Последний конверт я завожу к отцу О’Райли. У него дома вечеринка. Все безнадежные неудачники и незадачливые гангстеры с его улицы в сборе. Те двое, что пытались овладеть моей курткой, отсутствующими сигаретами и деньгами, тоже присутствуют и радостно поедают сэндвичи с сосисками, заливаясь соусом и хрупая луком.
- Ты глянь, кто пришел! - орет один, тыча в меня пальцем. Похоже, это Джо. - Эд, привет! - Джо оглядывается в поисках святого отца.
- Эй, отче! - орет он снова, обильно плюясь сэндвичем. - Эд пришел!
Отец О’Райли видит меня и бежит навстречу:
- А вот и он! Человек, благодаря которому у нас плодотворный год! Я пытался тебе дозвониться!
- Да я в последнее время, святой отец, весь в бегах.
- Ах да, - сочувственно кивает он. - Твоя миссия. - Он отводит меня в сторонку и говорит: - Эд, я хотел бы еще раз поблагодарить тебя.
Наверное, мне должно быть приятно, но я что-то не чувствую себя польщенным.
- Святой отец, пожалуйста, не надо. Я всего-то привез криво написанную рождественскую открытку.
- И тем не менее все равно спасибо, Эд.
А мне как-то не по себе из-за последнего туза.
Черви. Сердечки, веселенькие такие.
Почему именно их мне вручили последними?
Я ждал, что в финале мне выдадут пики!
Сейчас черви, эти пляшущие красные сердечки, кажутся самой опасной мастью из всех.
Люди умирают от разбитого сердца. А еще бывают сердечные приступы. Когда все не так и идет наперекосяк, сильнее всего болит именно сердце.
И вот я уже выхожу на улицу, но святой отец чувствует, как мне тяжело на душе.
- Я вижу, еще ничего не закончилось? - говорит он.
Он знает, что был не единственным заданием. Знает, что День Священника - лишь одна из карт, сданных мне из колоды.
- Нет, святой отец, - вздыхаю я. - Ничего еще не закончилось.
- Все будет хорошо, - говорит он тихо.
- Нет, - отвечаю я. - Не будет. Не хочу, чтобы у меня все было хорошо за просто так. С меня хватит.
И это правда.
Хорошую жизнь надо заслужить. Приложить усилия. Теперь я это знаю.
Карта лежит в нагрудном кармане. Я поздравляю отца О’Райли с наступающим Рождеством, сажусь в машину и выезжаю на вечернюю смену. Туз червей покачивается, то и дело наклоняясь вперед - к городу и миру, с которым мне предстоит встретиться лицом к лицу.
- Куда едем? - спрашиваю я своего первого пассажира.
Это уже следующий день. Человек что-то отвечает, но я не слышу. В ушах у меня опять колотятся, орут и стучат красные сердечки.
Стучат все быстрее и быстрее.
Я не слышу двигателя.
Не слышу тиканья счетчика, голоса пассажира, гула других машин. Только пульс.
Сердца бьются.
В кармане.
В ушах.
В штанах.
Под кожей.
Во рту.
Они пролезли мне до печенок.
- Сплошное сердцебиение, - говорю я. - В ушах стучит.
Пассажиру, правда, невдомек, о чем это я.
- Остановите здесь, пожалуйста, - говорит она.
Это пассажирка. Ей под сорок, и ее дезодорант пахнет дымком и чем-то сладким. И макияж у нее весь в розовых тонах. Она отдает мне деньги и говорит, глядя в зеркало заднего вида:
- С наступающим Рождеством.
В ее голосе я слышу биение сердец.
2
Поцелуй, могила, пламя
Каждое Рождество наша семья собирается у мамы - в двенадцать дня.
Сестры приехали с детьми и мужьями, а Томми явился под ручку с потрясающей девушкой, которую умудрился подцепить в университете.
- Это Ингрид, - представляет ее Томми, и надо сказать, эту Ингрид вполне можно фотографировать для календаря.
У нее длинные темные волосы, загорелое лицо и такое тело, что голову потерять можно.
- Очень приятно, - улыбается она мне. И голос тоже приятный. - Я так много о тебе слышала, Эд.
Врет, конечно. И я принимаю решение: все, хватит. Хватит с меня лжи, все, сыт по горло.
И отвечаю:
- Это вряд ли.
Но говорю без обиды, спокойно. В ее присутствии я ощущаю… стеснение, что ли? Она такая красивая, что на нее не хочется сердиться. Такой девушке убийство простишь, не то что маленькую ложь.
- А… это ты, - бурчит мама без энтузиазма, завидев меня.
- С Рождеством, мамуля! - громко, с наигранной веселостью кричу я.
Уверен, все заметили, сколько иронии в моем возгласе.
В общем, мы едим.