, тем, что рассказ у нас не появится. Все мы, естественно, теперь особенно заинтересованы в том, чтобы рассказ Ваш все-таки увидел свет. Надеемся, что это произойдет и критика отнесется к нему с пониманием и дружески. Это будет не только Ваш праздник, но и наш тоже".
1971 г.
Праздник этот состоялся в "Звезде" через два года.
И впрямь, ничего уже не случилось. Даже критика была положительная. В книгу рассказ вошел еще через три года (в той же "Молодой гвардии", где был уже отвергнут).
"Вкус" - опубликован Тенгизом Буачидзе в "Литературной Грузии" № 1 за 1983 год. Одно из самых благодарных воспоминаний автора. Момент знакомства с главным редактором, вручения ему рукописи, в публикации которой автору отказали все столичные журналы, и приглашения автора его новым знакомым отужинать - совпадал. Через пять минут мы вышли вместе из редакции. Проснулся я наутро, хорошо запомнив лишь то, что обогатился новой незабвенной дружбой. Я был настолько очарован, что решил немедля забрать рукопись, чтобы не нагружать близкого человека безнадежным делом и неловкостью отказа. Однако… Как в вестерне герой всегда выхватит кольт первым, так успеет расплатиться за стол грузин. Когда я вошел к нему в кабинет, то, прежде чем перейти ко вчерашним объятиям, он официально пожал мне руку как главный редактор и вот что он произнес: "Я прочитал ваш рассказ и сделаю все, чтобы его напечатать". О… Господи!.. Я и сейчас умилен. Во-первых, когда он успел прочитать эту довольно-таки замысловатую, не для утренней головы, прозу? Во-вторых, он не сказал мне ни одного комплимента, которые я уже привык получать вместе с отказом. Вся пропасть прежних унижений достигла меня в этом его достоинстве. В-третьих, он таки сделал все. То есть напечатал. Что это было не просто, я тоже узнал не от него. Вслед за публикацией в журнал был спущен циркуляр ЛИТа, косвенно трактующий ошибочность ее: "Впредь не печатать материалов русских авторов, не связанных непосредственно с Грузией" (о, стилевые изыски застоя!).
"Взгляд" - впервые в журнале "Madam Figaro", в 2005 году.
Примечания
1
Нас - род жевательного табака.
2
Стихотворение Л. Губанова (Л. Б.).
3
Из комментария к первому Собранию сочинений (М.: Молодая гвардия, 1991).
4
Фамилия Монахова в первом варианте.