- Да, ребята неплохо осведомлены о моей жизни, едва ли не лучше меня самого…
- Вот именно, - прищуривается Одри. - Эд, а кто знает тебя настолько хорошо?
В том-то все и дело.
- Никто, - честно отвечаю я.
"Что, и я не знаю?" - удивляется Швейцар.
Я оборачиваюсь и отвечаю: "А ты как думал? Типа, пару раз со мной кофе пил - и уже в курсе всей моей подноготной?"
Вообще-то мне иногда кажется, что я сам себя толком не знаю.
Отражение в тостере пристально смотрит мне в глаза.
"Зато теперь ты знаешь, что делать", - говорит оно.
"Это точно", - думаю я в ответ.
На Генри-стрит я оказываюсь следующим вечером после работы. Как и планировалось, дохожу до входной двери. Стучусь.
Надо сказать, что дом отца О’Райли при ближайшем рассмотрении оказывается не просто развалюхой, а чудовищной развалюхой. Чудовищной от слова "чудище".
Выслушав, кто я, священник без дальних мыслей приглашает меня в дом.
Оглядевшись в прихожей, я неожиданно выдаю:
- Господи, вы что, здесь никогда не убираетесь?
"Ой! Я сказал это вслух?!"
Поволноваться как следует не выходит, потому что святой отец моментально отвечает:
- Ты бы на себя посмотрел, сын мой. Ты что, куртку вообще не стираешь?
- Один - один, - киваю я.
Молодец отче, за словом в карман не лезет.
Святой отец, кстати, лысоватый мужчина примерно сорока пяти лет. Пониже, чем брат, с темно-зелеными глазами и сильно оттопыренными ушами. Отец Томас облачен в сутану - даже странно, что он живет здесь, а не в церкви. Мне всегда казалось, что священники живут прямо в церкви: на случай, если прихожанину срочно понадобятся совет или помощь.
Мы проходим на кухню и садимся за стол.
- Чай или кофе?
Вопрос задан так, что у меня нет возможности отказаться от всего, надо обязательно выбрать что-то.
- Кофе, - отвечаю я.
- С молоком и сахаром?
- Да, спасибо.
- Сколько ложек сахара?
- Четыре, - отвечаю я с некоторым смущением.
- Четыре?! Ничего себе! Ты прямо как Дэвид Хелфготт!
- Это кто такой, черт подери?
- Ну как же! Это пианист! Сумасшедший, но гениальный! - поражен моим невежеством отец Томас. - Он в день выпивал по десять кружек кофе с десятью ложками сахара.
- И что, хорошо играл?
- Да, - кивает он и ставит чайник. - Ненормальный, но пианист хороший.
Теперь в его зеленых, бутылочного цвета глазах светится доброта. Огромная, как вселенная.
- А что, Эд Кеннеди, ты тоже сумасшедший, но хороший?
- Не знаю, - пожимаю плечами я, а священник хохочет над собственной шуткой.
Кофе готов, отец Томас ставит его на стол и садится сам. Прежде чем сделать глоток из чашки, он спрашивает:
- У тебя, случайно, не пытались стрелять сигареты или мелочь? Ну, там? - показывает он кивком на улицу.
- Ага, пытались. А один парень все выпрашивает у меня куртку!
- Да ты что? - Святой отец осуждающе качает головой. - С чего бы это? Похоже, у бедняги совсем нет вкуса.
И прихлебывает кофе.
Я придирчиво оглядываю рукава:
- Что, прямо кошмар?
- Да нет, - очень серьезно отвечает отец Томас. - Я просто подначиваю тебя, сын мой.
Повторный осмотр рукавов и молнии дает плачевные результаты: замша действительно прилично вытерлась в этих местах.
Между нами повисает неловкое молчание. Похоже, пора переходить к делу. Возможно, отец Томас тоже так считает: его лицо выражает любопытство, но какое-то терпеливое.
Я уже было раскрыл рот, чтобы все рассказать, но в соседнем доме начинается громкий скандал.
С грохотом бьется посуда.
Из-за забора несутся громкие вопли.
Люди, похоже, ссорятся не на шутку: орут и хлопают дверями.
Отец Томас замечает мое беспокойство и говорит:
- Извини, Эд, я на секунду.
Потом подходит к окну и открывает его шире.
- Так! Эй, вы! Не могли бы вы оказать мне услугу и прекратить это безобразие? - орет он.
Все затихает.
Отец Томас требовательно окликает соседа:
- Клем? Эй, Клем?
К окну подкрадывается нерешительное бурчание, прорывающееся виноватым голосом:
- Да, святой отец?
- Что происходит?
- Это все она, святой отец! Опять меня из себя вывела! - тут же заявляет голос.
- То, что она вывела тебя из себя, очевидно, но в чем, собственно…
Тут раздается другой голос, женский:
- Святой отец! Он опять ходил в паб! Напился и проигрался!
Голос священника мгновенно преображается. Именно так должен говорить его преподобие - твердым, вызывающим мгновенное уважение тоном:
- Это правда, Клем?
- Ну, это, ну, да, но…
- Никаких "но", Клем. Сегодня вечером ты никуда не идешь. Сядете рядом, возьметесь за руки и будете смотреть телевизор. Это понятно?
Голос номер один:
- Да, святой отец.
Голос номер два:
- Спасибо, святой отец.
Томас О’Райли садится обратно за стол и качает головой.
- Знакомься, это Паркинсоны, - вздыхает он. - Чертовы придурки.
Последнее замечание ввергает меня в глубокий шок. Разве священники ругаются? На самом деле я до этого ни с одним не беседовал, но мне кажется, что в большинстве они не такие…
- И часто они так? - спрашиваю.
- Пару раз в неделю. Минимум.
- Как же вы здесь живете?
В ответ он просто поднимает руки, взглядом указывая на сутану:
- А зачем же мне здесь жить, как не для этого?
В общем, мы разговорились.
Я рассказал ему, как вожу такси.
А он мне, как служит в церкви.
Церковь у него старая и стоит на окраине. Теперь-то я понимаю, почему он решил поселиться в этом районе. Церковь слишком далеко - из нее никому не поможешь. Поэтому он живет там, где он нужен. А здесь каждый первый нуждается, в каждом первом доме, по каждой улице. Поэтому он с ними, а не в пыльной отдаленной церкви.
Пока мы говорим, я не устаю удивляться его манере объяснять, а он многое объясняет, в том числе и то, как устроено его служение. Да, признает отец Томас, храм расположен неудачно. Будь на его месте магазин или ресторан, давно бы закрылся.
- Короче, дела не ахти идут… - киваю я.
- Честно? - Зеленое стекло в его глазах бьется и больно колет меня. - Дела идут хреновее некуда.
Тут я не выдерживаю и спрашиваю:
- Слушайте, а что, священнику можно ругаться? Ну, типа вы же святой отец и все такое…
- Что? Святой, говоришь… - Он допивает кофе. - Конечно можно. Бог умеет отделять важное от мелочей.
Приятно, что отец Томас не бросается развивать дальше тему божественного: типа Бог все про всех знает и так далее из воскресной проповеди. Он, кстати, говорил совсем не по-церковному. А когда закончил, то посмотрел на меня, очень твердо, и сказал:
- Но давай не будем отвлекаться на религию, Эд. Поговорим о важном. - Его голос становится чуть более официальным. - К примеру, о том, зачем ты сюда пришел.
Мы смотрим друг на друга через стол.
Некоторое время.
Просто глядим друг другу в глаза.
А после продолжительного молчания я рассказываю отцу Томасу все как на духу. Что я до сих пор не понимаю, почему я здесь. Нет, о других поручениях и о том, что еще предстоит выполнить, я не рассказываю. Только говорю, что мой приход сюда имеет свою цель. А вот какую - покажет время.
Отец Томас слушает очень внимательно: локти на столе, подбородок лежит на сплетенных пальцах.
Спустя время он понимает, что я толком-то ничего больше сказать не могу. Тогда священник очень спокойным и четким голосом произносит:
- Не волнуйся. Очень скоро ты поймешь, в чем твое предназначение. У меня есть ощущение, что в прошлом с тобой это уже случалось.
- Случалось, - подтверждаю я.
- Единственное, я хочу, чтобы ты помнил об одной важной вещи, - говорит он. И я вижу, что отец Томас не хочет выглядеть как проповедник на высокой кафедре. - Главное, Эд, чтобы у тебя была вера.
Я пытаюсь отыскать веру на дне кофейной кружки, но ее там почему-то нет.
Отец Томас провожает меня до конца улицы. По дороге нам встречается знакомая троица жаждущих сигарет, денег и чужих курток балбесов. Священник подзывает их поближе и наставительно сообщает:
- Так, ребята. Я хочу вас познакомить с Эдом Кеннеди. Эд, это Джо, Грэм и Джошуа.
Мы обмениваемся рукопожатиями.
- А это, парни, Эд Кеннеди.
- Приятно познакомиться, Эд.
- Привет, Эд.
- Как дела, Эд?
- А теперь, ребята, вы должны запомнить одну важную вещь. - Голос отца Томаса становится очень строгим. - Эд - мой близкий друг. Поэтому вы не должны стрелять у него деньги и сигареты. Куртку тоже не пытайтесь отнять. - Тут священник подмигивает мне: - Нет, и вправду, Джо, зачем она тебе? Ты только посмотри, это же черт знает что, а не куртка.
Джо активно трясет головой, соглашаясь:
- Точно, святой отец. Черт знает что.
- Отлично. Ну что, теперь у нас полное взаимопонимание?
Парни всем видом демонстрируют, что да, полнейшее.
- Ну и прекрасно.
И мы с отцом Томасом важно шествуем к перекрестку.
Дойдя до угла, пожимаем друг другу руки и прощаемся. Священник уже почти скрылся из виду, как я вспоминаю про его брата. И бегу обратно с криком:
- Эй, святой отец!
Он слышит и резко оборачивается.
- Чуть не забыл!
Я не добегаю до него метров пятнадцати.
- Ваш брат!
Отец Томас прислушивается.
- Он попросил передать, что сребролюбие еще не поглотило его душу.
В глазах священника вспыхивает радость, - но к ней примешивается капля сожаления.
- Да, Тони… - произносит он тихо и стеснительно. Его слова подкрадываются ко мне как-то бочком. - Давненько мы с ним не виделись. Как он, кстати?
- Да нормально, - отвечаю я с непонятной уверенностью.
Однако интуиция подсказывает: "Эд, это единственно правильный ответ".
Мы так и стоим друг против друга и неловко переминаемся с ноги на ногу посреди замусоренной улицы.
- Я вас не очень расстроил, святой отец? - на всякий случай интересуюсь я.
- Да нет, Эд, - отвечает отец Томас. - Все в порядке. Спасибо, что передал привет.
Он поворачивается и идет прочь, а я, в первый раз за все время, вижу в нем не священника.
Даже не мужчину определенного возраста.
В этот миг я вижу обычного смертного, который плетется домой по Генри-стрит.
А теперь полный контраст.
Мы сидим у Марва дома, по телику идут "Спасатели Малибу". Звук выключен - все равно нам плевать на сюжет и реплики героев.
Играет любимая группа Марва - "Ramones".
- А можно я что-нибудь другое поставлю? - интересуется Ричи.
- Валяй, Прайора можешь поставить, например, - лениво отвечает Марв.
До чего мы дошли - даже Джими Хендрикса называем Ричардом Прайором.
Начинается "Purple Haze", и Марв вдруг вспоминает:
- А Одри-то где?
- Да здесь я, - отвечает ее голос.
Одри заходит в комнату.
- Слушайте, а чем так воняет? - вдруг спрашивает Ричи и морщится. - Знакомое амбре, кстати…
Марву вонища тоже что-то живо напоминает, и он обвиняюще тычет пальцем в меня:
- Ты что, Швейцара сюда привел?
- Ну, он такой расстроенный был, когда я собрался уходить, я и…
- Что "и"? На фига мне сдалась твоя псина?
Швейцар сидит у открытой двери и внимательно наблюдает за разговором.
Воспользовавшись паузой в диалоге, он принимается облаивать Марва.
Кстати, больше Швейцар ни на кого не гавкает. Только на него.
- Видишь - я ему не нравлюсь, - недовольно замечает мой друг.
- Гав! Гав! Гав! - выражает свое отношение пес.
- А все потому, что ты на него косо смотришь и всякие гадости говоришь! Между прочим, он все понимает!
Мы бы спорили еще долго, но Одри уже раздала карты.
- Господа? - вежливо кашлянув, приглашает она к игре.
Все садятся, я беру свои карты.
На третьем круге мне сдают трефового туза.
"Отец О’Райли", - думаю я.
- Марв, что ты в воскресенье делаешь?
- В смысле, что я делаю в воскресенье?
- А как ты думаешь, в каком смысле я спрашиваю?
- Ты что, совсем больной? Эд спрашивает, занят ты или нет, - вмешивается Ричи.
Теперь Марв обиженно тычет пальцем в Ричи. Присутствие Швейцара явно провоцирует в нем агрессию.
- А ты, Прайор, не встревай. - Марв переводит перст указующий на Одри: - И ты тоже!
Одри в полном шоке:
- А я-то, черт побери, что тебе сделала?
Я снова влезаю в разговор.
- В общем, я не только Марва хотел спросить. Вы мне все трое нужны, - многозначительно говорю я, положив карты рубашкой вверх и оглядывая компанию. - Хочу попросить вас помочь в одном деле.
- Это в каком же? - интересуется Марв.
Мои друзья настораживаются.
Ждут объяснений.
- В общем, я тут подумал… А не пойти ли нам всем вместе, - начинаю частить я, - в церковь.
- Что?!
- А что такого? - оказываю я мужественное сопротивление.
Марв явно не может оправиться от потрясения:
- На фига нам идти в церковь?
- Ну, короче, есть тут один священник…
- Он что, из Честера?
- Нет…
- А что за Честер? - спрашивает Ричи, но ответа, конечно, не получает.
В принципе, ему тоже не особо интересно, так что вопрос снимается сам собой.
Наконец слово берет Одри. Она, как всегда, высказывается очень здраво:
- И все-таки, с какой целью мы туда пойдем?
Думаю, Одри сообразила, что тут не обошлось без трефового туза.
- Ну, этот священник… он нормальный дядька такой. И я подумал, отчего бы не сходить. Просто развеемся…
- А он? Тоже пойдет в церковь? - Марв снова тычет в Швейцара.
- Естественно, нет!
Спасение приходит от Ричи. Он, конечно, законченный бездельник, целыми днями пропадает в букмекерской конторе, да и татуировка у него, скажем прямо, кривовато сделана. Но у Ричи есть одно положительное качество: что ни предложишь - он со всем соглашается. И Ричи, как всегда, очень приветливо и по-дружески говорит:
- Да никаких проблем. Я пойду с тобой в церковь. - И добавляет: - Но чисто просто так? Только посмотреть, развеяться?
- Ага, - подтверждаю я.
- Ладно, и я пойду, - подает голос Одри.
Дело за Марвом. Он, бедняга, оказался в крайне щекотливом положении. Идти в церковь Марв, конечно, не хочет. Но понимает, что отказаться тоже нельзя - некрасиво. Поерзав, он наконец вздыхает и цедит:
- Боже, я в это поверить не могу. Церковь, блин… Ну ладно, ладно, пойду. - И сердито хмыкает: - Подумать только: в воскресенье - в церковь! - И осуждающе качает головой: - Что в мире творится?.. Г-господи ты боже мой…
Я поднимаю со стола свои карты:
- Именно, Марв. Господи ты боже мой.
Поздно вечером звонит телефон. Но теперь меня так просто не запугаешь!
- Алло?
- Привет, Эд.
Ф-фух, это мама. Я с облегчением выдыхаю и внутренне готовлюсь к неминуемому артобстрелу. Давненько она не звонила, - сейчас выплеснет на меня двухнедельный, а то и месячный запас желчи.
- Как дела, мам?
- Ты Кэт уже звонил? У нее сегодня день рождения, между прочим.
На всякий случай напоминаю: Кэт - это моя сестра.
- Черт, мам, забыл.
- Да, черт тебя задери, ты, естественно, забыл. Жопу оторви от стула и брякни сестричке, чертов поганец.
- Хорошо, я вот только…
Она бросает трубку.
Безжизненные механические гудки на линии.
Очередной убитый мамой телефонный разговор.
Я промахнулся, не спросив номер телефона Кэт, - на случай, если у себя не найду. Нехорошее предчувствие подсказывает, что я его потерял. И действительно: в ящиках на бумажках его нет, в щелку на кухне не завалился, в телефонной книге отсутствует.
"Только не это!"
Увы. Да, вы правильно поняли.
Мне придется звонить моей Грозной Маме.
Набираю номер.
- Алло?
- Мам, это я.
- Ну а сейчас-то чего? - красноречиво вздыхает она: мол, как же ты меня достал.
- А какой у Кэт номер?
В общем, вы поняли. У моей мамы предсказуемая реакция.
Воскресенье наступает быстрее, чем я думал.
Мы садимся в церкви на задних скамьях.
Ричи, похоже, нравится, Одри тоже. У Марва похмелье, отцовского пива перепил. А я нервничаю - хотя почему, не могу понять.
В церкви не очень-то людно - помимо нас, не более дюжины человек. Пустота зала угнетает. Ковер дырявый, скамьи угрюмые, прихожане старые и скрюченные - ни дать ни взять мученики перед смертью. Только витражные окна выглядят как положено - свято и очень возвышенно.
Отец О’Райли выходит, оглядывает зал и привычно говорит:
- Благодарю за то, что пришли сюда.
Вид у него несчастный. Потом он замечает нашу компанию в конце зала:
- Мы также очень рады видеть наших уважаемых таксистов!
Луч света из витражного окна отражается на его тонзуре.
Отец Томас кивает мне - спасибо, что пришел.
Я хихикаю, один во всем зале.
Ричи, Марв и Одри поворачиваются и с недоумением смотрят. У Марва глаза красные, как у кролика.
- Перепил с вечера?
- Не то слово.
Отец Томас собирается с мыслями и разглядывает прихожан. Я чувствую: ему нелегко. Трудно говорить с пустым залом. Но священник - человек мужественный. Он собирается с силами и начинает проповедь.
После службы мы некоторое время сидим перед церковью.
- Что за хрень он нес про пастыря и все такое? - мрачно спрашивает Марв.
Наш друг обессиленно лежит в траве. Даже по голосу чувствуется, какое мучительное у него похмелье.
Мы сидим под большой плакучей ивой, ее ветви стекают вниз, укрывая нас, как шатром. В конце службы по рядам пустили поднос для пожертвований. Я положил пять долларов, у Ричи не было денег, Одри вытащила из бумажника пару долларов, а Марв порылся в карманах и бросил двадцать центов и колпачок от ручки.
Я смерил его взглядом.
- Чего?
- Да ничего, Марв.
- Ну и все!
И вот мы сидим под деревом. Одри что-то напевает, Ричи привалился к ступеньке, Марв вообще уснул. А я жду.
Вскоре чувствую - кто-то подошел. Даже не оборачиваясь, понимаю: это он. Отец О’Райли. Священник даже говорить не начал, а впечатление о нем: спокойный, веселый, компанейский человек.
- Спасибо, что нашел время прийти, Эд, - говорит отец Томас. Потом смотрит на Марва: - Да, Эд, выглядишь ты не лучшим образом. Но этому парню, как я погляжу, совсем хреново! - На лице святого отца образуется некое подобие зловредной улыбки: - Бедняга, прости Господи его грешную душу…
Все хохочут - кроме Марва, конечно. Он как раз изволит продрать глаза.
- Чего вы… - Он чешет руку. - Здрасьте, святой отец. Спасибо за проповедь и все такое.