Они сидели по–домашнему в тесной комнате Никодимыча и толковали, положив локти на стол.
- А вы как считаете? - спросил Прозрачный.
- Я ведь уже не тренер. Ушел. Решил, что взгляды мои устарели. И потому не могу вмешаться. Может быть, если бы я раньше ушел, Сашка бы не ослеп. Хотел я красиво уйти с горнолыжного горизонта. Оставить после себя.
Васька отодвинул свою рюмку и встал:
- Вот что, я их сведу. Разлетись шестеренки, но я их сведу.
- Как? - спросил Никодимыч. - Отпуск четыре месяца. Денег хватит. Я ее в мешок посажу и…
- А надо?
- Не знаю. Я не умом. Я движением души буду действовать. Где адрес Лены? И какой к ней подход?
- Никакого, - сказал Никодимыч. - Скажи, что адрес Сашки тебе известен. Билет помоги купить.
- Я сам с ней полечу. Для присмотра за этими дурачками.
- Таких девушек нет, Вась, - сказал Никодимыч. - Или очень немного.
Васька накинул пиджак, висевший на спинке стула. Затянул распущенный галстук.
- Девятая специальность, - пошутил он. - Васька в качестве свата.
БЕРЕГ
…Море входило здесь в берег широкой бухтой. Сашка сидел на поросшем травой обрывчике. За спиной с косогора шла дорога, и по дороге пыльно катили грузовики. Солнце садилось. Сзади подошел тот самый конопатый парнишка с выбитым зубом.
- Сапрыкин? - не оглядываясь, спросил Сашка.
- Я!
- Садись рядом.
Пацан сел рядом с Сашкой.
- Вы как меня узнали?
- По дыху, - серьезно ответил Сашка. - Я, брат, любого мальчишку за сто метров узнаю по дыху. Помолчи!
Сапрыкин все так же обожающе глянул на Сашку, прихлопнул рот.
- Солнце садится?
- Садится, - ответил Сапрыкин.
- Бухта гладкая?
- Гладкая.
- Видишь зеленый луч? Смотри на бухту.
- Вижу, - искренне соврал рыжий Сапрыкин. Сашка молчал.
- А к вам дядя и тетя приехали. Кра–асивые оба! - вздохнул Сапрыкин. Это правда, что он был в Антарктиде? А тетя ваша жена? Она, значит, Нютке мамой будет? Или нет?
Сашка молчал. Он стиснул руками неизменный свой прутик так, что побелели суставы.
- Иди, Сапрыкин, домой, - глухо сказал он. - Я посижу один.
- А все равно они вас найдут, - Сапрыкин был безжалостен.
- Это ты прав, - сказал Сашка. Он поднялся. Сапрыкин шел рядом.
- А песню не будем петь? - спросил Сапрыкин.
- Какую?
- Какую всегда. "Дрожите, королевские купцы и скаредное лондонское Сити. На шумный праздник, на веселый пир мы к вам придем… при–дем?" отчаянным фальцетом завопил Сапрыкин. - А дальше забыл.
- "Мы к вам придем незванными гостями. И никогда мы не умрем, пока качаются светила над снастями".
- Незваные гости - это они?
- Они не гости, Сапрыкин. Они напоминание.
- О чем?
- Потом объясню.
- А пингвины все–таки не хохочут, Саш. Потом, когда я уж познакомился с ними, были, значит, моменты. Один момент капитальный был, - говорил Васька Прозрачный.
- Слышал по радио. В тундре был и про твои подвиги слышал.
- Ну–у, это не то говорили. Там, значит, так… - неожиданно Васька осекся. - Когда магазин закрывается?
- Зачем тебе магазин?
- Ну–у зайду, узнаю зачем. Я пошел.
Сашка стоял у окна. Лена сидела на диване у стенки. Хлопнула дверь.
- Здравствуй, Лен, - сказал Сашка.
Она молчала. По лицу ее текли слезы.
- Ты какая сейчас?
- Очень красивая. - И голос ее был голосом прежней Ленки.
- А я какой?
- Старый и безобразный.
- Ага, - согласился Сашка и неожиданно широко улыбнулся. - Теперь верю, что ты красивая.
- Не красивая, а обворожительная. А ты босяк.
- Согласен, - смиренно сказал Сашка. Васька Прозрачный, наплевав на шикарный костюм, сидел на ступеньках крыльца и был своим человеком среди своих же людей.
- Не согласен, - говорил он. - "Вихрь" - мотор капитальный. Ему надо дейвуд внизу подпилить, где выхлоп, и никакого заноса не будет. Утверждаю.
- Где подпилить–то?
- Эх! Давай завтра с утра. А потом на охоту двинем. Идет? Я, понимаешь, среди льда по траве стосковался.
Он встал, забрал со ступенек бутылки шампанского и пошел к дому.
- С ума сошел, Вась, - сказала Лена.
- А чего? Пусть постоит, попенится. Тем более что завтра я вас покидаю. Двигаю в тундру. На лодке. Уже договорился.
- Сапсегай сейчас близко со стадом. Навести старика, - попросил Сашка.
- Это дело! - горячо откликнулся Васька. - Обязан я его повидать или нет?
СМЕРТЬ ПРОЗРАЧНОГО
Сапсегай и Васька Прозрачный сидели у небольшого костра. Был конец полярного лета - время желтой травы, желтого воздуха, желтого неяркого солнца. Где–то в тундре неотрывно кричал журавль. Замолкал, и снова печальные трубные звуки плыли над тундрой.
- Слышишь? - сказал Сапсегай. - Остался один. Тоскует.
- Хорошо здесь. - Васька лег на спину. - Еще раз в Антарктиду смотаюсь и пойду в пастухи. Возьмешь?
- Приходи, - согласился Сапсегай. Прислушался. - Олени волнуются.
- Почему?
- В это время они дурные бывают. Там сзади худое место. Вот я и сижу. Побегут, много погибнет.
- А я не слышу, - сказал Васька. - До них же километра два.
- Привычка.
- Взял бы сейчас рюкзак, - размечтался Васька. - И шел бы, шел без конца. Людей бы разных встречал. Местность.
- Олени! - встревожился Сапсегай. - По руслу бегут. В худое место бегут.
- Счас! - Васька взметнулся на ноги. - Где? И что делать?
- Нет! - сказал Сапсегай. - Ты их не удержишь. Узкое русло. Сметут. Я сам.
Дробный рокот нарастал в стороне. Дробный рокот тысяч копыт по высохшему руслу тундровой речки.
- Я побегу.
- Не надо! - крикнул вслед Сапсегай, но Васька уже скинул ватник и бежал наперерез нарастающему грохоту.
Серой лавиной текли олени в припадке бессмысленного животного ужаса.
Сапсегай бессильно уселся на кочку. Сложил руки трубкой и завыл по–волчьи.
Передние олени заволновались и пробовали повернуть обратно, но сзади напирали другие, и вся масса пришла в сумбурное движение.
Васька Прозрачный скатился в русло реки.
- Эгей! - заорал он, размахивая телогрейкой. - Кончай панику, черти рогатые. - И Прозрачный кинулся им навстречу. Серая лавина поглотила его, только дважды взмахнула среди леса рогов телогрейка и взмыл над стадом огромный старый рогач…
Лена кончила заплетать Анютке косички и легонько шлепнула ее ниже спины.
- Ну–ка, отойди к стенке!
Анютка в новом тренировочном костюме застенчиво сверкала глазами.
- Красавица! - сказала Лена. - Теперь пора за уборку.
Она взяла тряпку и стала протирать книжную полку.
Отдельно стояла потрепанная книга. "Жизнь капитана Джона Росса". Лена взяла ее в руки. Глаза ее затуманились.
- Эту нельзя трогать, - предупредила Анютка.
- Почему?
- Он ее… предназначил. Дядя Саша.
- Кому?
- Сапрыкину. Который со всеми дерется, вздохнула Анютка.
Шумно вошел Сашка.
- Привет, дамы.
Анютка кинулась к нему.
Он потрогал ее голову. Нащупал косички.
- Ух ты!
В окошке возникла возбужденная девчоночья физиономия.
Девчонка отчаянно барабанила в стекло.
- Дядя Саша! Александр Васильич! Там Сапрыкин опять подрался.
- Угу! Сейчас буду.
- Я беспокоюсь, - ходила по комнате Лена
Беспокоюсь, и все
- Он полярник, успокаивал Сашка. - Полярники не пропадают.
- Он ребенок, сказала Лена. - Мальчишка, как этот Сапрыкин.
Сапсегай сидел рядом с телом Васи Прозрачного. Глаза у Прозрачного были открыты, и на лице застыло выражение изумления.
Тихие птичьи крики раздались в воздухе. Сапсегай поднял голову.
- Птичка кегали, - прошептал он. - Так и не успел он повидать птичку кегали.
Старик встал и пошел к яранге. Потом вернулся, снял с себя кухлянку и прикрыл, заботливо подоткнув со всех сторон, тело Васьки Прозрачного, Лица закрывать не стал, просто прикрыл, как будто мог озябнуть сейчас Васька Прозрачный.
За свой незаурядный век Сапсегай привык видеть смерть. И он давно уже пришел к выводу, что вероятность смерти для хорошего человека выше вероятности ее для плохого. Хорошим же человеком Сапсегай, естественно, считал того, кто рискует собой для других, либо любопытство и страсть жизни гонят к познанию неизученных мест, кто способен в минуту опасности забыть о себе. Такие люди гибли и будут гибнуть. Но мудрость природы заключалась в том, что род их не исчезает, на смену приходят, должны приходить другие. Такова была эпитафия Сапсегая, мысленно произнесенная им над телом Прозрачного. Потом Сапсегай встал. Надо было вызывать вертолет, надо было позаботиться об оленях, и - вообще жизнь продолжалась, хочет этого старик Сапсегай или нет.
Старик в меховых штанах и вылинявшей рубашке, худой, высохший от годов кочевник, шагал по кочкам, и только сейчас можно было заметить, что Сапсегай стар, как тундра, как смена времен года на этой земле.
Сашка вышел на крыльцо.
- Сапрыкин! - громко сказал он. - Сапрыкин. Я знаю, что ты здесь.
- Здесь! - Сапрыкин вышел из–за бочки с водой.
- Иди сюда! Сашка уселся на крыльцо. Сапрыкин подошел.
- Ты кем собираешься быть, Сапрыкин?
- Космонавтом.
- Значит, бандитом ты быть не хочешь?
- Нет, - замотал головой Сапрыкин.
- Тогда объясни, почему ты два раза на день дерешься. Только не ври…
- Космонавт должен сильным быть.
- Я объясню тебе, как стать сильным. Я займусь тобой, Сапрыкин. В восемь утра завтра быть здесь. И послезавтра. И…
В калитку вошел Помьяе. И тут же с визгом выскочила из комнаты Анютка, бросилась к нему. Но Помьяе, отстранив ее, шел к Сашке.
Саша! - сказал он. - Саша, случилось…
УРОК
Был урок.
- Сегодня мы отложим тему урока, - начал Сашка. - И поговорим сегодня об Антарктиде. Антарктида - ледяная страна, где живут только пингвины. Пингвины и люди. Один мой друг утверждал, что пингвины умеют смеяться. Он устроился в экспедицию и поплыл в Антарктиду проверить: правда ли, что пингвины умеют смеяться. И установил, что правда. География - это не только наука о земле. На земле живут люди. Таким образом, это также наука о людях, наука о долге и счастье.
Двадцать пар ребячьих глаз смотрели на своего учителя, уже седеющего, темнолицего и сухого, как будто его опалил горевший внутри огонь.
- Одна трепанация, пять трепанаций, - сказал Сашка Лене. - Надо их делать. Был бы я зрячий, не погиб бы Васька. Получается: надо быть зрячим.
ТОТ ЖЕ БЕРЕГ
Был тот же берег вечерней бухты. И Сапрыкин молча стоял за спиной Ивакина.
Печально и тонко кричал журавль. Потом другие журавли подхватили крик, и трубные прозрачные звуки их плыли над миром, как утверждение ясности бытия.
Народное поверье утверждает, что журавли предчувствуют перемены в человеческой жизни.
Сашка поднялся.
- Пойдем, - сказал он. - Пора. Я еще книжку должен тебе отдать.
- А обратно вы не прилетите? Когда будут глаза, прилетите?
- Обязательно! Я должен вас научить географии.
- А книжка какая?
- Про одного капитана. Вообще про жизнь.
- "Дрожите, королевские купцы и скаредное лондонское Сити", - отчаянно фальшивя, запел Сапрыкин.
Низко сидящее солнце вырезало плечистый, чуть сгорбленный силуэт Сашки и вихрастую фигурку Сапрыкина.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Изложенная здесь история почти полностью достоверна. Автор хорошо знает Сашку Ивакина, знаком с Сапсегаем. Сапсегай по–прежнему живет в пастушьей бригаде, хотя очень стар. Розовая чайка есть на самом деле, и гнездится она именно там, где искал ее Шаваносов, - в болотистых равнинах низовьев реки Колымы. Это единственное в мире место ее гнездовий, если не считать низовьев соседней реки Индигирки. Кстати, открытие розовой чайки для науки принадлежит знаменитому русскому орнитологу Сергею Александровичу Бутурлину. В 1904 году он открыл гнездовья розовой чайки и, таким образом, доказал, что она является отдельным биологическим видом. Птица эта относится к числу охраняемых государством - стрельба и отлов ее категорически запрещены. Хотя трудно представить себе человека, который, раз убив бы розовую чайку, был способен в нее стрелять еще. Возможно, район ее обитания расширяется. В 1959 году автор встретил розовую чайку, точнее, колонию розовых чаек на Чукотке, на берегу Чаунской губы, в устье крупной чукотской реки Чаун. Чайки эти гнездились на берегу небольшого тундрового озера.
По утверждениям старожилов, они стали появляться здесь сравнительно недавно.
Первые же достоверные сведения об этой птице действительно связаны с морской фамилией Россов.
Подборку документов и биографические сведения о Джоне Россе можно прочесть в документальной книге Фарли Моуэта "Испытание льдом". Книга эта на русском языке вышла в издательстве "Прогресс" в 1966 году. Автор встречался с Фарли Моуэтом в Москве, и мы рады были выяснить, что, помимо любви к Арктике, нас связывает еще и уважение к памяти Джона Росса, отважного арктического исследователя и друга знаменитого русского путешественника Крузенштерна.
Розовая чайка навсегда осталась символом героической Арктики.
Чудаки живут на востоке
1
Маленький город на берегу Охотского моря мало чем походил на знаменитых собратьев по океану. Через триста лет после основания он все еще оставался одноэтажным и деревянным. На улицах его в течение трехсот лет росли лиственницы, согнутые под прямым углом. Жестокие зимние ветры не давали этим лиственницам расти прямо.
Начало городку положили бородатые мужики–землепроходцы. Мужики гнались за соболем аж от самого Урала, наткнувшись на Тихий океан, остановились, наверное, покурить, осмотрелись и решили остаться подольше. Так возник город.
К середине XX века здесь было: пять тысяч жителей, три магазина, положенное число городских и районных учреждений, гостиница, две школы, кинотеатр "Север".
Городок был административным центром большой таежной территории. В тайге жили дикие звери и домашние олени, а также люди, которые охотились на зверя и пасли оленьи стада в широких речных долинах.
Летом к городу подходили рыбацкие сейнеры и малогрузные пароходы–снабженцы. В часы прилива пароходы заходили прямо в речное устье к деревянному причалу и выгружали из трюмов все, что было необходимо людям города и тайги. Два раза в месяц сюда прилетали легкие зеленокрылые самолеты, привозившие почту и редких пассажиров.
По списку научно–культурных центров в городке числился краеведческий музей.
По списку хозяйственных предприятий – ателье мод и норковый питомник.
2
Ателье мод процветало, потому что в нем работал уникальный закройщик, грек Николай Згуриди. Згуриди мог все. С одинаковым вдохновением он работал мелом и ножницами над бостоном, шевиотом и темно–синим трико для парадных костюмов. Весной и летом он шил жакеты из красного плюша с большими черными пуговицами. Осенью Згуриди изготовлял самостоятельного облика пальто с цигейковыми воротниками. Универсальность обеспечивала спрос и сбыт – основные факторы процветания. Словом, ателье мод в маленьком городе на берегу Охотского моря являлось экономически здоровым предприятием.
О норковом питомнике в городке говорили чрезвычайно мало и редко. Он был организован всего год назад и не успел еще врасти в медлительное течение здешней жизни.
3
Жизненный путь Семена Семеновича Крапотникова был извилист и сложен. Этот человек родился с концентратом идей под черепной крышкой. К сожалению, идей было слишком много, и они мешали друг другу, как мешали бы, допустим, друг другу птицы, заключенные в замкнутое пространство.
От беспорядочного полета устают даже стрижи. Однажды утром, бреясь перед зеркалом, Семен Семенович Крапотников вздохнул, рассматривая стариковские морщинки вокруг глаз, попробовал расправить их пальцем и вздохнул еще раз, серьезнее. Он заглянул в самую стеклянную глубину, пытаясь угадать: что дальше? Зеркало честно молчало. Заглядывай не заглядывай, а неизвестно, в чем была на земле роль Крапотникова. Дело, которого он ждал и неутомимо искал всю жизнь, которое мог понять и развернуть только он, Семен Семенович Крапотников, обмануло, прошло стороной. Даже и неизвестно, что это было за дело. Так просто образовался в результате десятилетий маленького роста пожилой человек в неизменной мальчишеской кепке и неизменно стоптанных башмаках. В активе имелось только знание людей да жизненных ситуаций. Как считал Семен Семенович, не очень веселого свойства багаж.
Так повздыхав около месяца, он понял, что пора остепениться и осесть на месте. И лишь по привычке стал искать свой собственный, крапотниковский, вариант. Он решил уехать как можно дальше на восток, чтобы дальше и ехать было некуда.
"Тихий океан, – было сказано самому себе, – надежный барьер для всякого человека. Берега океанов дышат вечностью. Тишина, века и размышления. Что еще надо пожилому усталому человеку?"
4
Краеведческий музей городка размещался в бревенчатой избушке. Стены избушки помнили, наверное, екатерининские времена. В свое время здесь находился архив, где хранились кабальные, податные, ясачные и прочие записи с самых замшелых времен. В тридцатых годах один не в меру революционный товарищ приказал уничтожить архив как "вредную память царизма".
Жечь архив поленились. Его погрузили в телегу и свалили в яму, из которой испокон веку горожане брали песок для обмазки печек.
Полусгнившие останки архива спас случайный географ. Наиболее ценное было отослано географом в Москву. Оттуда же пришел приказ организовать в городке краеведческий музей с документами истории края и прочими необходимыми экспонатами. Возникла штатная должность директора музея.
Веня Ступников шел по счету восьмым. Он учился на историческом факультете в одном черноземном городе. В начале четвертого курса Веня бросил университет, так как не мог пережить трагедии: без всяких причин Она вышла замуж за какого–то нахала дипломника с геологического. Конечно, Веня решил уехать "далеко–далеко".
Ехать на знаменитую стройку было банальным, в моряки–рыбаки не хотелось – все это было по кино и не соответствовало тонкости Вениных переживаний. Так, независимо от Семена Семеновича Крапотникова он решил "добраться до точки".
Уезжать "далеко–далеко" легко только в теории. В практической жизни от решения до его исполнения лежит много неудобных мытарств: снятие со всевозможных учетов, поиски денег на дорогу. Только мстительное пламя любви помогло Вене преодолеть все это и добраться до вагонной полки. К Вениному удивлению, "на точке" в конце железной дороги оказался громадный город с шумом, суетой и обилием на улицах презренного женского сословия. В управлении культуры ему впервые повезло. Забирая направление, Веня с наслаждением думал о том, как бы Она содрогнулась, увидев на карте дыру, в которой он себя похоронит.
Через два месяца Веня был счастлив. Посетители в музей не заходили. Коллекцию образцов горных пород, напоминавшую о ненавистном геологе, он самолично запрятал в самый дальний темный угол.