И Дэрил устраивается поудобнее. На руках и на лице - шрам на шраме. Но парень все равно выглядит неплохо. Привлекательно. А вот Кейт - полная противоположность. Щеки все в заживших прыщах, нос острый, подбородок свернут на сторону.
Я оглядываю его и изрекаю:
- Слушай, а вот тебе лучше маску не снимать. А то прям смотреть страшно.
Дэрил искренне хохочет. А вот Кейту, мягко говоря, не до смеха. Но вскоре он перестает дуться, и мы снова сидим как старые приятели. А ведь, кстати, это не так далеко от истины. У нас - у меня, у этих ребят - есть некий общий опыт. Неважно какой, неважно, что мы были по разные стороны, - главное, что опыт общий.
Некоторое время мы просто вот так сидим и жуем пироги.
- А соус есть? - интересуюсь я.
- Вот видишь? А я говорил! - обвиняюще взглядывает Кейт на Дэрила.
- Что?
- Что - что? Я же говорил, соус надо взять, - объясняет Кейт. - Но этот скупердяй послал меня к черту.
Дэрил гордо вскидывает голову и заявляет:
- Между прочим, соус опасен. - И его палец утыкается в мою рубашку: - Смотри, что надето на нашем друге? Видишь? Какого она цвета?
- Да знаю я, какого она цвета! Не нужно со мной снисходительным тоном разговаривать!
- Что? Опять? Когда это я с тобой снисходительным тоном разговаривал?
Они переругиваются через мою голову, а я знай себе поедаю остывший пирог.
- Да вот прямо сейчас! - злится Кейт. И пытается вовлечь меня в беседу: - А ты что скажешь? - Он глядит на меня пристально. - Правда ведь, Дэрил разговаривал со мной снисходительно?
Я решаю, что лучше ответить на вопрос Дэрила:
- На мне белая рубашка.
- Вот именно, - кивает Дэрил.
- Что значит "вот именно"?
- Вот именно, Кейт, значит, что в такой рубашке для Эда опасна сама мысль о поедании пирога с соусом! - Да, теперь он точно разговаривает в снисходительном тоне. - Соус может потечь, капнуть на эту чудесную белую рубашку, и наш несчастный друг будет вынужден отправить чертову тряпку в стирку! А оно нам надо?
- Подумаешь, стирка! - продолжает отчаянно полемизировать Кейт. - Заложит кучу всего в машинку, пока будет мыть свою псину! На мытье вонючей твари уйдет несколько часов, чтоб мне лопнуть!
- Так, я попросил бы Швейцара в таком ключе не упоминать! - протестующе заявляю я. - Он вам ничего не сделал!
- Вот именно, - снова кивает Дэрил. - Оскорблять чужую собаку, Кейт, - это лишнее.
Кейт мгновенно остывает и признает свою ошибку. И, опустив голову, вздыхает:
- Да, ты прав. - Даже извиняется: - Прости, Эд.
Похоже, на этот раз им строго-настрого наказали вести себя со мной прилично. Чтобы как-то это компенсировать, они постоянно ссорятся между собой.
Перебранка, кстати, продолжается довольно долго. Но в конце концов Кейт и Дэрил вспоминают о моем присутствии и дружно извиняются. А потом мы беседуем в темноте ночи, и за шиворот нам стекают капли молчания.
Мы положительно счастливы. Дэрил травит анекдоты - про мужиков в баре, про женщин с пистолетами, а потом про жен, сестер и братьев, которые за миллион долларов с удовольствием легли бы в постель с молочником.
Да, мы счастливы. И тут в кухне Ричи гаснет свет.
Я вскакиваю и сердито говорю:
- Замечательно!
И сурово оглядываю чемпионов по глупым дискуссиям, выговаривая за то, что сегодня ночью упустил свой шанс.
Они, однако, совершенно не намерены признавать вину.
- Шанс на что? - удивляется Дэрил.
- А то ты не знаешь! - парирую я.
Он лишь качает головой.
- Нет, Эд. Я действительно не знаю. Но я знаю, что это твое следующее послание, а у тебя пока нет четкого плана действий, - говорит он.
Голос его звучит дружелюбно и буднично, но я кожей чувствую в нем что-то еще.
"А ведь правда", - думаю я.
И понимаю, что еще послышалось мне в голосе Дэрила.
Он прав. Я действительно не знаю, что делать. Просто строю догадки и надеюсь, что ответы обнаружатся сами собой.
Дэрил и Кейт молча стоят под дубом.
С левой стороны я слышу голос - это Кейт.
Он заползает в уши - такой хрипловатый, добродушный, всезнающий.
Он слышен рядом, совсем рядом:
- Так что ты здесь делаешь, Эд?
Подползая, слова увеличиваются в размерах и настырно лезут в уши:
- Зачем стоять и ждать у моря погоды? Ты же прекрасно знаешь, что нужно делать…
Мгновение молчания, и на меня обрушивается целый поток слов. Они наводняют слух и текут, текут:
- Ричи - твой друг, Эд. Близкий друг. Тебе не нужно ничего придумывать. И ждать тоже не надо. Даже решать нечего. Ты и так знаешь, абсолютно точно, что нужно делать. Разве нет?
И он жестко повторяет:
- Разве не так?
Пошатнувшись, я отступаю назад и съезжаю вниз по стволу дерева. И снова оказываюсь в той же позе - сижу и смотрю на дом.
Две фигуры надо мной стоят и тоже смотрят.
Мой голос выпрыгивает изо рта и приземляется у их ног.
"Ты знаешь, что нужно делать", - звучит у меня в голове.
- Да, - говорю я. - Я знаю.
Миллион воспоминаний рвет меня на части.
От Эда Кеннеди остаются одни клочки.
Кейт и Дэрил уходят прочь.
- Ура, - бормочет один из них.
Кто конкретно - непонятно.
А я хочу встать и побежать за ними. Догнать и упросить рассказать, кто за всем этим стоит. Но остаюсь на месте.
Потому что не могу подняться.
Все, что я могу, это сидеть под деревом и собирать разрозненные клочки воспоминаний. Всего того, что сейчас пронеслось в моей голове.
Я видел Ричи.
И себя.
Надо мной шелестит дерево, я пытаюсь отказаться, не признать виденное виденным. Хочу встать. Но сердце проваливается, как камень, и он утягивает меня вниз.
- Извини, Ричи, - шепчу я. - Но это нужно сделать.
"Если бы у сердца был цвет, он был бы черным, - думаю я. - Черным, как ночь. Как темнота на этой улице". С трудом поднявшись на ноги, я плетусь домой - долго-долго. Почти бесконечно.
А потом мою посуду.
Тарелки стопкой стоят в раковине, и последним я отмываю широкий длинный нож. В нем вспыхивает кухонная лампа и отражается мое вялое лицо.
Кривое и вытянутое.
Обрезанное по краям.
А потом я вижу в лезвии слова, которые нужно сказать Ричи. И откладываю нож в сушку. Там уже лежат перемытые тарелки, нож соскальзывает с горы посуды, падает, ударяется об пол с громким звоном и крутится, словно стрелка часов.
Мое лицо успевает отразиться три раза.
Сначала я вижу в своих глазах Ричи.
Потом Марва.
Потом Одри.
Я поднимаю и держу в руке нож.
Вот так бы взять и распороть этот мир. Взрезать его ткань - и выбраться в другой.
В кровати я продолжаю обдумывать все это.
В ящике комода лежат три карты. Четвертая зажата в руке.
Надо мной уже стоит сон. Я нажимаю пальцем на уголок червового туза. Картон твердый, кромка острая.
Где-то тикают часы.
На меня смотрят вещи - выжидательно и нетерпеливо.
5
Грех Ричи
Поднявшись, я тоже захожу в воду.