- Пусть ты во всем лучше меня, пусть знаешь в сто раз больше, все равно, не бросай меня.
32
Лилу продолжали донимать, пока она не сделала вид, что сдается. Она сказала Стефано, что займется разработкой новых моделей, и при первой возможности то же самое сообщила Микеле. Потом призвала к себе Рино и сказала ему ровно то, что он всегда мечтал от нее услышать:
- Придумай ты сам эти новые модели, а то у меня ничего не получается. Привлеки папу. Вы с ним в этом разбираетесь. Только никому не говорите, что это ваша работа, пока не увидите, что обувь хорошо продается. Никому, даже Стефано.
- А если у нас ничего не выйдет?
- Свалишь все на меня.
- А если наоборот?
- Тогда я сама все всем расскажу, и вся слава достанется тебе.
Рино план пришелся по душе. Они с Фернандо принялись за работу. Иногда Рино заходил к Лиле и по секрету показывал ей эскизы. Она старательно изображала восхищение - то ли потому, что ей было противно смотреть на кислую мину Рино, то ли потому, что хотелось поскорее его спровадить. Но вскоре она с удивлением обнаружила, что ей нравятся созданные им новые модели, чем-то немного похожие на те, что уже продавались, но в то же время достаточно оригинальные. "Может, это и правда не моя заслуга, - как-то раз неожиданно радостным голосом сказала она мне. - Может, и правда старую коллекцию на самом деле придумал мой брат?" Мне показалось, что у нее словно гора с плеч свалилась. В ней снова проснулись теплые чувства к Рино, вернее, она поняла, что поспешила с выводами: их объединяли такие тесные связи, разрубить которые было невозможно, несмотря на все выходки Рино, даже самые подлые. Она признавала, что обманывала его, но ее ложь помогла Рино избавиться от сознания собственной неполноценности и снова, как в детстве, поверить в себя - во всяком случае, в тех вещах, в которых он действительно хорошо разбирался. Слыша от сестры очередную похвалу, он прямо-таки на глазах расцветал. А в конце разговора неизменно просил у нее ключ от квартиры, где втайне от всех встречался с Пинуччей.
Я, со своей стороны, старалась убедить Лилу, что мы с ней по-прежнему лучшие подруги, и по воскресеньям часто звала ее вместе прогуляться. Однажды с нами пошли две девчонки из моей школы; мы добрались до самого выставочного центра "Ольтремаре". Мы весело болтали, пока мои одноклассницы не узнали, что Лила уже больше года замужем; тут они обе притихли и оробели, как будто с нами была не моя подруга, а моя мать.
- А дети у тебя есть? - нерешительно спросила одна.
Лила отрицательно мотнула головой.
- И не ожидается?
Лила мотнула головой еще раз. Вечер, начавшийся так славно, был испорчен.
В середине мая я взяла Лилу с собой на собрание одного клуба, посетить которое мне горячо советовала профессор Галиани, поэтому пропустить его я никак не могла. Ожидалось выступление ученого по имени Джузеппе Монталенти. Раньше я на таких мероприятиях не бывала: Монталенти читал что-то вроде лекции, но не для студентов и школьников, а для взрослых, которые специально пришли его послушать. Мы сели в последнем ряду довольно обшарпанного зала, и очень скоро меня одолела скука. Профессор Галиани, направившая меня в этот клуб, сама так и не появилась. "Пошли отсюда", - шепнула я Лиле. Но та отрицательно покачала головой, заметив, что нехорошо греметь стульями и отвлекать слушателей и лектора. Зная, что подобная щепетильность совершенно ей не свойственна, я поняла, что это отговорка: на самом деле или она оробела, или увлеклась темой лекции, хоть и не желала в том признаваться. Мы досидели до конца. Монталенти рассказывал о Дарвине, но нам с Лилой это имя было незнакомо. Когда мы выходили, я решила пошутить и сказала:
- Кое в чем он точно прав: ты - настоящая обезьяна.
Но Лила не поддержала мой шутливый тон.
- И мы не должны про это забывать, - ответила она.
- Про то, что ты - обезьяна?
- Про то, что все люди - животные.
- Даже мы с тобой?
- Все.
- Но ведь он говорил, что между людьми и обезьянами много различий.
- Да? И что же это за различия? Мать проколола мне уши еще в младенчестве, и я всю жизнь ношу сережки. Обезьяньи мамаши ничего такого не делают, и их потомство обходится без сережек. Ты эту разницу имеешь в виду?
Мы дружно расхохотались и начали перечислять другие отличия людей от обезьян, все более нелепые и смешные. Но чем ближе мы подходили к нашему кварталу, тем быстрее улетучивалось наше хорошее настроение. Нам навстречу попались Паскуале и Ада; от них мы узнали, что Стефано повсюду ищет Лилу и, судя по виду, страшно волнуется. Я предложила Лиле проводить ее до дома, но она отказалась, зато согласилась, чтобы Паскуале с Адой подвезли ее на машине. Лишь на следующий день я узнала, зачем Лила так срочно понадобилась мужу. Дело было не в том, что ему не нравилось, что Лила проводит свободное время со мной, а не с ним. Нет, он волновался совсем по другой причине. Ему стало известно, что Рино встречается с Пинуччей в его квартире. Эта парочка занималась любовью в его собственной постели. Ключи им давала Лила, а теперь его сестра забеременела. Он влепил сестре пощечину за непотребное поведение, а Пинучча в ответ крикнула: "Ты просто нам завидуешь, потому что я настоящая женщина, а твоя Лина не пойми кто! И Рино не тебе чета - он умеет обращаться с женщинами!" Лила, выслушав от Стефано эту историю, напомнила ему, как робко он вел себя, пока ухаживал за ней, и рассмеялась ему в лицо. Стефано выскочил из дома и поехал кататься по городу: останься он с Лилой, вполне мог ее убить. Она предположила, что он отправился к проституткам.
33
Началась судорожная подготовка к свадьбе Пинуччи и Рино. Меня эта суматоха мало интересовала: мне предстояло сдавать экзамены. Кроме того, произошло событие, заставившее меня поволноваться. Профессор Галиани, с полным безразличием относившаяся к нарушению кодекса учительского поведения, пригласила меня - одну меня из всей школы - к себе домой, на детский праздник.
Уже то, что она делилась со мной книгами и газетами, посоветовала сходить на марш за мир и на лекцию о Дарвине, выбивалось из общепринятых правил. Но тут она перешла уже всякие границы - отвела меня в сторонку и сказала: "Приходи с кем хочешь, с приятелем или одна, но обязательно приходи". И это в самом конце учебного года! Как будто она не знала, что мне надо сидеть и заниматься! Как будто не догадывалась, какую бурю чувств вызовут во мне ее слова!
Я сразу согласилась, но вскоре осознала, что мне не хватит смелости принять приглашение. Сама мысль о том, чтобы пойти на вечеринку домой к школьному учителю, не укладывалась у меня в голове. Это представлялось мне чем-то невообразимым, примерно как заявиться в королевский дворец, сделать реверанс королеве и станцевать с принцем. Радостное предвкушение омрачалось страхом, как будто кто-то с силой толкал меня вперед, тянул за руку, принуждая к чему-то, на что я в принципе была не способна и чего при любых других обстоятельствах старалась бы во что бы то ни стало избежать. По всей видимости, профессору Галиани даже не пришло на ум, что мне совершенно нечего надеть. В школе я ходила в бесформенном черном халате. Неужели она думала, что под этим халатом у меня роскошное платье и тонкое белье, какое, наверное, носила она сама? Нет, он прикрывал бедность и мое нищее происхождение. У меня были единственные поношенные туфли и всего одно более или менее приличное платье, в котором я была на свадьбе Лилы. Однако платье было теплое - оно шилось для марта, а сейчас стоял конец мая. Но проблема не сводилась к отсутствию хорошей одежды. Я боялась того, что окажусь одна среди чужих людей; они будут вести свои разговоры, переглядываться и обмениваться непонятными мне шутками. Я подумала было пригласить Альфонсо, с которым всегда поддерживала хорошие отношения, но вовремя спохватилась: ведь мы с ним вместе учимся, а из всего класса профессор Галиани пригласила только меня. Что же делать? Промучившись несколько дней, я решила, что подойду к учительнице и под каким-нибудь предлогом откажусь от приглашения. Потом я подумала, что надо спросить совета у Лилы.
Она, как всегда в последнее время, была в дурном настроении; на скуле желтел синяк. Новость она восприняла скептически.
- Что ты там забыла?
- Она меня пригласила.
- Где она живет?
- На корсо Витторио-Эммануэле.
- А море у нее из дома видно?
- Не знаю.
- А чем ее муж занимается?
- Он врач. Работает в больнице Котуньо.
- А дети? Школьники?
- Не знаю.
- Хочешь, дам тебе платье?
- Ты же знаешь, мне твои платья малы.
- У тебя просто грудь больше.
- У меня все больше, Лила.
- Ну, тогда я не знаю…
- Думаешь, не стоит идти?
- Думаю, не стоит.
- Ну и не пойду.
Мой ответ Лиле явно понравился. Мы попрощались, я вышла из лавки и зашагала по дороге, по обочинам которой тянулись кусты олеандра. И тут она меня окликнула. Я вернулась.
- Я пойду с тобой, - заявила она.
- Куда?
- На вечеринку.
- Стефано тебя не отпустит.
- Это мы еще посмотрим. Ты только скажи, берешь меня или нет.
- Конечно, беру.
Лила так обрадовалась, что я не рискнула ее отговаривать. Однако по пути домой до меня постепенно дошло, что ситуация только усложнилась. Ни одно из препятствий, мешающих мне пойти на вечеринку, не устранилось, а компания Лилы меня смущала - по многим причинам, которые мне не хотелось перечислять, потому что это неизбежно приводило к тому, что я запуталась бы в противоречиях. Я боялась, что Стефано ее не отпустит. Я боялась, что Стефано ее отпустит. Я боялась, что она будет вызывающе одета, как во время визита в бар "Солара". Я боялась, что она в любой одежде будет королевой бала и остальные гости будут отпихивать друг друга локтями ради малой толики ее внимания. Я боялась, что она заговорит на диалекте и ляпнет что-нибудь этакое, после чего всем станет ясно, что у нее за плечами всего лишь начальная школа. Я боялась, что, заговорив, она всех, включая профессора Галиани, поразит своим умом. Я боялась, что учительнице она покажется самоуверенной дурочкой и та скажет мне: "Что это у тебя за подруга, напрасно ты с ней водишься". Я боялась, что учительница поймет, что я - только бледная тень Лилы, потеряет ко мне всякий интерес, захочет еще раз пригласить Лилу и убедит ее возобновить учебу.
Несколько дней я обходила лавку стороной. Я надеялась, что Лила забудет о приглашении и я пойду в гости одна, а потом отговорюсь тем, что она мне не напомнила. Но Лила сама заявилась ко мне, чего не случалось давно. Она убедила Стефано не только забрать нас на машине, но и отвезти к дому профессора Галиани, и хотела уточнить, к которому часу мы приглашены.
- А что ты наденешь? - обеспокоенно спросила я.
- То же, что и ты.
- Я простую блузку и юбку.
- Ну, тогда и я тоже.
- А Стефано точно отвезет нас и потом заберет?
- Точно.
- Как ты его уговорила?
Лила ухмыльнулась и сказала, что научилась вертеть мужем. "Если мне от него что-то надо, - шепнула она так тихо, словно не хотела слышать собственных слов, - достаточно изобразить из себя шлюху".
Именно так она и сказала, притом на диалекте, а потом добавила еще пару грубых и издевательских выражений, из которых я поняла, до чего ей противен муж и какое отвращение она испытывает сама к себе. Мое беспокойство только усилилось. Надо сказать ей, что я никуда не иду, мелькнуло у меня, что я передумала. Разумеется, я знала, что за внешней покладистостью Лилы, согласной с утра до ночи работать в лавке, скрывалась совсем другая Лила, которая была кем угодно, но только не кроткой овечкой, и мне было страшно ввести эту строптивую Лилу в дом профессора Галиани. Что, если ей что-то не понравится и она начнет показывать свой норов? Или брякнет что-нибудь вроде того, что сейчас сказала мне?
- Лила, - осторожно вымолвила я. - Я очень тебя прошу, не говори там таких вещей.
- Каких вещей? - не поняла она.
- Таких, какие только что говорила мне.
Она немного помолчала, а потом спросила:
- Ты что, меня стыдишься?
34
Нет, я ее не стыдилась, в чем и принялась старательно ее убеждать. Я утаила от нее другое. Я боялась, что мне будет стыдно за себя.
Стефано довез нас в кабриолете до дома учительницы. Я сидела сзади, они - спереди, и мне впервые в жизни бросилось в глаза, до чего толстые у них обоих обручальные кольца. Лила, как и обещала, надела скромную юбку и блузку и почти не накрасилась, только чуть тронула губы помадой. Зато Стефано вырядился как на праздник, нацепил на себя кучу золотых побрякушек и надушился - возможно, ждал, что в последний момент мы скажем ему: "Пошли с нами". Мы не сказали. Я ограничилась тем, что долго рассыпалась в горячих благодарностях, а Лила вышла из машины, даже с ним не попрощавшись. Он уехал, горестно взвизгнув шинами.
Мы преодолели искушение подняться на лифте и пошли пешком. Мы еще никогда не пользовались лифтом - в новом доме Лилы лифтов не было - и боялись застрять. Профессор Галиани сказала, что живет на пятом этаже, а на двери у нее табличка "Доктор Фриджерио, профессор", но мы все равно разглядывали таблички у каждой двери. Мы молча преодолевали пролет за пролетом, я - чуть впереди, Лила за мной. В подъезде было невероятно чисто, дверные ручки и таблички начищены до блеска. Я чувствовала, как колотится у меня сердце.
Нужную дверь мы узнали издалека - из-за нее доносилась музыка и гул голосов. Мы разгладили юбки, я одернула задравшуюся комбинацию, Лила поправила прическу. Мы обе трусили. Нам было страшно, что мы на секунду утратим над собой контроль и наши тщательно прилаженные маски спадут. Я нажала кнопку звонка. Мы подождали, но нам никто не открывал. Я посмотрела на Лилу и снова надавила на звонок, уже настойчивее. Послышались быстрые шаги, и дверь отворилась. На пороге стоял невысокий темноволосый парень, симпатичный, с весело блестевшими глазами. Навскидку я дала бы ему лет двадцать. Я пробормотала, что я ученица профессора Галиани, но он меня не дослушал и радостно воскликнул:
- Элена?
- Да.
- Мы отлично тебя знаем! Мама постоянно терзает нас твоими сочинениями!
Его звали Армандо. После его слов мою зажатость как рукой сняло - я вдруг почувствовала, что чего-то стою. Я до сих пор с благодарностью вспоминаю, как он нас встретил. Он был первым в моей жизни человеком, который показал мне, до чего это здорово - прийти в чужое, потенциально враждебное место и понять, что о тебе здесь слышали, и слышали что-то хорошее, что всем известно, как тебя зовут и кто ты такая, так что тебе не надо ничего предпринимать, чтобы понравиться остальным, наоборот, это остальные должны постараться, чтобы завоевать твое расположение. Я не привыкла к тому, что у меня могут быть какие-то преимущества перед кем бы то ни было, и радушие Армандо мгновенно придало мне сил и вселило уверенность в себе. Все мои страхи исчезли, и я перестала волноваться насчет того, что может сделать - или чего не сделать - моя подруга. От неожиданности я даже забыла представить Армандо Лилу, а сам он на нее даже не посмотрел. Он жестом пригласил меня войти, как будто я была одна, сам пошел впереди и без конца повторял, что его мать только обо мне и твердит и не жалеет для меня похвал. Я невольно последовала за ним; Лила закрыла дверь.
Квартира была большой: просторные светлые комнаты, высокие потолки с цветочным декором. И везде, куда ни глянь, стояли книги - их было больше, чем в нашей местной библиотеке, все стены были от пола до потолка заставлены книжными стеллажами. И музыка. Гости танцевали в большой, ярко освещенной гостиной. Те, кто не танцевал, разговаривали или курили. Сразу было видно, что все они - образованные дети образованных родителей. Как и сам Армандо: отец - хирург, мать - преподаватель лицея. Правда, отца дома не было. Армандо повел нас на небольшой балкон; вечер стоял теплый, и на балконе сильно пахло розами и глициниями, аромат которых смешивался с запахом вермута и марципана. Под широким небом открывался вид на город: множество светящихся точек, а за ними - темное пятно моря. Профессор Галиани приветливо окликнула меня и заметила у меня за спиной Лилу.
- Это твоя подруга?
Я что-то пробормотала и поймала себя на том, что не имею понятия, как положено знакомить людей.
- Это моя учительница, - сказала я. - А это Лина. Мы вместе учились в начальной школе.
Профессор Галиани одобрительно кивнула, заметив, что старый друг лучше новых двух, что дружба - это прекрасно, что это якорь в бурном море жизни. В общем, она произносила какие-то банальности, глядя на Лилу, и та отвечала односложно, пока учительница не обратила внимание на блеснувшее у нее на пальце обручальное кольцо, которое Лила тут же прикрыла другой рукой.
- Ты замужем?
- Да.
- Вы с Эленой ровесницы?
- Я на две недели старше.
Профессор Галиани огляделась по сторонам и обратилась к сыну:
- Ты уже познакомил девочек с Надей?
- Нет еще.
- Так чего ты ждешь?
- Мама, спокойно, они же только вошли.
- Надя очень хотела с тобой познакомиться, - сказала мне учительница. - Сын у меня - тот еще прохвост, ты ему не доверяй, а вот Надя - хорошая девочка, вы подружитесь, вот увидишь.
Мы вернулись в комнату, а она осталась курить на балконе. Как я поняла, Надя была младшей сестрой Армандо: "шестнадцать лет мучений" - как с шутливой досадой охарактеризовал ее брат, добавив: "Все детство мне отравила". Я с улыбкой заметила, что знакома с этой проблемой не понаслышке, и повернулась к Лиле за подтверждением. Но она продолжала хранить сосредоточенное молчание. В гостиной успели выключить верхний свет, и пары танцевали в полумраке. Звучала песня Пола Анки - или это была "What a Sky" Нико Фиденко? Не помню. Танцующие прижимались друг другу, и по стенам медленно скользили их тени. Музыка смолкла. Но прежде чем кто-то включил свет, я испытала шок как от удара в грудь - среди гостей я увидела Нино Сарраторе. Он закуривал сигарету, и огонек зажигалки осветил его лицо. Мы не виделись уже целый год, и мне показалось, что Нино повзрослел, похудел, стал еще растрепанней и красивей. Узнала я и девушку, с которой он только что танцевал. Это была та самая, что ждала его возле школы, - изящная, утонченная, словно озаренная изнутри девушка, заставившая меня ощутить собственное убожество.
- А вот и Надя, - сказал Армандо.
Это была дочка профессора Галиани.