- Они закомплексованные, - закончила Юлия, поднимаясь, чтобы уходить. - Точное выражение: "закомплексованные". И, наверное, я знаю, в чем дело. Вы говорите, что у Колина нестабильная психика? Да это просто потому, что все они - дети войны, вот почему. Случились две ужасные войны, одна за другой, и вот результат. Неужели кто-то мог предположить, что такие войны, ужасные, ужасные войны, могут пройти бесследно? "Ну ладно, война закончилась, теперь все возвращается в нормальное русло". Как бы не так! У нас нет ничего нормального. И дети не могут быть нормальными. И вы тоже… - Но тут Юлия остановилась, так что Фрэнсис не довелось услышать, что же думает о ней свекровь. - И вот теперь Сильвия со своими "спиритуалистами". Вы знаете, что они так себя называют? Они выключают свет и сидят в темноте, держась за руки, а какая-то сумасшедшая женщина делает вид, будто разговаривает с привидениями. Вы слышали об этом?
- Да, слышала.
- Да? И после этого спокойно сидите здесь и ничего не предпринимаете? Вы всегда только слушаете, но не останавливаете их.
Фрэнсис произнесла в спину уходящей Юлии:
- Мы не можем их остановить.
- Сильвию я остановлю. Я скажу ей, что она может возвращаться домой к матери, если хочет общаться с этими людьми.
Дверь захлопнулась, и Фрэнсис сказала вслух, обращаясь к пустой комнате:
- Нет, Юлия, вы ничего подобного не сделаете, вы просто выпускаете пар этими угрозами.
В тот же вечер, когда фраза Юлии "Это был уважаемый дом" все еще звучала в ушах Фрэнсис, в дверь позвонили. Было уже поздно. Фрэнсис спустилась. На крыльце стояли две девушки, обе лет пятнадцати, и их враждебные и требовательные лица дали Фрэнсис возможность подготовиться к тому, что она услышит.
- Впустите нас. Мы к Роуз. Она нас ждет.
- А я вас не жду. Кто вы такие?
- Роуз сказала, что мы можем пожить здесь, - ответила одна из девушек и попыталась протиснуться мимо Фрэнсис в дом.
- Между прочим, здесь не Роуз принимает решения о том, кто может жить в доме, а кто нет, - заявила Фрэнсис, удивленная тем, что сумела дать отпор. Поскольку гостьи все еще переминались на крыльце в нерешительности, она добавила: - Если вы хотите увидеться с Роуз, то приходите завтра в более приличный для визитов час. Думаю, что сейчас она уже спит.
- Нет, не спит!
И Фрэнсис взглянула вниз на окна цокольной квартиры и увидела, как Роуз энергично жестикулирует, обращаясь к подругам. Через стекло донеслось:
- Я же говорила вам, что она старая корова.
Девицы ушли, выразительно пожав плечами и обменявшись с Роуз понимающими взглядами: "Чего еще от нее ожидать". Одна из них даже крикнула:
- Ты еще пожалеешь об этом, когда наша Революция победит!
Фрэнсис пошла прямо к Роуз, которая уже ждала ее, дрожа от злости. Черные волосы, больше не усмиренные умелыми руками миссис Эвански, топорщились, лицо горело, и она чуть не бросилась на Фрэнсис с кулаками.
- Какого черта ты говоришь людям, что они могут жить здесь?
- Это моя квартира! Я могу делать с ней все, что захочу.
- Нет, квартира не твоя. Мы позволили тебе пожить здесь, пока ты не закончишь школу. Если кому-то еще понадобится здесь остановиться, то они займут вторую комнату.
- Нет, эту комнату я собираюсь сдавать, - заявила Роуз.
От неожиданности Фрэнсис потеряла дар речи - это просто невероятно, хотя от Роуз ничего другого и нельзя было ожидать. Потом она заметила триумф в глазах девушки, ведь ей не нашли что возразить, и тогда сказала:
- Мы не берем с тебя плату за проживание здесь. Ты живешь здесь абсолютно бесплатно, так с чего это ты вдруг взяла, что можешь зарабатывать, сдавая в аренду вторую комнату?
- Мне приходится! - выкрикнула Роуз. - Не могу же я существовать на то, что дают мне родители. Эти скряги!
- А зачем тебе больше? Ты же не платишь ни за жилье, ни за питание, ни за школу!
Но Роуз уже унеслась на волне неистовства туда, где логика не имела над ней власти.
- Дерьмо, вы все дерьмо! И вам наплевать на моих друзей. А им идти некуда! Они спят на вокзале, на скамейке! Наверное, вы и меня хотите туда отправить.
- Если тебе этого хочется, то пожалуйста, держать не стану, - сказала Фрэнсис.
Роуз взвилась:
- Ваш драгоценный Эндрю затаскивает меня в постель, а после этого вы выбрасываете меня на улицу как собаку!
Фрэнсис была ошарашена таким заявлением, но напомнила себе, что все это может оказаться неправдой… и что с абортом Джил дети разобрались самостоятельно, не говоря ей ни слова. Эти внутренние колебания дали Роуз преимущество, и она завопила:
- И что вы сделали с Джил? Заставили ее сделать аборт, хотя она не хотела!
- Я даже не знала, что она беременна. Я вообще ничего об этом не знала, - сказала Фрэнсис и поняла, что спорит с Роуз. Ни один человек в здравом уме не стал бы этого делать.
- А обо мне вы что, тоже ничего не знали? Разве все ваши "уси-пуси, будьте милы с Роуз" не для того, чтобы прикрыть Эндрю?
Фрэнсис не выдержала:
- Ты лжешь. Я отлично вижу, когда ты говоришь неправду.
И снова онемела, вспомнив слова Колина: он обвинял мать в том, что она никогда ни о чем не знала. Что, если и Роуз беременна? Но нет, Эндрю рассказал бы ей.
- И я не собираюсь больше жить здесь, раз вы со мной так гадко обращаетесь. Я могу отличить, когда мне рады, а когда нет.
Абсурдность последнего заявления Роуз заставила Фрэнсис рассмеяться, но смех был вызван еще и мыслью о том, что наконец-то Роуз избавит их от своего присутствия. Облегчение от этого было настолько ощутимым и сильным, что Фрэнсис впервые в полной мере осознала, каким тяжким бременем была для нее эта девушка.
- Отлично, - сказала она. - Я согласна с тобой, Роуз. Очевидно, что тебе лучше уйти, раз ты так чувствуешь себя здесь.
И она пошла наверх, в неестественной тишине - такая, должно быть, стоит в эпицентре шторма. Затем взглянула вниз: лицо Роуз застыло будто в молитвенном экстазе, но в следующий миг она завыла.
Фрэнсис захлопнула дверь, отгораживаясь от воя, и бросилась на кровать. О, господи, избавиться от Роуз, наконец-то избавиться от Роуз… Но здравый смысл не желал молчать на задворках ума, он подкрадывался, нашептывая: "Ну, разумеется, она никуда не денется".
Фрэнсис слышала, как мимо ее двери Роуз протопала вверх по лестнице. Потом наступила тишина.
А чуть позже раздался стук в дверь. Это был Эндрю, бледный от усталости.
- Можно я посижу с тобой? - Он сел. - Ты не представляешь, какое забавное зрелище являешь собой в этих декорациях не от мира сего, - сказал он, ироничный несмотря ни на что.
Фрэнсис увидела себя со стороны - в потертых джинсах, старом свитере, босиком посреди старинной мебели Юлии, которой место, скорее всего, в музее. Она нашла в себе силы улыбнуться и покачать головой, имея в виду: "Уму непостижимо, что происходит".
- Роуз утверждает, будто ты выгоняешь ее из дома.
- Ох, если бы это только было возможно! Но она сама сказала, что уходит.
- Боюсь, на это надеяться не приходится.
- И еще она говорит, что беременна от тебя.
- Что?
- Так она только что мне сказала.
- Проникновение не имело места быть, - сказал Энрю. - Мы целовались-обнимались… скорее случайно, чем по зову души. Удивительно, как в этих летних лагерях с коммунистической ориентацией… - Он напел: - "Даже ветерок, казалось, нам шептал: секса, пожалуйста, секса, секса".
- Что нам делать? И почему мы не можем просто выставить ее за дверь? Господи, почему?
- Но тогда Роуз окажется на улице. Домой же она не вернется.
- Пожалуй.
- Это всего лишь на один год. Стиснем зубы и продержимся.
- Колин очень злится на то, что она живет здесь.
- Знаю. Ты забываешь, что мы все слышим, как он жалуется тебе на жизнь. И на Сильвию. И, должно быть, на меня.
- В основном на меня.
- Я сейчас схожу к Роуз и предупрежу, что если она еще хоть раз скажет, будто забеременела от меня… погоди-ка, наверное, она говорит, что я еще заставил ее и аборт сделать?
- Пока нет, но вполне возможно, что и до аборта дойдет очередь.
- Бог мой, что за дрянь.
- Однако как удобно быть дрянью. С ней никто ничего не может поделать.
- Ну нет. Я больше не стану терпеть.
- И что же ты сделаешь? Вызовешь полицию? И кстати, где Джил? Давно ее не видала.
- Они с Роуз поссорились. Думаю, Роуз просто велела ей исчезнуть.
- И где Джил теперь? Кто-нибудь в курсе? Предполагается, что я теперь отвечаю за нее, вместо родителей.
- Делай акцент на слове "вместо". - И Эндрю ушел.
Фрэнсис узнала, что она далеко не единственная, оказавшаяся в положении in loco parentis.Когда лето закончилось, из Испании пришло письмо - от англичанки, живущей в Севилье. Она писала о том, как понравился ей Колин, обаятельный сын Фрэнсис. (Колин обаятельный? Ну, во всяком случае, дома он таким никогда не был). "У нас летом собралась отличная компания. Не всегда складывается так удачно. Иногда у них возникает столько проблем! Я восхищаюсь тем, с какой легкостью нынешние подростки оказываются в чужих домах. Моя дочь использует любой предлог, лишь бы не прийти домой. У нее появилась альтернативная семья в Хэмпшире - семья ее бойфренда. Полагаю, нам остается только признать этот факт".
Письмо из Северной Каролины: "Привет, Фрэнсис Леннокс! Мне кажется, что я давно с вами знакома. Ваш Джеффри Боун провел у нас не одну неделю, как и другая молодежь из разных стран, собравшаяся, чтобы принять участие в Борьбе за Гражданские Права. Они стучат в мою дверь, эти перекати-поле и бродяги со всех концов света - нет-нет, я не имею в виду вашего Джеффри, никогда не встречала более славного парня, чем он. Но я собираю их под свое крыло, как, похоже, и вы, и моя сестра Фран в Калифорнии. Мой сын Пит будущим летом собирается в Британию, и я уверена, что он зайдет к вам".
Из Шотландии, из Ирландии. Из Франции… письма, которые после прочтения попадали в папку, где лежали схожие с ними послания, пришедшие еще в те годы, когда Фрэнсис почти не видела Эндрю.
Это явление - матери, пригревающие у себя отбившихся от домов детей, - в шестидесятые годы распространилось повсюду. И постепенно "всеобщие матери" узнавали о том, что они часть явления: это снова был в действии Geist. Они общались и, общаясь, создавали сеть. Они стали Сетью кормилиц. Сетью, которая питала психически. Как объясняла это себе "детвора", Фрэнсис искупала таким образом какую-то вину из прошлых лет. (Фрэнсис сказала на это, что такое в принципе вероятно.) Что касается Сильвии, то у нее была своя "линия" (это слово было позаимствовано у Партии). Она узнала от своих увлекавшихся мистикой друзей, что Фрэнсис, оказывается, улучшала свою карму, поврежденную в прошлых жизнях.
Колин продолжал приезжать домой, чтобы выкричаться на мать, и один раз привез с собой Франклина Тичафу, родом из Цимлии - британской колонии, которая, как сказал Джонни, вот-вот пойдет по стопам Кении. Все газеты писали примерно то же самое. Франклин был круглолицым, улыбающимся чернокожим мальчиком. Колин сказал матери, что слово "мальчик" нельзя употреблять - из-за существующих негативных коннотаций английского "boy", но Фрэнсис возразила:
- Его же нельзя назвать еще молодым человеком. Если шестнадцатилетнего парня нельзя называть мальчиком, то кого можно?
- Она специально это делает, - сказал Эндрю. - Она говорит это назло.
В этом была правда. Еще Джонни, в далеком прошлом, жаловался на то, что Фрэнсис притворяется глупой, когда речь заходит о политике, - чтобы выставить его дураком перед товарищами. Ну да, иногда она делала это намеренно - и тогда, и сейчас.
Франклин понравился всем. Его назвали так в честь Франклина Рузвельта. Он изучал в Сент-Джозефе литературу, чтобы сделать приятное родителям, но в университете собирался заняться экономикой и политикой.
- Вы все только ими и хотите заниматься, - сказала Фрэнсис, - экономикой и политикой. А мне странно, что вообще кто-то хочет их изучать, потому что обе эти науки постоянно ошибаются, особенно экономика.
Это замечание настолько опередило время, что его оставили без комментариев, возможно, даже не услышали.
В тот вечер, когда Франклин впервые появился в доме, Колин не зашел к Фрэнсис, как обычно, для ставшего привычным сеанса обвинений - потому что он не ездил в Мэйсток. Франклин остался на ночь, устроился на полу в комнате Колина, в спальном мешке. Фрэнсис слышала их голоса у нее над головой - говорят, смеются… и ее изболевшееся сердце забилось спокойнее. Ей казалось, что на самом деле Колину нужен был только хороший друг, такой, который умеет и любит смеяться. А тем временем этажом выше, как это часто бывает между молодыми людьми - мальчишками, конечно же, - затевалась возня, шуточная борьба и беготня.
Франклин пришел снова, и снова, и Колин решил, что сыт Мэйстоком по горло. Парень заметил, что доктор Дэвид во время сеанса заснул, пока он сам ерзал к кресле пациента, нервничая и надеясь, что великий ученый соизволит сказать ему хоть слово.
- Сколько мы платим ему? - спросил он.
Фрэнсис назвала сумму.
- Отличная работа, не отказался бы от такой, - сказал Колин.
Но не стал ли он снова копить свои горести внутри? Успел ли сын выплеснуть накопившееся, когда обвинял ее? Фрэнсис не знала. А вот в Сент-Джозефе дела у него по-прежнему шли неважно, и он хотел бросить школу.
Но именно Франклин сказал Колину, что бросать школу глупо.
- С твоей стороны это будет непродуманно, - заявил он за ужином. - И ты сам об этом пожалеешь, когда вырастешь.
Последняя фраза была цитатой. В любой компании молодых людей порой звучат советы, предупреждения, наставления, подслушанные ими у родителей и повторяемые либо в насмешку, либо в шутку, либо всерьез. "Ты сам об этом пожалеешь, когда вырастешь", - говаривала бабушка Франклина, сидя в отсветах пламени очага - бревна, горящего посреди хижины, - в деревне, где в любую дверь могла ткнуться коза в надежде найти что-то съедобное. Хлопотливая чернокожая женщина, которой Франклин признался, что не хочет ехать в Сент-Джозеф (он был труслив), сказала внуку: "Ты об этом сам пожалеешь, когда вырастешь".
- Я уже вырос, - отмахнулся Колин.
И снова ноябрь с его беспросветной моросью. Поскольку была суббота, за кухонным столом почти не оставалось свободных мест. Слева от Фрэнсис сидела Сильвия, и все делали вид, будто не замечают, как она борется со своим нежеланием есть. Девушка рассталась с кружком посвященных в высшие таинства людей, которые слова не могли сказать без многозначительных взглядов и подчеркнутых интонаций. Этот шаг Сильвия никак не объяснила, обронив только, совсем как могла бы это сделать Юлия: "Они не такие добрые, какими кажутся". В дом после этого явился Джейк и попросил разрешения поговорить с Фрэнсис. Он заметно нервничал.
- У нас возникла проблема, Фрэнсис. Это культурологический вопрос. Наверное, мы в Штатах куда более раскованны, чем вы.
- Боюсь, я не знаю, о чем идет речь, - сказала Фрэнсис. - Сильвия ничего мне не говорила о том, почему она…
- В том-то и дело, говорить нечего, поверьте.
Сильвия затем призналась Эндрю, что "расстроили" ее не шутки "детворы" о разнузданных сатанинских обрядах, в которых она якобы принимает участие в своем кружке (она много раз за ужинами просила не выдумывать глупости), и не сеансы, которые закончились не так, как ожидалось, или как раз наоборот - как кое-кем втайне задумывалось: появлением шумных назойливых призраков с некоей страшно важной информацией - например, что Сильвия непременно должна носить сине-бирюзовый амулет. Дело в том, что Джейк поцеловал ее и сказал, что она слишком взрослая, чтобы оставаться девственницей. Сильвия залепила ему пощечину и назвала его грязным стариком. Эндрю было очевидно, что Джейк имел в виду сакральные сексуальные утехи, но Сильвия сказала:
- Он по возрасту мне в дедушки годится.
И это было правдой. С небольшой натяжкой. Эндрю тоже приехал домой на выходные, потому что ему позвонил Колин с известием, что Сильвии стало хуже.
Да-да, ему звонил не кто иной, как Колин. Так к чему тогда было все его негодование по поводу Сильвии?
- Ты должен приехать, Эндрю. Ты всегда знаешь, что в таких случаях делать.
А Юлия? Разве она не знала всегда, что делать? По-видимому, теперь уже больше нет. Юлия, услышав, что вечерами Сильвия снова сидит у себя в комнате и не убегает никуда до полуночи, произнесла тяжелым печальным голосом, который, казалось, стал неотъемлемой ее чертой:
- Что ж, Сильвия. От таких людей ничего другого и нельзя было ожидать.
- Но ничего же не случилось, Юлия, - прошептала девушка и попыталась обнять старую женщину.
Руки Юлии, которые совсем еще недавно с легкостью обнимали девочку в ответ, легли ей на плечи, но не так, как раньше, и Сильвия плакала у себя из-за этих старых негнущихся рук, которые были ей упреком.
Сейчас Сильвия сидела с вилкой в руке и возила по тарелке кусок картофелины, запеченной в сливках. Блюдо было приготовлено потому, что она любила его.
Соседом Сильвии за столом был Эндрю. Дальше сидел Колин, а рядом с ним Роуз. Последние двое не обменялись ни словом, ни взглядом за весь ужин. Приехал из своей школы Джеймс; ночь он собирался провести в гостиной на полу. Напротив Роуз сидел Франклин, который в этот вечер явно перебрал алкоголя. На столе тут и там стояли бутылки вина - принесенные Джонни. Он занимал свой пост у окна. Рядом с Франклином устроился Джеффри, успешно поступивший в Лондонскую школу экономики. В куртке и штанах милитаристского покроя он был похож на бойца партизанского отряда. В этот вечер он зашел к Фрэнсис потому, что столкнулся в "Космо" с Джонни и услышал, что тот будет здесь. Из завсегдатаев не было, пожалуй, только Софи, которая, однако, уже забегала днем - навестить "дорогую Фрэнсис". Жилось ей в эти месяцы нелегко, но не из-за театрального училища - там она была среди лучших студентов, - а из-за Роланда Шаттока. Этим вечером они вместе отправились на дискотеку. Рядом с Фрэнсис сидела Джил, которая появилась в дверях буквально несколько часов назад. Она смиренно спросила, нельзя ли ей остаться на ужин. Левое запястье у нее было перевязано бинтом, и выглядела она нездоровой. Роуз встретила ее с откровенной враждебностью: "Хм, а ты чего здесь делаешь?" Джил дождалась, когда за столом станет шумно от разговоров, и тихонько спросила у Фрэнсис:
- Можно мне пожить у вас в нижнем этаже, в свободной комнате? Ведь это вы решаете, кто там может жить?
Проблема была в том, что Колин уже попросил у матери, чтобы в той комнате остановился на время рождественских каникул Франклин. Кроме того, Роуз и Джил вряд ли уживутся вместе, как прежде.
- Ты собираешься вернуться в школу? - спросила Фрэнсис.
- Не знаю, разрешат ли мне вернуться, - сказала Джил, кинув робкий, умоляющий взгляд на Фрэнсис, который означал: "Вы попросите, чтобы меня взяли обратно?"
Но где она, интересно, собирается жить?
- Ты лежала в больнице?