Так назывались у нас сделки с непредсказуемыми и неуправляемыми бизнесменами наподобие Казака, - сделки, которые (но это строго между нами) приносили нам в те дни половину наших доходов и которые даже нашим санирующим договоренностям, поручительствам и информационной открытости не удавалось избавить от дурного душка. Временами мы чувствовали себя замаранными, занимающимися чем-то вроде узаконенного отмывания денег. Я обычно говорил себе, что все это сделалось бы и без нас, что мы всего лишь посредники, что вовсе не мы будем банкротить тех, кого русские надумали обанкротить с помощью этого займа. Наша работа - обеспечить своевременный возврат денег, потраченных нашими клиентами. Обычная для юриста увертка.
- Опять, - согласился я.
- Экстрим, - высказался Сергей Борисович.
Остаток дня я провел в состоянии оцепенелой рассеянности, нападающей на человека, когда ему предстоит пройти необходимое для устройства на работу собеседование или встретиться с врачом, от которого ничего хорошего ждать не приходится, - если с ним заговаривают, он кивает и автоматически отвечает, но ничего на самом деле не слышит. В такие дни каждая минута кажется столетием, времени впереди остается еще слишком много, а с последнего твоего взгляда на часы его проходит так мало. А под конец, когда ты вдруг разнервничаешься и захочешь отменить назначенное, время начинает лететь стремглав и ни на какие отмены его не остается. Около шести вечера я забежал домой, чтобы переодеться и навести порядок в ванной комнате - так, на всякий случай.
Глава третья
В то время, еще до того, как я начал сторониться его, мне доводилось видеться с моим соседом, Олегом Николаевичем, едва ли не каждый день. Обычно я, спускаясь или поднимаясь по лестнице, заставал Олега Николаевича стоявшим на лестничной площадке у двери его квартиры и притворявшимся, будто он меня вовсе и не ждет. Когда я только-только приехал в Москву и никого в ней не знал, разговоры с ним доставляли мне удовольствие. Он терпеливо сносил мой корявый русский язык и давал основательные советы насчет того, в какие районы города лучше не соваться. А потом, когда я уже пообжился в Москве, мне не составляло большого труда потрепаться с ним несколько минут. Я считал себя в долгу перед ним, да и разговоры у нас порой получались интересные.
Олег Николаевич жил один - если не считать его кота. Лицо моего соседа украшала белая эспаньолка, а уши поросли волосом. Как-то он сказал мне, что служит редактором в литературном журнале, однако я не питал уверенности в том, что журнал этот и вправду еще существует. Олег Николаевич был одним из тех русских крабов, что стараются не покидать без особой на то необходимости океанское дно, знают, когда следует спрятаться, а когда просто затаиться, умеют держаться подальше от мест, где им могут причинить вред, и стараются не навредить себе сами. Одинокий, старый человек. Когда я вышел из квартиры, чтобы отправиться в "Сказку Востока", он переминался на своей площадке с ноги на ногу, шею его обвивал богемный шелковый платок.
- Добрый вечер, Николай Иванович, - поздоровался он. - Ну, как жизнь юридическая?
Именно этими словами Олег Николаевич всегда меня и приветствовал. Услышав, что отца моего зовут Иэном, он стал величать меня Николаем Ивановичем, как русского. В России принято, обращаясь к человеку, называть его по имени-отчеству - пока не сойдешься с ним совсем близко, - в разговорах же со стариками и начальством такое обращение обязательно. Никто больше меня подобным образом не величал, но мне это даже нравилось, поскольку подразумевало, что ко мне относятся как к своему, да к тому же и отдавало учтивостью стародавних времен. Я ответил, что у меня все прекрасно, поинтересовался - как он.
- Нормально, - ответил Олег Николаевич.
Я попросил у него извинения, сказав, что очень спешу. Полагаю, причина моей спешки была очевидной. От меня разило лосьоном после бритья - тем же, каким я иногда пользуюсь и здесь, ты еще уверяешь, что пахнет он, совершенно как конская моча, - да и надел я в тот вечер отчасти ярковатую бирюзовую рубашку, в которой обычно появлялся на свадьбах.
- Николай Иванович! - произнес мой сосед, подняв перед собой волосистый палец. Я понял, что на подходе одна из его излюбленных русских поговорок. - Сыр бывает бесплатным лишь в мышеловке.
Из квартиры Олега Николаевича тянуло кошачьей шерстью, заплесневелой энциклопедией и лежалой колбасой, и запахи эти увязались за мной, пока я сбегал по лестнице, перепрыгивая через ступеньки.
Стоит мне закрыть глаза, как весь тот вечер прокручивается перед ними, точно старая зернистая любительская кинопленка, отснятая в семидесятых годах.
Когда я вышел из дома, уже темнело, в холодном воздухе стоял запах близкого дождя. Шагая к бульвару, я увидел оранжевые "Жигули", в которых сидели двое мужчин. Ребенок, покончив рисовать машину, таких наверняка не нарисовал бы. Я встретился с одним из них взглядом и сразу же отвел глаза в сторону как это делают и в Лондоне, и особенно в Москве, где вечно видишь в подворотнях, на автостоянках, в подземных переходах то, что тебе лучше не видеть. Я торопливо шагал к углу, собираясь поймать машину. Водитель не то второй, не то третьей затормозил, заметив мою вытянутую руку. (Машиной я так в России и не обзавелся. Паоло, сразу после моего приезда в Москву, сказал, что я должен усесться за руль как можно скорее, потому что, стоит мне потянуть время и успеть познакомиться с анархией и льдом на дорогах и с нравами здешней дорожной милиции, я не сделаю этого никогда, - и оказался прав. Впрочем, частная система извоза в Москве на удивление безопасна, необходимо лишь соблюдать два правила: не залезать в машину, если рядом с водителем уже кто-то сидит, и не залезать ни под каким видом, если водитель еще пьянее, чем ты.)
Вез меня в тот вечер грузин, насколько я понял. К приборной доске его машины были прилеплены две иконки Богоматери, всегда внушавшие мне двойное чувство - безопасности и уязвимости одновременно. Вероятность того, что мне перережут горло, иконки понижали, но говорили также, что я доверил мою жизнь человеку, который полагает, будто поглядывать в зеркальце и не забывать о тормозах - дело скорее Господа, чем его. Я потянулся к ремню безопасности и тут же получил серьезное предупреждение о том, насколько опасна эта штуковина, а следом - уверения водителя насчет того, что дело свое он знает. Водитель сбежал в Россию от одной из грязных маленьких войн, сотрясавших Кавказ после распада Империи Зла, - войн, о которых я и не слышал, пока не начал ездить по Москве на такси и в частных машинах. О его войне он принялся рассказывать мне, как только мы нырнули в туннель под целодневной пробкой Нового Арбата (широкой, брутального облика авеню, вдоль которой плечом к плечу стоят бутики и казино), потом прибавил, минуя памятник Гоголю, ходу. Когда мы доехали до станции метро "Кропоткинская", до реки и копии огромного собора, наспех возведенной в девяностых, он уже вовсю размахивал, забыв о руле, руками и гримасничал, рассказывая, что проделывал кто-то с различными частями тела кого-то еще.
В конце концов он вырулил на набережную. Я дал ему, как мы и договорились, сто рублей, добавив к ним чрезмерные чаевые - еще пятьдесят, и перебежал через улицу к речной ее стороне. Сквозь морось уже пошедшего дождя различались за черной рекой, в парке Горького, белый космический шаттл и шаткие американские горки. А спускаясь по сходням к плавучему ресторану, я увидел, помню, мужчину в плавках, выбиравшегося из воды на соседний понтон.
Внутри ресторана стоял обычный гомон, здесь каждый пытался перекричать каждого. Музыканты в аляповато ярких национальных костюмах играли песню Синатры, сообщая ей отчетливый азербайджанский оттенок. Я остановил официантку, начал было объяснять ей, что у меня здесь назначена встреча, но тут же сообразил: на какое имя Маша заказала столик, мне неизвестно, я не знаю даже, и вправду ли она - Маша, и подумал: "Зачем я здесь, в этой сумасшедшей стране, зачем напялил бирюзовую рубашку? Стар я для этих штук, мне тридцать восемь лет, и родом я из Луттона". Но тут я увидел девушек, махавших мне руками с дальнего, оформленного под средневековый галеон, конца ресторана. Когда я зигзагами приблизился к ним, они поднялись из-за столика, приветствуя меня.
- Здравствуйте, Николас, - по-английски сказала Катя.
Контраст этот неизменно сбивал меня с толку. Голос у нее был, как у школьницы или героини мультфильма, но в то же время я не мог не замечать ее длинные ноги в белых кожаных сапогах, обнаженные от колен до подола короткой плиссированной юбки, какую можно увидеть на капитане команды пританцовывающих болельщиц или на официантке одного из ресторанов сети "Хутерс". Светлые волосы спадали Кате на плечи. Я знаю, множеству мужчин она показалась бы бесконечно привлекательной, но для меня оставалась несколько слишком юной, слишком очевидной. Она все еще проверяла свои чары - походку, волосы, изгибы тела, - все еще пыталась понять, как далеко могут они ее завести.
- Здравствуйте, Николай, - сказала Маша. Сегодня на ней была мини-юбка, почти такая же по цвету, как моя рубашка, и сравнительно скромный черный джемпер. Губная помада, тушь для ресниц, однако размалеванной, как некоторые из здешних женщин, она не казалась. Кроваво-красные ногти.
Я сел напротив девушек. Стол за моей спиной занимали горластые бизнесмены, их было с полдюжины, а с ними семь-восемь девушек, достаточно юных, чтобы приходиться им дочерьми, но не приходившихся.
Говорить нам, понятное дело, было особенно не о чем.
Мы дольше, чем требовалось, изучали меню, пожирающие время списки блюд и соусов (против названия каждого располагались две колонки цифр: цены и, как в большинстве московских ресторанов, вес ингредиентов - упреждающая деталь, предположительно способная убедить клиента в том, что его не обдирают как липку). Помню, глаза мои невольно перебегали к ценам "Шашлыка по-царски" и "Морского сюрприза". Одинокая жизнь способна сделать бережливым даже того, кто купается в деньгах.
- Так что, Коля, - наконец произнесла Маша - по-английски, но прибегнув к жантильному русскому уменьшительному, - зачем вы приехали в нашу Россию?
- Давайте говорить по-русски, - предложил я. - По-моему, так будет проще.
- Ну пожалуйста, - попросила Катя. - Нам нужно практиковаться в английском.
- Хорошо, - сдался я. Я пришел в "Сказку Востока" не для того, чтобы препираться с этими девушками. И с той минуты мы говорили преимущественно на английском, переходя на русский, лишь когда того требовало общение с их соотечественниками.
- Так, - произнесла по-русски Катя. И затем по-английски: - Так. Почему Россия?
Я дал ответ, не требовавший пояснений, - я всегда отвечал на этот вопрос одинаково:
- В поисках приключений.
На самом деле это была неправда. Причина моего приезда в Россию состояла в том, что, дожив до тридцати с небольшим лет, я вступил в пору разочарований, в пору, когда энергия и честолюбие стали ослабевать во мне, а друзья родителей умирать. В пору вопроса: "И это все?" Мои женатые лондонские знакомые начали разводиться, неженатые - заводить кошек. Люди вокруг меня принимались бегать марафоны или обращались в буддистов - и то и другое позволяло им как-то пережить это трудное время. Для тебя, сколько я понимаю, средством такого рода стали семинары неких сомнительных евангелистов, о которых ты мне рассказывала и на которых побывала пару раз перед тем, как мы познакомились. Правда же состоит в том, что моя фирма попросила меня поработать в Москве - всего один год, сказали мне, ну, может быть, два. И намекнули, что это станет для меня кратчайшим путем к положению партнера. Я ответил согласием и сбежал из Лондона, сбежал от мыслей о том, что я больше не молод.
Девушки улыбались.
Я сказал:
- Моя компания попросила меня поработать в московском офисе. Для меня это было хорошей возможностью. А кроме того, - прибавил я, - мне всегда хотелось увидеть Россию. Мой дедушка бывал здесь во время войны.
Это, как ты знаешь, правда. Дедушку я знал мало, однако, когда я был маленьким, его военное прошлое то и дело упоминалось в наших семейных разговорах.
- А где служил ваш дедушка? - поинтересовалась Маша. - Он был шпионом?
- Нет, - ответил я. - Моряком. Служил в конвоях - знаете, на кораблях, которые доставляли из Англии в Россию всякого рода припасы. Они ходили в Арктику. В Архангельск. В Мурманск.
Маша, склонившись над столом, что-то прошептала Кате, - переводит, решил я.
- Правда? - сказала она. - Вы не шутите? Он действительно бывал в Мурманске?
- Да. И не один раз. Ему везло. Его корабль ни разу не подбили. Думаю, деду хотелось побывать в России и после войны. Однако в советские времена это было невозможно. Я знаю все это со слов отца - дедушка умер, когда я был маленьким.
- Нам это очень интересно, - сказала Катя. - Потому что мы как раз оттуда. Родились в Мурманске.
Подходит, чтобы принять у нас заказы, официант. Девушки просят принести им по шашлыку из осетрины. Я заказываю баранину, азербайджанские, начиненные сыром и травами, лепешки, рулетики из баклажанов с толченым грецким орехом внутри, гранатовый соус и полбутылки водки.
То, что мой дед побывал в их родном городе, показалось мне тогда многозначительным совпадением или своего рода ключом к чему-то важному. Я спросил, как оказалась там их семья. Я знал, что Мурманск был одним из закрытых военных городов, попасть в которые человек мог, лишь если у него имелась на то серьезная причина, - или если у кого-то еще имелась причина отправить его туда.
Маша посмотрела мне в глаза и постукала себя по плечу кончиками красных ногтей. Я понимал: мне следует сказать или сделать что-то в ответ, но не знал что. И, прождав несколько секунд, повторил ее жест. Девушки засмеялись: Маша откинув голову назад, Катя - издавая приглушенное, смущенное хихиканье из тех, что в школьные времена спасают человека от неприятностей, если смех нападает на него посреди урока.
- Нет, - сказала Маша. - Как они называются, эти штуки, которые носят военные?
- Эполеты? - подсказал я.
- Когда русские делают так, - пояснила она, снова постучав себя по плечу, - это означает, что речь идет о человеке, который служит в армии, или в полиции, или в чем-то вроде этого.
- Ваш отец?
- Да. Он был моряком. И его отец тоже. Как ваш дедушка.
- Верно, - подхватила Катя. - Наш дед служил в охране конвоев. Может быть, он даже был знаком с вашим.
- Может быть, - согласился я.
Мы улыбались друг дружке. Нервно поерзывали в креслах. Я посматривал на Машу, однако, встречаясь с ней взглядом, всякий раз отводил глаза в сторону - обычная для первого свидания игра в кошки-мышки. В запотевшем окне за спинами девушек едва-едва различались за рекой, которую уже вовсю сек дождь, пустые дорожки парка, Крымский мост, а за ним подсвеченный огромный, нелепый памятник Петру Великому, нависающий над рекой рядом с шоколадной фабрикой "Красный Октябрь".
Я задал девушкам несколько вопросов об их мурманском детстве. Конечно, там было трудно, сказала Маша. Мурманск - не Москва. Зато летом в нем светло круглые сутки, можно гулять среди ночи по лесу.
- И вот такое у нас тоже было! - сообщила Катя, указав на возвышающееся над парком Горького колесо обозрения. Она снова улыбнулась и показалась мне невинной, простодушной девушкой, полагающей, что колесо обозрения - это самый что ни на есть Диснейленд.
- Правда, оно было слишком дорогим, - сказала Маша. - Не очень-то покатаешься. Когда я была маленькой - в восьмидесятых, при Горбачеве, - то могла лишь любоваться им. Оно казалось мне таким прекрасным.
- А почему вы уехали оттуда? - спросил я. - Почему перебрались в Москву?
Я полагал, что ответ мне уже известен. Русские девушки из провинции по большей части приезжали в столицу с деньгами, достаточными лишь для того, чтобы прилично выглядеть в течение двух недель, каковые они проводили, ночуя у каких-нибудь знакомых - на полу - и подыскивая работу или, в идеале, мужчину, способного перенести их в другую жизнь - за железные, под электрическим током, ограды "элитного" Рублевского шоссе. Или же, если мужчина уже женат, способного поселить девушку в квартире, расположенной на одной из улочек близ Патриарших прудов, - это такой московский Хэмпстед, только единиц автоматического оружия тут гораздо больше, чем в настоящем, - посещать ее там раза два в неделю и оставить ей эту квартиру, когда девушка ему надоест. В те дни доведенные до отчаяния длинноногие девушки стали вторым после нефти основным национальным продуктом России. Их можно было заказывать через Интернет, сидя в Лидсе или Миннеаполисе.
- Семейные обстоятельства, - ответила Маша.
- Родители в Москву переехали?
- Нет, - сказала Маша. - Родители остались в Мурманске. А вот мне пришлось уехать.
Она произвела еще один жест - подняла руку и пощелкала себя пальцами по белой шее, - и этот я понял: пьянство. Общероссийское его обозначение.
- Ваш отец?
- Да.
Я представил себе скандалы, происходившие там, в Мурманске, слезы, зарплаты, пропивавшиеся в загулах, которые начинались прямо в дни получек, и маленьких девочек, прятавшихся в своей комнате и мечтавших о большом колесе, покататься на котором им не на что.
- Теперь, - сказала Маша, - в живых осталась одна только мама.
Я не знал, стоит мне выразить соболезнование или не стоит.
- Но у нас и в Москве есть родня, - сказала Катя.
- Да, - подтвердила Маша, - мы не одни в Москве. У нас есть тетушка. Может быть, мы вас с ней познакомим. Она старая коммунистка. Думаю, вам будет интересно.
- Был бы очень рад, - сказал я.
- В Мурманске, - продолжала Маша, - у нас почти не было знакомых. А Москва научила нас всему. Всему хорошему. И всему плохому.
Заказ нам принесли весь сразу, как это принято в кавказских ресторанах, ни в грош не ставящих медлительность наслаждения, подразумеваемую концепцией начального и основного блюд. Мы приступили к еде. Сидевшие за моей спиной бизнесмены уже насытились и теперь тискали своих спутниц - отнюдь не украдкой. Над столом нависало облако табачного дыма. Думаю, эти мужики курили даже под душем.
Я спросил, где живут Маша и Катя. Они ответили, что снимают квартиру на Ленинградском проспекте - давящейся машинами магистрали, которая идет к Шереметьеву, а оттуда дальше на север. Я спросил у Маши, нравится ли ей работа в магазине мобильных телефонов.
- Работа как работа, - ответила Маша. - Не всегда интересная.
Она улыбнулась - коротко и саркастично.
- А чем занимаетесь вы, Катя?
- Учусь в МГУ - ответила она.
Московский государственный университет - это российский вариант Оксфорда, только для поступления в него нужно дать взятку - и еще одну, чтобы защитить диплом.
- Бизнес-менеджмент.
Я показал, как то и ожидалось, что услышанное произвело на меня сильное впечатление. Затем начал было рассказывать о моей учебе в Бирмингеме, но Маша перебила меня.
- Пойдем потанцуем, - предложила она.