Профессиональное чутье подсказало Роуз, что эта фраза близка по духу ее собственным заверениям о том, что "мы с товарищем Франклином старые друзья". Товарищ Мэтью вообще упоминался в каждом втором предложении - либо хвалебно, либо с проклятиями. Должно быть, слова "товарищ Мэтью" звенят и журчат в небесном эфире как музыкальная заставка популярной радиопрограммы.
- Да, Роуз, это хорошо, что ты приехала как раз сейчас, - говорил Франклин, улыбаясь и бросая на нее подозрительные взгляды.
Они тут все параноики, слышала Роуз от Барри, от Фрэнка, от Билла и от их гостей, которые текли через дома Сенги в непринужденном колониальном - ой, ошибочка! - постколониальном стиле.
- Да, Франклин, я слышала, у вас проблемы?
- Проблемы! На этой неделе наш доллар снова упал. Сейчас за него дают в тридцать раз меньше, чем после Освобождения. И знаешь, кто в этом виноват? - Франклин наклонился к Роуз, потрясая перед ее лицом пухлым пальцем: - Это все международное сообщество.
Она ожидала услышать обвинение в адрес южноафриканских шпионов.
- Но в стране вроде все идет неплохо. Я только вчера читала в "Пост".
Франклин с неожиданной энергией выпрямился - чтобы увереннее себя чувствовать в противостоянии ей, - оперся ладонями о ручки кресла.
- Да, мы преуспеваем в наших начинаниях. Но враги Цимлии говорят иное. Вот тут-то ты нам и пригодишься.
- Всего три месяца назад вышла моя большая статья о Вожде.
- Прекрасная статья, прекрасная. - Он не читал ее, это было видно. - Но появляются и другие публикации, которые пачкают доброе имя страны и обвиняют товарища президента во всех грехах.
- Франклин, говорят, что все цимлийские лидеры очень богаты, что вы скупаете фермы, гостиницы, все подряд.
- Кто такое говорит? Это ложь. - Он помахал в воздухе рукой, разгоняя докучливые стайки лжи, и снова откинулся в кресле.
Роуз молчала. Фрэнклин всмотрелся в собеседницу, даже приподнял голову, потом уронил ее обратно.
- Я бедный человек, - заныл он. - Очень бедный человек. И у меня много детей. И все мои родственники… ты же понимаешь, я знаю, ты понимаешь, что в нашей культуре человек, который добился чего-то в жизни, должен обеспечивать не только свою семью, но и всех многочисленных родственников, помогать им всем.
- И это замечательная культура, - сказала Роуз, которой эта концепция действительна грела душу. Только посмотрите на нее саму! Когда она, еще совсем девочка, была такой беспомощной, где были ее родные? А потом еще сынок из богатой семьи капиталистов-эксплуататоров воспользовался ею…
- Да, мы гордимся нашими традициями. Старики в нашей стране не умирают в одиночестве в приюте для престарелых, и у нас нет сирот.
Ну, даже Роуз знала, что это неправда. Она слышала о последствиях СПИДа - когда взрослые умирали, дети оставались брошенными на произвол судьбы, без средств к существованию, хорошо, если жива древняя бабушка, которая возьмет их к себе.
- Мы хотим, чтобы ты написала о нас. Рассказала о нас правду. Я прошу тебя описать то, что ты видишь здесь, в Цимлии, чтобы остановить наконец это вранье. - Франклин оглянулся на элегантное фойе, на улыбающихся официантов в ливреях. - Ты же сама все видишь, Роуз. Посмотри вокруг.
- Я видела в одной из ваших газет список. Список всех министров и высокопоставленных чиновников и того, чем они - чем вы - владеете. У некоторых не одна, не две фермы, а целых двенадцать.
- А почему нам нельзя иметь ферму? Разве мне запрещено владеть землей, если я министр? Когда я выйду в отставку, на что я буду жить? Поверь мне, я бы предпочел быть простым фермером, жить со своей семьей на собственной земле. - Франклин нахмурился. - А тут еще эта засуха. У меня на ферме в долине Буву вся скотина передохла. Земля превратилась в пыль. Моя новая скважина высохла. - Слезы побежали по его необъятным щекам. - Ужасно видеть, как умирают твои бычки. Вот белые фермеры так не страдают. У них у всех есть дамбы, есть скважины.
Роуз почувствовала, что нащупала новую тему. Что, если подробно рассказать об этой засухе, от которой, похоже, всем приходится несладко, белым или черным - без разницы, а это значит, что ей не обязательно будет вставать на чью-то сторону. Конечно, о засухе она ничего не знает, но можно попросить Билла или Фрэнка просветить ее, и тогда у нее вполне может получиться нечто злободневное, и при этом она не заденет чувства правителей Цимлии (не хотелось бы преждевременно обрывать эти выгодные связи). Да, она могла бы стать борцом за экологию…
Вот какие мысли кружились в ее голове, пока Франклин воспевал несгибаемую позицию Цимлии на переднем фронте прогресса и строительства социализма. Закончил он южноафриканскими агентами и необходимостью сохранять бдительность.
- Агенты - в смысле шпионы?
- Да, шпионы. Это более точное слово, согласен. Они повсюду. Это они ответственны за ложь, распространяемую о Цимлии. У нашей службы безопасности есть доказательства. Их цель - дестабилизировать Цимлию, чтобы нас захватила Южная Африка и прибавила к своей империи. Ты слышала, они нападают на Мозамбик? Они расползаются по всему континенту. - Франклин уставился на Роуз, проверяя, какой эффект производят на нее его слова. - Ты ведь напишешь для нас несколько статей в английских газетах? Объяснишь правду?
Он начал выбираться из кресла, пыхтя и кряхтя.
- Моя жена все говорит мне, что я должен сесть на диету, но это так трудно, когда перед тобой ставят вкусное блюдо, а нам, министрам, постоянно приходится присутствовать на разных мероприятиях…
Момент прощания. Роуз колебалась. Вспышка теплых чувств к мальчику Франклину из прошлого, ведь как-никак она воровала для него одежду - нет, даже больше того, учила его самого воровать, эта вспышка заставляла ее обнять его. А если он обнимет ее, то это дорогого будет стоить. Но он протянул ей руку, и она пожала ее.
- Нет, не так, Роуз. Ты должна научиться жать руку по-нашему, по-африкански, вот так, вот так. - Действительно, его рукопожатие вдохновляло, в нем выражалось, как трудно отпустить руку хорошего друга. - И я буду ждать от тебя добрых новостей. Пришли мне вырезки из газет со своими статьями. Буду ждать. - И он пошел к выходу из фойе, где его ждали два здоровых парня - охранники.
Когда Роуз рассказывала Фрэнку, что ей удалось договориться об интервью с министром Франклином, то отметила, что тот впечатлен. Результаты своей встречи она постаралась описать как достижение, но он лишь сказал:
- Ну-ну, может, попробуешь написать и для нас передовицу?
По зрелом размышлении Роуз решила, что о засухе писать не будет, это может каждый. Ей нужно что-то… В "Пост", которую она читала за завтраком с профессиональным презрением, Роуз наткнулась на следующее: "Полиция сообщает о краже, совершенной в новой больнице в Квадере. Исчезло оборудование стоимостью в тысячи долларов. Подозревают, что в деле замешаны местные жители".
Пульс Роуз участился. Она показала заметку Фрэнку Дидди, который поморщился и сказал:
- Да такие вещи здесь сплошь и рядом случаются.
- Где я могу узнать подробности?
- Да не трать время, не стоит.
Квадере. Барри говорил, что Сильвия работает именно там. И это еще не все… Когда Эндрю наведывался в Лондон, об этом обычно сообщалось в газетах: Эндрю был большой шишкой или, по крайней мере, был почитаем как представитель "Глобал Мани". Несколько месяцев назад, прочитав, что он в городе, Роуз позвонила ему.
- Привет, Эндрю, это Роуз Тримбл.
- Привет, Роуз.
- Я сейчас работаю в "Уорлд скандалс".
- Не думаю, что моя деятельность может заинтересовать твое издание.
Но гораздо раньше, лет пять, а то и восемь назад, он как-то раз согласился встретиться с ней в кафе. Почему? Ее первой мыслью было, что это чувство вины, да, конечно же! Роуз совсем забыла, что когда-то обвиняла его в том, что якобы забеременела, у лжецов короткая память, она только помнила, что в чем-то он перед ней виноват. И та встреча напомнила Роуз, что в юности Эндрю был так привлекателен, что она не могла отступиться от него. Его привлекательность никуда не исчезла - все та же непринужденная элегантность, все то же обаяние. Она говорила себе, что он разбил ей сердце. Она уже была готова вознести его на позицию "Мужчины, которого я любила всю жизнь", но наконец поняла, что Эндрю встретился с ней, чтобы предупредить. Весь его улыбчивый вздор сводился к одному: оставь Ленноксов в покое. Да что он себе позволяет? Она журналистка, это ее работа - говорить людям правду! Эти аристократы такие наглецы! Он пытается извратить принцип свободной печати! Чашка кофе растянулась чуть ли не на час, пока Эндрю кружил вокруг да около со своими намеками, но Роуз не теряла времени даром, выудила из него новости о семье, например, то, что Сильвия уехала в Квадере, что она врач. Да, вот что сидело в ее голове занозой все это время. Значит, Сильвия, которую она до сих ненавидит всеми фибрами души, врач, она работает врачом в Квадере, как раз там, где разворовали больничное оборудование. Роуз Тримбл нашла свою тему.
Прошло несколько дней после того, как Сильвия и Ребекка расставили на полках привезенные из Лондона книги. И как-то утром Сильвию, выходящую из дома, чтобы идти в больницу, встретила группа деревенских жителей. От нее отделился молодой паренек и сказал, доверчиво улыбаясь:
- Доктор Сильвия, пожалуйста, дайте мне книгу. Ребекка сказала, что вы привезли нам книги.
- Мне сейчас нужно идти в больницу. Приходите вечером.
Как неохотно они отправились восвояси, как долго оборачивались на дом отца Макгвайра, где дожидаются их новые книги.
Весь день Сильвия работала, и ее помощники вместе с ней - Зебедей и Умник. Пока она была в Лондоне, больными занимались они. Такие быстрые, такие проворные, у нее сердце болело при взгляде на них: огромный потенциал у этих детей, но совсем мало возможностей. Она думала: где в Лондоне, нет, во всей Англии или даже во всей Европе найдутся столь жадные до знаний дети? Они самостоятельно научились читать по-английски, изучая надписи на упаковках. Оба, закончив работу в больнице, шли домой и там читали при свече все более сложные книги.
А их отец все так же сидел целыми днями под своим деревом - скелет, склонившийся над одним поднятым коленом, нет, не коленом, а костяной шишкой, соединенной двумя костями и покрытой сухой серой кожей. У Джошуа несколько раз была пневмония. Он умирал от СПИДа.
На закате перед жилищем святого отца собралась толпа человек в сто. Священник вышел на крыльцо, когда услышал, что Сильвия вернулась из больницы.
- Дитя мое, ты должна что-то срочно делать.
Она повернулась к людям и сказала, что сегодня вечером вынуждена их огорчить, но устроит так, чтобы книги хранились в деревне.
Голос из толпы спросил:
- А кто будет следить за ними? Их украдут.
- Нет, их никто не украдет. Завтра я все сделаю.
Вместе со священником Сильвия смотрела, как вновь разочарованные люди уходят в темнеющий буш, по булыжникам, по траве, по невидимой уже в сумерках тропе. Отец Макгвайр сказал:
- Иногда мне кажется, что они умеют видеть ногами. А теперь ты пойдешь вместе со мной в дом, сядешь за стол, и мы поужинаем как следует, а потом будем слушать радио. Ты ведь привезла нам батарейки.
Ребекка не оставалась у них по вечерам. Она готовила им что-нибудь на ужин и оставляла еду на тарелках в холодильнике, а сама уходила домой часа в два или три дня. Но сегодня она пришла, когда они ужинали, и заявила:
- Я хочу поговорить с вами.
- Присаживайся, - сказал ей священник.
У них существовал своего рода кодекс, негласный, но строго соблюдаемый Ребеккой: она никогда не садилась за стол, когда находилась в доме в качестве прислуги, и никакие уговоры отца Макгвайра на Ребекку не действовали. Она считала, что это было бы неправильно. Но когда она приходила просто в гости, то соглашалась присесть и сейчас даже взяла с блюда предложенное ей печенье и положила его перед собой. Священник и Сильвия знали, что она отнесет его детям. Сильвия подтолкнула к ней блюдо, и тогда Ребекка отсчитала еще пять штук. Их вопросительные взгляды заставили ее пояснить: теперь, помимо своих детей, она кормит Зебедея и Умника.
- Нужно что-то делать с книгами. Я со всеми в деревне поговорила. У нас есть пустая хижина - Дэниела, вы знали его.
- Да, похоронили его в прошлую субботу.
- О'кей. А его дети умерли еще раньше. Никто не хочет занимать его дом. Говорят, что он приносит несчастье. - Ребекка употребила слово из местного наречия.
- Но Дэниел умер от СПИДа, а не из-за какого-то плохого мути. - Священник тоже назвал снадобья н'ганга на языке Ребекки.
За долгие годы общения у отца Макгвайра с Ребеккой происходило немало споров, и во всех них победителем выходил он, поскольку он священник, а она христианка. Но сейчас негритянка только улыбнулась и сказала:
- О'кей.
- Ребекка, а для книг эта хижина не окажется несчастливой?
- Нет, Сильвия, для книг это о'кей. Мы можем перенести полки и кирпичи из вашей комнаты и сделаем полки в хижине Дэниела, и мой Тендерай будет смотреть за ними.
Этот мальчик был очень болен, жить ему оставалось несколько месяцев; все считали, что на него кто-то наслал проклятье.
Все это Ребекка прочитала по их лицам и сказала тихо:
- Чтобы охранять книги, ему здоровья хватит. И Тендерай будет рад, что сможет читать, и не будет так несчастлив.
- Там недостаточно книг для всех.
- Нет, достаточно. Тендерай будет выдавать людям только по одной книге в неделю. Он обернет их газетной бумагой. Он будет брать деньги… - Увидев, что Сильвия хочет возразить, она заторопилась добавить: - Нет-нет, не много денег, может, по десять центов. Да, это ничто, но достаточно, чтобы все поняли: книги - дорогие, их нужно беречь.
Негритянка встала. Выглядела она больной. Сильвия отчитывала ее за то, что она слишком много работает. По ночам Ребекка не высыпалась: больные дети часто будили ее.
- Ребекка, нельзя столько работать, - в который уже раз пыталась образумить ее Сильвия.
- Я сильная. Я как вы, Сильвия. Я могу много работать, потому что я не толстая. Толстая собака лежит в тени и спит, пока по ней ползают мухи, а тощая собака не спит и ловит мух.
Эта поговорка насмешила священника:
- Я использую ее в своей воскресной проповеди, если ты не возражаешь.
- Буду рада, святой отец. - Ребекка присела в вежливом книксене, как учили ее в школе. Сжимая худые руки перед грудью, она улыбнулась им обоим, а потом сказала Сильвии: - Я пришлю нескольких мальчишек перенести книги из вашей комнаты в хижину Дэниела. И доски с кирпичами тоже. Отложите свои книги на кровать, чтобы они случайно не забрали их.
Она ушла.
- Какая жалость, что не Ребекка управляет этой несчастной страной, а горстка жадных глупцов.
- Вы действительно считаете, что каждая страна заслуживает свое правительство? Мне не кажется, что здешние бедняки хоть в чем-то виноваты.
Отец Макгвайр кивнул, подумал и сказал:
- А ты не думаешь, что причина, по которой этим бестолковым клоунам еще не перерезали горло, состоит в том, что бедняки знают: на их месте они поступали бы так же?
Сильвия спросила:
- Вы правда так думаете?
- Не зря же у нас есть молитва: "Не введи нас во искушение". И еще одна, что следует за первой: "Избави нас от лукавого".
- Правильно ли я вас понимаю, что добродетельным может быть лишь человек, у которого нет соблазнов?
- А, добродетель! Это слово вызывает у меня затруднения.
Сильвия готова была расплакаться, и священник заметил это. Он подошел к буфету, вернулся с двумя стаканами и бутылкой хорошего виски - это Сильвия привезла ему в подарок. Он налил щедрую порцию себе и ей, кивнул ей и опустошил свой стакан.
Сильвия посмотрела на золотистую и густую жидкость, играющую в свете лампы. Сделала глоток.
- Мне часто кажется, что я могла бы стать алкоголиком.
- Нет, Сильвия, ничего подобного.
- Я понимаю, почему раньше люди пили вечерами.
- Раньше? Пайны тоже любят выпить по бокалу на закате.
- Когда солнце садится, я часто думаю, что выпила бы целую бутылку. Это так грустно, когда солнце уходит.
- Это все цвет неба. Он напоминает нам о прекрасных садах Господа, откуда мы были изгнаны. - Сильвия удивилась: обычно отец Макгвайр не затрагивал подобных тем. - Нередко меня посещает мысль бросить все и уехать, но стоит мне только посмотреть на закатное небо, и я понимаю, что ни за что не покину Африку.
- Еще один день позади, и опять ничего не достигнуто, - сказала Сильвия. - Ничего не изменилось.
- А, так ты все-таки из тех, кто мечтает изменить мир.
Это задело Сильвию. Она подумала: "Может, риторика Джонни застряла где-то в памяти, испортила меня?"
- Разве можно не хотеть изменить его?
- Да, но хотеть изменить его в одиночку неправильно, это гордыня, это от лукавого.
- И кто не согласится с этим после всего, чему научила нас история?
- Ну, коли ты усвоила уроки истории, то ты в школе жизни преуспела больше, чем многие и многие. Но эта мечта - изменить мир - слишком захватывающая, чтобы от нее отказаться. Она не отпускает своих жертв.
- Святой отец, когда вы были молоды, неужели вы никогда не выкрикивали лозунгов на улицах, не бросали в британцев камней?
- Ты забываешь, я был очень беден. Я был так же беден, как жители нашей деревни. Для меня был открыт только один путь. Выбора у меня не было.
- Да, и я не представляю вас никем другим, только священником.
- Верно. Выбирать я не мог.
- Но когда я слышу ворчание сестры Молли, то, если бы не крест на ее груди, ни за что бы не догадалась, что она монахиня.
- Подумай сама. Что было делать бедным девушкам по всей Европе? Они становились монахинями, чтобы избавить семью от лишнего рта. Поэтому монастыри переполнялись молодыми женщинами, которым по характеру куда больше подошло бы завести семью, нарожать детей или выполнять любую мирскую работу. Пятьдесят лет назад сестра Молли сошла бы в монастыре с ума, потому что в те времена это место было совсем не для нее. Зато сейчас - ты знала об этом? - она сказала своему настоятелю, что хочет уйти из монастыря и стать монахиней в миру. И я думаю, что настанет день, когда она скажет себе самой: я не монахиня. И никогда ею не была. И просто оставит свой орден. Она была из бедной семьи и нашла выход. Только и всего. Да, и я знаю, о чем ты думаешь: для бедных черных сестер на холме оставить церковь будет не так просто, как для сестры Молли.