Меньше всего нужен был ему еще один иждивенец. Или два, потому что она с гордостью говорила о своей привлекательной, веселой подружке, делившей с ней крохотную квартирку; звали ее Анджела Мор, она была естественной - и более роскошной, чем Мелисса, - блондинкой из Австралии, выше ее и раскованнее и с большей грудью, она носила туфли на гвоздиках и пользовалась бледной помадой и бледными тенями, а работала торговым представителем фирмы, специализирующейся на изготовлении галантерейных новинок; новые изделия, выпуск которых она предлагала освоить, были столь непристойны, что два пожилых, семейных еврея, владевших фирмой на правах партнерства, только теряли дар речи, впадали в недоумение и краснели. Ей нравилось производить впечатление, появляясь в дорогих барах, куда она нередко захаживала после работы для встреч с бесшабашными бизнесменами, которых она после застолья и танцев безжалостно отвергала у дверей своего дома, когда ее вечер заканчивался. Ей почти не удавалось встретить кого-нибудь, кто понравился бы ей настолько, чтобы она пожелала остаться с ним подольше, потому что она почти никогда не позволяла себе напиться допьяна. Номер телефона, который она давала как свой, был номером телефона городского морга. Рассказ Мелиссы Макинтош о самонадеянных и буйных выходках ее подружки был полон такого радостного одобрения, что Йоссарян знал - он влюбится в эту женщину с первого взгляда, при условии, что она никогда не попадется ему на глаза, и будет горячо любить ее до того момента, как увидит во второй раз. Но у высокой блондинки под сорок в бледной косметике и черных чулках с рисунком в змейку тоже не было богатых родителей или отложенных денег, и Йоссарян задавал себе вопрос:
"Да что в конце концов такое с этим сраным миром?"
По его разумению, у всех, к кому он не испытывал антипатии, должно было быть достаточно денег, чтобы они могли без страха смотреть в будущее, и он вешал голову в благородных грезах сострадания и желал заключить эту необыкновенную полногрудую бродяжку в свои объятия, осушить ее слезы, унять все ее тревоги и, поглаживая ее ягодицы, расстегнуть молнию на платье.
Интересно, как понравилась бы эта картинка частным детективам, которые выслеживали его в последнее время? Первый частный сыщик выследил его до самой больницы, заявившись туда в часы для посетителей, и был немедленно поражен серьезной стафилококковой инфекцией, которая свалила его в постель в другом крыле этой же больницы вместе с тремя бывшими посетителями других пациентов, также пораженными серьезной стафилококковой инфекцией, а эти посетители, насколько о том мог догадываться Йоссарян, также вполне могли быть частными детективами. Йоссарян всем им четверым мог бы сообщить, что больница - опасное место. Люди здесь умирали. Лег сюда один бельгиец, а ему разрезали горло. Частного детектива, отправленного на замену первого, подкосила сальмонелла из сэндвича с яичным салатом, который он съел в больничном кафетерии; теперь он тоже был прикован к постели и выздоравливал медленно. Йоссарян подумывал - не послать ли им цветы. Вместо этого он написал "Альберт Т. Таппман" на открытках с пожеланиями выздоровления и послал их каждому. Так звали капеллана из их группы бомбардировочной авиации, и Йоссарян добавил и это звание и принялся размышлять о том, что будут думать получатели этих открыток; еще он думал о том, куда увезли капеллана, запугивают ли его, как с ним обращаются, не мучают ли его голодом, не пытают ли. На следующий день он послал обоим частным детективам новые открытки с пожеланиями выздоровления, подписав их именем "Вашингтон Ирвинг". А еще через день отправил еще пару открыток, подписав их "Ирвинг Вашингтон".
За вторым частным детективом прибыли еще два, которые делали вид, что не знают друг друга, а один из них, приглядывая за Йоссаряном, испытывал, казалось, необъяснимое любопытство относительно всех остальных.
Он не мог понять, что они хотят узнать о нем такого, о чем он не пожелал бы сказать им напрямую. Если им нужен был адюльтер, он был готов предоставить им адюльтер, и его начало так беспокоить доброе сердце и ненадежное финансовое будущее Мелиссы Макинтош, что он стал волноваться и о собственном будущем и решил снова потребовать к себе онколога, чтобы тот дал ему стопроцентные гарантии от этого главного убийцы и, может быть, порассуждал еще немного о ведущей роли биологии в поведении человека и тирании генов в управлении обществом и историей.
- Вы сошли с ума, - сказал Леон.
- Тогда пришлите ко мне и психиатра.
- У вас нет рака. Зачем вам нужен онколог?
- Чтобы сделать для него доброе дело, умник вы мой. Вы что, не верите в добрые дела? От этого сукина сына так и веет угрюмостью. Как вы думаете, сколько он встречает за неделю пациентов, которым может сообщить хорошую новость? Несчастья этого типа относятся к тем немногим, что я могу развеять.
- Это вовсе не мои несчастья, - сказал безрадостный онколог; зловещее выражение, обосновавшееся в мелких чертах его лица, было таким же естественным, как тьма ночью и серое небо зимой. - И тем не менее, вы удивитесь, узнав, сколько людей считают, что заболели по моей вине. Даже коллеги меня не любят. Не многие хотят говорить со мной. Может быть, по этой причине я и стал таким нелюдимым. У меня мало практики общения.
- Мне нравится ваше настроение, - сказал Йоссарян, который не считал, что у него самого такой практики больше. - Вам станет легче, если вы будете знать, что рано или поздно вы, вероятно, сыграете важную роль в моей жизни?
- Лишь немного. - Его звали Деннис Тимер. - С чего вы хотите, чтобы я начал?
- С любого места, если только мне не будет больно или неудобно, - весело ответил Йоссарян.
- У вас нигде нет ни одного симптома, который мог бы предполагать необходимость более тщательного обследования.
- Зачем нам ждать каких-то симптомов? - спросил Йоссарян, сразу ставя этого профессионала на место. - Разве не может быть, что после завершения наших последних исследований где-то что-то возникло и теперь, пока мы с вами сидим здесь и самодовольно медлим, оно мужественно зреет?
Деннис Тимер с легким сердцем согласился.
- Кажется, с вами мне веселее, чем со всеми остальными моими пациентами, да?
- Я говорил об этом Леону.
- Но может быть, это потому, что на самом деле вы - вовсе не мой пациент, - сказал доктор Тимер. - То, о чем вы говорите, конечно, возможно, мистер Йоссарян. Но вероятность того, что это случится с вами, ничуть не выше вероятности того, что это случится с кем-нибудь другим.
- А мне-то какая разница, - возразил Йоссарян. - Не слишком большое утешение знать, что мы все в опасности. Леон считает, я стану чувствовать себя лучше, если буду знать, что моя ситуация не хуже, чем его. Приступим.
- Что, если мы начнем с еще одного рентгена грудной клетки?
- Ни в коем случае! - воскликнул Йоссарян с деланной тревогой. - От этого как раз все и может начаться! Вы же знаете мое отношение к рентгену и асбесту.
- И к табаку. Хотите, я вам приведу статистику, которая доставит вам удовольствие? Вы знали, что от табака каждый год умирает больше американцев, чем погибло за всю Вторую мировую войну?
- Да.
- Ну, тогда, я полагаю, мы могли бы продолжить. Хотите, я проверю молоточком ваши коленные рефлексы?
- Сколько?
- Бесплатно.
- А не могли бы мы сделать хотя бы биопсию?
- Чего?
- Чего угодно, что доступно и просто.
- Если вам это добавит уверенности.
- Я буду спать спокойнее.
- Мы можем сделать еще один соскоб с вашей веснушки или с одного из ваших родимых пятен. Или, хотите, проверим еще раз простату? Простата довольно часто встречается.
- Моя - единственная в своем роде, - возразил Йоссарян. - Другой у меня нет. Давайте лучше родинку. У Шумахера простата моего возраста. Дайте мне знать, когда у него с ней начнутся осложнения.
- Я могу сообщить вам и сейчас, - сказал любимый онколог Йоссаряна, - что мне доставит большое удовольствие известить вас, что результаты отрицательны.
- Я могу сообщить вам и сейчас, - сказал Йоссарян, - что буду счастлив услышать это.
Йоссарян желал поглубже углубиться вместе с этим мрачным человеком в мрачную природу патологий в мрачном мире профессиональных занятий онколога и в мрачную природу мироздания, в котором им обоим посчастливилось дожить до сего времени и которое с каждым днем становилось все более ненадежным - в озоновом слое появлялись дыры, человечеству не хватало места для мусора; начни сжигать мусор, начнешь загрязнять и воздух; человечеству не хватало воздуха, - но он опасался, что доктор сочтет этот разговор мрачным.
- Все это, конечно, стоит денег.
- Конечно, - сказал Йоссарян.
- Откуда у вас берутся деньги? - с нескрываемым завистливым раздражением недоумевал вслух Леон Шумахер.
- У меня теперь возраст, достаточный для "Медикеар".
- "Медикеар" не покроет и части этих расходов.
- А остальные деньги поступают благодаря имеющейся у меня превосходной медицинской программе.
- Хотел бы я иметь такую программу, - проворчал Леон.
Деньги на программу, как объяснил Йоссарян, поступали от компании, в которой он работал и где все еще числился в качестве полуотставного полуконсультанта на полуадминистративной должности; он мог оставаться там бесконечно долго, при условии, что никогда не стал бы слишком усердствовать.
- Хотел бы я иметь такую работу. Что, черт возьми, это значит? - Леон скорчил издевательскую гримасу: - Йоссарян, Джон. Занятия - полуотставной полуконсультант. Что, черт побери, будут с этим делать наши эпидемиологи?
- Это еще одна из моих профессий. Я работаю неполное время за полную плату, и никто не слушает и половины из того, что я говорю. Я бы назвал это полуотставной полуконсультант, а вы? Компания платит за все. Мы ничуть не меньше, чем "Партнерство Гарольд Стрейнджлав" и ничуть не менее любвеобильны. Мы называемся "Предпринимательство и Партнерство М и М". Я один из партнеров. Другие заняты предпринимательством. Я партнерствую, они предпринимательствуют.
- А что они делают на самом деле?
- Я думаю, все, что приносит деньги и не является бессовестно криминальным, - ответил Йоссарян.
- В этом есть хоть крупица правды?
- Понятия не имею. Они могут врать мне так же, как и всем остальным. Мы все держим в тайне друг от друга. Я это не выдумываю. Вы можете проверить. Привяжите меня к кардиографу и посмотрите, будет ли искривляться кривая, когда я буду врать.
- А она будет искривляться? - с удивлением спросил Леон.
- Не вижу причин, почему бы ей не искривляться.
- А чем вы занимаетесь в этой компании?
- Я возражаю.
- Не будьте таким обидчивым.
- Да нет же, я просто отвечаю на ваш вопрос, - дружелюбно сообщил ему Йоссарян. - Я в этой компании возражаю против дел, которые не отвечают моим этическим стандартам. Иногда я возражаю до седьмого пота. И тогда они или делают то, что решили, или не делают. Я - совесть компании, ее нравственный стержень, и это еще одна из моих обязанностей там с тех пор, как я больше двадцати лет назад заглянул туда в поисках противозаконной помощи, чтобы спасти моих детей от Вьетнамской войны. Как вам удалось спасти ваших?
- Медицинский колледж. Они, конечно, оба ушли в бизнес, как только опасность миновала. Кстати, тут ходят слухи, что вы, кажется, неплохо проводите время с одной из наших лучших медицинских сестер.
- Лучше, чем с вами и вашими коллегами.
- Она очень милая девушка и очень хорошая медицинская сестра.
- Кажется, я это заметил.
- И привлекательная.
- На это я тоже обратил внимание.
- У нас здесь есть несколько прекрасных специалистов, которые откровенно мне говорят, что не прочь залезть к ней под юбку.
- Грубо, Леон, ах, как это грубо. Вам должно быть стыдно, - с отвращением и укоризненно сказал Йоссарян. - Это наигнуснейший способ сказать, что вы все хотели бы ее оттрахать.
Леон смутился, и из временной его потери самообладания Йоссарян извлек выгоду для себя, получив у доктора табличку "Не беспокоить", которую успел повесить на дверь прежде, чем к нему явился следующий посетитель.
Услышав очень робкий стук в дверь, Йоссарян на мгновение даже подумал, что вернулся капеллан, отпущенный на свободу из тех мест, где его законным образом незаконно удерживали. У Йоссаряна больше не было ни одной идеи относительно вызволения капеллана, потому что и сам он теперь чувствовал себя почти столь же беспомощным.
Но это оказался всего лишь Майкл, младший сын, самый неудачливый из его четверых взрослых детей, когда-то бывших частью семьи. Кроме Майкла, была еще дочь, Джиллиан, работавшая судьей в суде очень низкой инстанции, Джулиан, его старший, типичный везунчик, и Адриан, который был серединка-наполовинку и вполне доволен собой, остальные же дети его не уважали, потому что он был всего лишь серединка-наполовинку. Майкл, неженатый, неустроенный, не работающий и симпатичный, заглянул узнать, что Йоссарян снова делает в больнице, и признаться, что собирается бросить юридический колледж, так как занятия там оказались ничуть не более интересными, чем в медицинском колледже, школе бизнеса, художественном колледже, высшей архитектурной школе и нескольких других высших учебных заведениях самых разных направлений, которые он, немного помучившись, бросал одно за другим вот уже столько лет, что никто и не помнил его в другом состоянии.
- Это свинство, - сокрушенно сказал Йоссарян. - Я нажимаю на кнопки, чтобы тебя принимали, а ты только и делаешь, что бросаешь.
- Я ничего не могу с собой поделать, - понурился Майкл. - Чем больше я узнаю о юриспруденции, тем больше удивляюсь тому, что она не считается противозаконной.
- По этой причине и я когда-то бросил юридический колледж. Сколько тебе сейчас?
- Около сорока.
- У тебя еще есть время.
- Я не уверен, шутишь ты или нет.
- И я тоже, - сказал ему Йоссарян. - Но если ты до самой пенсии сможешь откладывать решение о своих планах на жизнь, то тебе и не придется его принимать.
- Я так и не понимаю, шутишь ты или нет.
- Я тоже не всегда понимаю, - ответил Йоссарян. - Иногда я имею в виду то, что говорю, и в то же время не имею. Скажи мне, о моя зеница моего ока, неужели ты думаешь, что я за свою пеструю жизнь действительно хотел делать хоть одну из тех работ, которые мне приходилось делать?
- Ты что, даже сценарии для фильмов не хотел писать?
- Не особенно и очень недолго. Это было притворство, и оно быстро кончилось, и я не был в таком уж восторге от конечного продукта. Неужели ты думаешь, что я и в самом деле хотел делать рекламу, или работать на Уолл-стрите, или заниматься такими проблемами, как подготовка участков под застройку или двойные опционы? Неужели ты думаешь, что кто-нибудь с юности вынашивает мечту сделать карьеру в информационном агентстве?
- Ты и правда когда-то работал на Нудлса Кука?
- Это Нудлс Кук работал на меня. Вскоре после окончания колледжа. Ты что, и правда считаешь, что мне и Нудлсу Куку хотелось писать политические речи? Нам хотелось писать пьесы и печатать их в "Нью-Йоркере". Ты думаешь, у человека есть большой выбор? Мы берем лучшее из того, что можем, Майкл, а вовсе не то, что нас привлекает. Будь ты хоть сам принц Уэльский.
- Это чертовски неприятный образ жизни, па, разве ты так не думаешь?
- Иного способа жить у нас нет.
Минуту Майкл молчал.
- Я испугался, когда увидел у тебя на дверях табличку "Не беспокоить", - признался он чуть обиженным тоном. - Кто, черт возьми, ее повесил? Я уж было подумал, что ты действительно болен.
- Так я понимаю шутку, - пробормотал Йоссарян, который фломастером сделал к табличке приписку, сообщавшую, что нарушители будут расстреливаться. - Так сюда заходит меньше людей. А то лезут целый день, даже не сообщив предварительно по телефону. Кажется, они даже не понимают, что лежать целый день в больнице - это очень напряженная работа.
- Ты ведь все равно не снимаешь трубку. Ты, наверно, единственный пациент в этой больнице, у которого автоответчик. Сколько ты еще собираешься здесь пробыть?
- Мэр по-прежнему остается мэром? Кардинал - кардиналом? Этот гаденыш все еще в своем кресле?
- Какой гаденыш?
- Любой, который все еще в своем кресле. Я хочу, чтобы всех гаденышей выперли.
- Ты не можешь здесь столько оставаться! - воскликнул Майкл. - И вообще, что, черт побери, ты здесь делаешь? Ты ложился на полное ежегодное обследование всего пару месяцев назад. Все думают, что ты спятил.
- Я возражаю. Кто так думает?
- Я.
- Ты спятил.
- Мы все так считаем.
- Возражаю еще раз. Вы все спятили.
- Джулиан говорит, что если бы у тебя было честолюбие и мозги, ты давно мог бы стать первым лицом в компании.
- Он тоже спятил. Майкл, на сей раз я действительно испугался. У меня было видение.
- Видение чего?
- Не того, что я становлюсь первым лицом в "М и М". Мне что-то привиделось или почудилось, и я испугался того, что у меня удар или новообразование, и я не был уверен, кажется мне это или нет. Когда на меня находит тоска, я становлюсь беспокойным. У меня появляются болезни - всякие конъюнктивиты и дерматофитозы. Я плохо сплю. Ты не поверишь, Майкл, но когда я не влюблен, на меня находит тоска, а я не влюблен.
- Я вижу, - сказал Майкл. - Ты не на диете.
- Ты так определяешь?
- Это один из признаков.
- Знаешь, я думал об эпилепсии и о СИБе, скоротечной ишемической болезни, о которой ты ничего не знаешь. Потом я стал опасаться удара - все всегда должны опасаться удара. Я что, слишком много говорю? У меня возникло ощущение, что я все вижу дважды.
- Ты хочешь сказать, у тебя двоилось в глазах?
- Нет, пока еще нет. Такое чувство, будто все это уже было со мной раньше. В новостях для меня не было практически ничего нового. Каждый день, казалось, проводили очередную политическую кампанию или собирались проводить, или еще одни выборы, а если не это, то еще один теннисный турнир или снова эти сраные Олимпийские игры. И я подумал, что неплохо прийти сюда провериться. Во всяком случае, я в здравом уме, мысли у меня чисты и совесть тоже.
- Все это очень хорошо.
- Не будь таким уж уверенным. Великие преступления совершаются людьми с чистой совестью. И не забывай, что мой отец умер от удара.
- В девяносто два?
- Ты думаешь, он при этом прыгал от радости? Майкл, чем ты собираешься заниматься в этой жизни? Мое душевное равновесие нарушается от того, что я не знаю, куда ты, черт побери, приткнешься.
- Вот теперь ты действительно слишком много говоришь.
- Ты единственный в семье, с кем я могу говорить, а ты никак не хочешь слушать. Все остальные знают, что им нужно, даже твоя мать, которая всегда хочет выколотить побольше алиментов. Деньги - вещь действительно важная, может быть, важнее всего остального. Хочешь дельный совет? Найди работу в какой-нибудь компании с хорошей пенсионной программой и хорошей медицинской программой, в любой компании и любую работу, даже если ты будешь люто ее ненавидеть, и оставайся там, пока не одряхлеешь настолько, что дальше уже не сможешь продолжать. Это единственный способ жить - готовясь к смерти.
- Черт, па, неужели ты и правда веришь в это?