- Я-то вас понимаю, - холодно ответил Макмагон. - Только вот я думаю, что вы меня не понимаете. Как вы назвались?
- Джон Йоссарян, майор Джон Йоссарян. И если вы будете и дальше морочить мне голову, то я и вас размажу по стенке. Я буду у вас через шесть минут.
Он дал водителю такси сотню долларов и, слыша тяжелые удары своего сердца, вежливо сказал:
- Пожалуйста, проезжайте под любые сигналы светофоров, если это будет безопасно. Если вас остановит полицейский, я дам вам еще сотню и остальную часть дороги пройду пешком. У меня ребенок попал в беду.
То, что ребенку было за тридцать семь, не имело значения. Имело значение то, что он был беззащитен.
Но Майкл был еще в безопасности; его пристегнули наручником к стене, словно без этой удерживающей цепочки он свалился бы на пол, и он был бледен, как смерть.
В участке царил хаос. Все было в движении, и повсюду стоял крик. В зарешеченных клетках двигалось множество рук, потных лиц, поблескивали глаза, мелькали рты, то же самое происходило и в коридоре, в воздухе носились самые разные запахи; полицейские и охранники, тоже взмокшие и снующие туда-сюда, трудились в поте лица, отбирая, расталкивая, распихивая и вышвыривая задержанных, чтобы на улице рассадить их по фургонам и доставить в центр для передачи в другие руки. Из всех, кто там находился, только Майкл и Йоссарян демонстрировали какие-то признаки удивления происходящим. Казалось, что даже задержанные идеально приспособились к этой бурлящей атмосфере и насилию. Многие откровенно скучали, другие презрительно посмеивались, некоторых охватывал ораторский раж. Несколько скандальных молодых женщин, корчась от смеха, нагло выкрикивали оскорбительные непристойности, пытаясь подколоть и разозлить взмыленных охранников, которым приходилось, молча снося все это, заниматься своим делом.
Макмагон и дежурный сержант ждали его с каменными лицами.
- Капитан… это вы? - начал Йоссарян, встретив взгляд светло-голубых глаз Макмагона таким же тяжелым взглядом. - Слушайте меня внимательно! В камеру он не пойдет. И я не хочу, чтобы он ехал в фургоне со всеми остальными. Патрульная машина меня устроит, но я поеду с ним. Если хотите, я найму частную машину, и вы сможете посадить туда своих полицейских.
Макмагон слушал, скрестив руки.
- Это все? - тихо сказал он. Ростом он был больше шести футов, сухопар, строен, на скулах его скуластого, с мелкими чертами лица проступили слабые розоватые пятна, словно он загорался предвкушением надвигающегося конфликта. - Скажите мне еще раз, сэр, кто вы такой?
- Майор Джон Йоссарян. Я работаю в Пентагоновском Военно-воздушном проекте "М и М".
- И вы полагаете, что поэтому ваш сын является исключением?
- Он и есть исключение.
- Неужели?
- Вы что, слепы? - взорвался Йоссарян. - Да посмотрите вы, Бога ради, как следует. Он здесь единственный с сухими штанами и сухим носом. И он здесь единственный белый.
- Нет, капитан, не единственный, - кротко поправил сержант. - У нас там задержаны еще двое белых, которые по ошибке избили полицейского. Они искали деньги.
Взгляды всех вокруг были теперь устремлены на Йоссаряна, словно он представлял собой нечто необыкновенное. Когда он, наконец, понял, почему, - он нависал над ними, подняв руки и приняв позу боксера, словно готовясь нанести удар, - ему захотелось горестно рассмеяться. Он забыл о своем возрасте. Майкл тоже с удивлением смотрел на него.
И в этот момент обескураживающего отрезвления Йоссаряна в помещение вошел Макбрайд; мягким голосом, прозвучавшим одновременно твердо и примирительно, он сказал:
- Что случилось, ребята?
Йоссарян увидел крепко сложенного человека среднего роста с красноватым лицом, в костюме из химического волокна уныло-серого цвета, с широкой грудью, распиравшей пиджак вширь и вперед, отчего от шеи до талии его фигура напоминала волнолом.
- Вы-то что еще за шишка? - в отчаяньи выдохнул Йоссарян.
Макбрайд с бесстрашной уверенностью человека, искушенного в обуздании беспорядков, мягко ответил:
- Привет. Я Лоренс Макбрайд, заместитель директора автобусного вокзала Администрации порта. Привет, Томми. Что происходит?
- Он думает, что очень крутой, - сказал Макмагон. - Говорит, что он майор. Он считает, что может нам указывать, что мы должны делать.
- Майор Йоссарян, - представился Йоссарян. - Макбрайд, он здесь приковал моего сына наручниками к этой стене.
- Ваш сын был арестован, - любезно сказал Макбрайд. - Чего же вы еще хотели?
- Я хочу, чтобы его оставили там, где он сейчас, пока мы не решим, что будем делать. Это все. У него нет задержаний и судимостей. - Ближайшему к Майклу охраннику Йоссарян рявкнул: - Снимите с него наручники. Прошу вас, сделайте это немедленно.
Макмагон минуту помедлил, а потом махнул рукой и знак согласия.
Йоссарян дружеским тоном продолжил:
- Скажите нам, где он должен находиться. Мы не собираемся убегать. Я не хочу никаких неприятностей. Мне нанять машину? Может, я слишком много говорю?
Майкл был удручен.
- Они даже не сказали мне о моем праве не отвечать на вопросы.
- Вероятно, они и не задавали вам никаких вопросов, - объяснил Макбрайд. - Разве задавали?
- И наручники ужасно жмут руки! Не эти. Настоящие наручники, черт побери. Это зверство.
- Томми, в чем он обвиняется? - спросил Макбрайд.
Макмагон повесил голову.
- Уклонение от оплаты проезда в метро.
- Что за бред, Томми? - с мольбой в голосе сказал Макбрайд.
- Где Гонсалес? - спросил у сержанта Макмагон.
- Это тот парень, который меня схватил.
Сержант покраснел.
- Он у выхода из метро, капитан. Выполняет план.
- Я знал, что у них есть этот сраный план.
- Майор, пусть ваш сын помолчит, пока мы не уладим это дело, - уныло попросил Макмагон.
- Томми, - сказал Макбрайд, - не мог бы ты вручить ему повестку и отпустить под подписку? Мы же знаем, что он явится.
- А что, ты думаешь, мы собирались делать, Ларри? - ответил Макмагон и обратился к Йоссаряну так, словно тот был его союзником. - Вы слышите, майор? Я - капитан, он когда-то был сержантом, а теперь учит меня, как я должен работать. Сэр, а вы действительно майор?
- Отставной, - признался Йоссарян. Из нескольких визиток, которые у него были с собой, он выбрал подходящую. - Моя визитка, капитан. И одна вам, мистер Макбрайд… Макбрайд, я верно сказал? На случай, если и я смогу быть вам полезен. Вас послал сам Господь.
- Возьмите мою, майор, - сказал Макбрайд и протянул вторую Майклу. - И одну вам, если еще раз попадете у нас в какую-нибудь историю.
Майкл дулся, когда они втроем, вместе с Макбрайдом, вышли из участка.
- Хорошо, что у меня до сих пор есть нянька, правда? - хмуро и задиристо бросил он Йоссаряну. Йоссарян пожал плечами. - Я чувствую себя как последний слабак.
- Ты все правильно делал, малыш, - вмешался Макбрайд; он фыркнул, потом рассмеялся погромче. - Вряд ли тебе в наручниках удалось бы убедить нас в том, что ты нам руки-ноги переломаешь.
- Неужели это удалось мне? - испуганно сказал Йоссарян.
Макбрайд снова рассмеялся.
- Откуда такая достоверность? Такой напор, майор Йоссарян?
- Бога ради, называйте меня Йо-Йо, - шутливо сказал Йоссарян. - Вероятно, я забыл, сколько мне лет.
- Вот уж точно, - с упреком сказал Майкл. - Я испугался ужасно. А вы тут смеетесь. Но ты был высший класс, па, - сардонически продолжал он. - А я даже и кричать-то не умею. Когда меня остановил этот полицейский, у меня руки так тряслись, что он испугался, как бы меня не хватил удар, и чуть меня не отпустил.
- Мы все такие, когда пугаемся или сердимся. Я теряю разум и начинаю слишком много говорить.
- Я даже не мог назвать им свое имя так, чтобы они поверили. А с каких это пор ты стал майором?
- Посмотри мою визитку, - скромно усмехнулся Йоссарян и повернулся к Макбрайду. - Я был майором минуты полторы, - объяснил он. - Перед самым концом мне дали временное повышение, потому что не знали, что еще со мной делать. Потом меня отправили домой, вернули мне мое постоянное звание и демобилизовали честь по чести. У меня были медали, у меня были стрелочки, у меня даже было "Пурпурное сердце".
- Вы были ранены? - воскликнул Макбрайд.
- Да, и еще он был психом, - с гордостью ответил Майкл. - А еще он разгуливал голым.
- Вы разгуливали голым? - воскликнул Макбрайд.
- А его наградили медалью, - похвастался Майкл, который теперь вполне освоился. - Медалью за храбрость.
- Вы получили медаль за храбрость? - воскликнул Макбрайд.
- И не мог ее пришпилить.
- Потому что был голый?
- Так и был голый.
- И вас это не смущало? Они вам ничего не сделали?
- Он был психом.
- За что вы получили медаль, майор? Как вы получили "Пурпурное сердце"? Почему вы разгуливали голым?
- Прекратите вы называть меня майором, Макбрайд, - сказал Йоссарян, которому сейчас вовсе не хотелось говорить о фюзеляжном стрелке с Юга, убитом над Авиньоном, и о хвостовом стрелке, маленьком Сэме Зингере с Кони-Айленда, терявшем сознание всякий раз, когда, приходя в себя, он видел умирающего фюзеляжного стрелка и Йоссаряна, который изблевал весь свой летный костюм, накладывая повязки умирающему в тщетных усилиях спасти его. Иногда все это виделось ему в каком-то жутковато-комическом свете. Раненый стрелок страдал от боли и холода, а Йоссарян не мог ничего придумать, чтобы согреть его. Всякий раз, приходя в себя, Зингер видел Йоссаряна, занятого чем-то таким, от чего Сэм сразу же снова терял сознание: Йоссаряна либо рвало, либо он бинтовал мертвую плоть, либо орудовал ножницами. Смертельный холод пронизывал умирающего, который лежал на полу самолета в лучике средиземноморского солнца, Сэм Зингер все терял сознание, а Йоссарян стащил с себя всю одежду, потому что вид блевотины и крови на летном костюме вызывал у него новые позывы к рвоте и чувство тошнотворной уверенности в том, что он никогда больше не захочет надеть военную форму, никогда и ни за что, а когда они, наконец, приземлились, медики никак не могли решить, кому из них троих оказывать помощь в первую очередь. - Поговорим лучше о вас.
Теперь Йоссарян знал, что жена бросила Макбрайда, - от распиравшей ее злости, о существовании которой тот и не подозревал, она почти в один день превратилась в желчную фурию, - и с тех пор он жил один, потому что его дочь вместе со своим парнем переехала в Калифорнию, где работала физиотерапевтом. Неожиданный крах его брака стал для Макбрайда еще одной мучительной и неразрешимой загадкой этого мира, изобилующего разного рода жестокостями, объяснения которым он не мог найти. Бывшему сержанту полиции при Администрации нью-йоркского порта Ларри Макбрайду уже исполнилось пятьдесят, и у него было мальчишеское, пухлое лицо задумчивого серафима, переживающего трудные времена. Будучи полицейским, он никак не мог подавить в себе сочувствие, которое испытывал ко всем жертвам, встречавшимся на его пути, - даже теперь он не находил себе покоя, вспоминая об одноногой женщине, живущей в автовокзале, - и всегда после завершения уголовного дела он, помимо морального ущерба, оставлявшего ранящий след в его душе, начинал испытывать и сострадание к преступникам, какими бы злобными, жестокими, тупыми, какими бы закоренелыми в преступлениях они ни были. Он смотрел на них с жалостью, словно они были детьми. Когда подвернулась возможность уйти на полную пенсию и занять хорошо оплачиваемую административную должность в автобусном вокзале - в котором он в том или ином качестве стража порядка провел по существу всю свою рабочую жизнь, - он с радостью ухватился за нее.
Распад семьи, которая казалась Макбрайду вполне благополучной, был для него большим ударом, и поначалу ему думалось, что от этого удара он никогда не оправится. Теперь, когда Майкл был готов ждать, Йоссарян спрашивал себя, какую новинку собирался продемонстрировать ему Макбрайд.
- Вот вы мне и скажете, - загадочно ответил Макбрайд.
В прошлый раз он поделился с Йоссаряном планами о родильной камере; он собирался переоборудовать одну из двух расположенных в глубине запасных тюремных клеток в помещение для рожениц, которые обычно избавлялись от ненужных им младенцев, оставляя их на помойках и в туннелях или выбрасывая в корзины для отходов, мусорные бачки и дампстеры. Он за свой счет уже перевез туда из своей квартиры кой-какую мебель, в которой у него больше не было нужды. Йоссарян, слушая, кивал, втягивал щеки, а потом снова кивал. Он мог бы сказать Макбрайду, что эти младенцы никому не нужны и что всем наплевать и на этих матерей, которые, выбрасывая своих новорожденных, на самом-то деле лишь оказывают обществу услугу.
Вторую тюремную камеру, продолжал Макбрайд, он собирается переоборудовать в нечто вроде дневного педиатрического стационара для нескольких ребят, постоянно обитавших в автобусном вокзале; он хотел, чтобы у их матерей было безопасное, чистое место, где они могли бы оставлять своих отпрысков, пока сами выпрашивают милостыню, добывают наркотики, выпивку и еду; здесь же можно было бы принимать и убежавших из дома детей, которые мелькали в этом сердце города, пока не устанавливали крепких связей с подходящим торговцем наркотиками или сутенером.
- Макбрайд? - горестно воскликнул Йоссарян.
- Вы думаете, я сошел с ума? - тут же начал оправдываться Макбрайд. - Я знаю, Томми считает, что я сошел с ума. Но мы могли бы приобрести подвесные и мягкие игрушки и книжки-раскраски для маленьких. А для тех, кто повзрослее, - телевизоры и видеоигры, может быть, компьютеры, нет, правда, даже текстовые процессоры, ведь они могли бы их освоить, а?
- Макбрайд? - повторил Йоссарян.
- Йоссарян? - Макбрайд, сам того не желая, перенимал разговорную манеру у Йоссаряна.
- Игрушки и текстовые процессоры для ребят, которым нужны наркотики и секс?
- Ну, это только пока они тут болтаются, общаясь с кем ни попадя. Ведь здесь они будут в большей безопасности, чем в другом месте, правда? Ну, что в этом плохого? Йоссарян, что в этом плохого?
Йоссарян устало вздохнул, чувствуя, что теряет самообладание.
- Вы хотите в полицейском участке оборудовать помещение для подающих надежды юных проституток? Ларри, да публика завопит благим матом. И я тоже.
- А вы можете предложить что-нибудь получше? Ведь они все равно приходят сюда, разве нет?
Поскольку Макбрайд с тех пор больше не говорил об этих гуманитарных проектах, Йоссарян решил, что они либо отложены, либо отвергнуты.
Сегодня в запасе у Макбрайда был новый сюрприз, и Йоссарян направился следом за ним из участка во вместительное здание автобусного вокзала, где уже в самых разнообразных своих проявлениях вовсю бурлила жизнь. Люди здесь двигались быстрее, и их становилось все больше; они перемещались автоматически, как призраки, которые выбрали бы совершенно иной путь, будь у них свобода решать. Многие, роняя крошки и обертки, ели на ходу шоколадки, яблоки, хот-доги, пиццы, сэндвичи, чипсы. Всевозможные темные личности занимались делами в соответствии со своей специализацией; лучшие из них, ни на минуту не расслабляясь, всевидящим взором обшаривали толпу, точно выбирая объекты для своих махинаций, другие тупо бродили туда-сюда в поисках того, что подвернется, а третьи, мужчины и женщины, белые и черные, с пустым взором, как сомнамбулы, болтались по автовокзалу и были больше похожи не на хищников, а на искалеченные жертвы.
- Карманники, - сказал Макбрайд, сделав движение подбородком в направлении группки из трех мужчин и двух девушек, все они по виду были латиноамериканцами и выглядели вполне прилично. - Они большие профессионалы, чем мы. И даже в законах разбираются лучше. Смотрите.
Веселая группка трансвеститов двигалась вверх по эскалатору, их лица лоснились от косметики; лица и одежда этих самовлюбленных гермафродитов были вызывающе наглыми, а своей игривостью и кокетством они напоминали переполненных гормонами девиц-скаутов.
Макбрайд провел его по пустому пространству между колонн, поддерживающих площадку наверху со стеклянным фонарем, где размещался наблюдательный пост диспетчерского центра связи, в котором несколько служащих автовокзала, покуривая травку, следили за пятью десятками мониторов. Сотни безмолвных видеокамер совали синие пятачки своих объективов во все щели всех этажей хаотично построенного семиэтажного комплекса, оседлавшего два городских квартала; камеры, не краснея, заглядывали даже в мужские туалеты и на печально известные пожарные лестницы, куда большинство живущих в автовокзале забиралось для ночевки, дружеской беседы или бесстрастного совокупления. Милоу и Уинтергрин уже подумывали о том, как бы преобразовать диспетчерский центр связи в прибыльное предприятие за счет увеличения количества мониторов и почасового проката их любопытным и игрокам, которые заменили бы сотрудников автовокзала и позволили бы получить экономию на их жалованьях, их дорогостоящих медицинских программах, их отпускных и пенсионных. Люди будут стоять в очередях, чтобы поиграть в полицейского и Любопытного Тома. Это развлечение можно было бы назвать "Жизнь в натуре". А когда уровень преступности будет падать, можно будет ставить маленькие сценки и таким образом гарантировать секс и насилие в количестве достаточном, чтобы удовлетворить даже самых кровожадных клиентов.
Они могли бы оформлять заказы для групп японских туристов. А по прошествии какого-то времени они могли бы с выгодой продать все предприятие какой-нибудь японской киностудии.
Макбрайд миновал принадлежащий индейцам газетный киоск, витрина которого была уставлена газетами и красочными периодическими изданиями, вроде "Тайм" и "Уикли Ньюсмэгазин", заголовки которых кричали о крушении русского социализма, величии американского капитализма, недавних банкротствах, пестрели цифрами количества безработных, извещениями о продаже иностранцам еще одного национального исторического памятника; наконец, они остановились перед входом на одну из пожарных лестниц. У Йоссаряна не было ни малейшего желания повторять это путешествие.
- Всего один этаж, - пообещал Макбрайд.
- Наверно, что-нибудь ужасное?
- На это я бы не пошел.