* * *
Следующий год был для Джона Уэста годом непрерывного процветания.
В ответ на выпад Джима Трэси он объявил, что впредь все его служащие, арестованные в лавке, будут получать от него в виде возмещения пятьдесят фунтов в течение первых трех месяцев заключения и сто фунтов ежемесячно за время, превышающее этот срок. Он пустил слух, будто дал денег Трэси на проезд до Калгурли. Разоблачения Трэси принесли выгоду клиентам - Джон Уэст перестал утаивать имена лошадей, вычеркнутых из заезда.
Дело шло бойко, доходы выросли до пятидесяти с лишним соверенов в неделю, оборотный капитал превысил пять тысяч фунтов. Так велика была слава Джона Уэста, что даже игроки, которые жили не в Керрингбуше, стали приходить к нему или делали ставки по телефону, с недавнего времени заменившему почтовых голубей. Нередко крупные столичные букмекеры, боясь зарваться, передавали часть принятых ими ставок "многообещающему Джеку Уэсту".
Единственное, что омрачало жизнь преуспевающего Джона Уэста - это его сердечные дела. Раз в месяц он являлся к миссис Моран с условленной платой за пользование ее двором; во время этих визитов Нелли обходилась с ним весьма любезно; когда они встречались на улице, - а он старался встречаться с ней как можно чаще, - она краснела и приветливо отвечала на его робкий поклон. Он даже стал ходить в церковь и иногда возвращался оттуда вместе с Нелли и ее матерью. Вскоре он узнал, что у Нелли имеется еще один поклонник - школьный учитель, с которым она бывает на танцевальных вечерах и в театре. Но Джон твердо решил не отступать. Наконец он тоже пригласил ее в театр, на водевиль! Она согласилась, но, увы, мать ее отправилась вместе с ними.
Он уже подумывал, не выучиться ли ему танцевать, но от этого намерения его удержал страх показаться смешным и распространенное в их компании убеждение, что танцы - пустое баловство.
Однажды, когда Джон Уэст сидел в лавке и тешил себя любовными мечтами, во дворе появился Девлин; вести, которые он принес, круто изменили ход мыслей Джона Уэста.
Сперва он услышал голос Мика О’Коннелла:
- За чем пожаловали, начальник? У нас, как нарочно, распродажа со скидкой. Но вам, человеку солидному, многосемейному, может быть, желательно взять семифунтовую коробку? Чай-то не какой-нибудь - от Грифина. Как сказано на этикетке: "Грифина марка - лучше нет подарка", и хоть я-то лично предпочитаю стаканчик виски, а все же скажу…
- Помолчи, - прервал его голос Девлина. - Ты что, во сне бредишь или пьян? Вставай, скажи Джеку Уэсту, что мне нужно его видеть.
- Незачем мне вставать. Добро пожаловать, как мухе говаривал паук. Ступайте прямо к нему. Он сидит в своей конторе - денежки считает.
Джона Уэста несколько удивило посещение Девлина: после первого налета на тотализатор тот ни разу не появлялся в лавке.
- Что случилось, начальник?
- А то случилось, что и вам и мне грозит беда. Все говорят, что я потакаю вашему заведению, и шлют в газеты письма… До того дошло, что полицейское управление в Мельбурне заинтересовалось нашими тотализаторами. Я получил достоверные сведения, что там собираются устроить облаву и на вас, и на Рэйена и Коэна.
Джон Уэст откинулся на спинку стула, положил ладони на стол и задумался. Потом он вытащил из кармана маленький револьвер и стал вертеть его в руках.
Девлин, еще более разжиревший за последний год, тяжело шлепнулся на стул и вытер пот со лба.
- Говорил ведь я, что для отвода глаз нужно иногда устраивать облавы. Да, пожалуй, и сейчас не поздно. Я сделаю налет на все три тотализатора в будущую субботу.
Джон Уэст поднял свои непроницаемые глаза и в упор посмотрел на Девлина.
- Понятное дело, - продолжал тот, - я задержу только кое-кого из ваших людей. Ни вас, ни Джо я не трону.
- Я уже говорил вам, Девлин, - никаких налетов. Если еще раз кто-нибудь попадет под суд за то, что работал здесь, - я пропал. Устраивайте облавы на других, а меня оставьте в покое!
- Как же это можно, Джек? В Мельбурне говорят, что я с вами друг-приятель, что я и не стараюсь изловить вас, потому что вы мне за это платите. Уж молчали бы мельбурнцы, сами-то хороши. Лет десять назад правительственная комиссия расследовала дела о взяточничестве в полиции. Ну, ну, скажу я вам, - открылись там делишки! Огласки, само собой, это не получило. - Девлин совсем разгорячился. - Туда же! Наговаривают на Патрика Девлина! - продолжал он тоном оскорбленной невинности. - Да я просто святой по сравнению с мельбурнскими ловкачами.
- Значит, в управлении есть люди, которые взяли бы… то есть, я хочу сказать, с которыми можно договориться. Так почему бы не воспользоваться этим!
- Нет, нет, Джек, ни за что! Я и так очень рискую. На большее я не пойду! - Девлин наклонился к Джону Уэсту и заговорил почти просительным тоном: - Джек, вы бы закрыли свое заведение! Ведь вы и так много нажили. А то мы хлопот не оберемся…
- За кого вы меня принимаете? - Джон Уэст вызывающе приблизил свое лицо к лицу Девлина. - Тотализатор будет работать до тех пор, пока я сам не захочу, закрыть его. А я и не подумаю закрывать его сейчас только потому, что вы струсили! И мне очень не нравится, что покровительство полиции обходится мне все дороже и дороже. Я платил Брогану и еще кое-кому, а облаву у меня устроил Грив. Теперь я плачу вам, Брогану и некоторым другим, а изловить меня хочет мельбурнская полиция. Где же этому конец?
- Ну, хорошо, - нерешительно сказал Девлин. - Пусть пока между нами все остается по-старому. Может быть, немного погодя я сумею договориться с кем-нибудь в Мельбурне.
- Сами понимаете, мне нет смысла платить за то, чего я не получаю. Если мельбурнская полиция не оставит меня в покое - зачем же я буду платить вам деньги?
Девлин и раньше замечал, что Джон Уэст с каждым днем наглеет и уже не стесняется говорить с циничной откровенностью. Он явно считал, что начальник полиции целиком и полностью в его власти. Девлин сделал слабую попытку возмутиться:
- Уж больно вы заважничали, как я на вас погляжу! Кто помог вам нажить капиталец? Попробуйте только порвать со мной, и я расскажу всему свету о том, что вот уже несколько лет творится в Керрингбуше…
- Не расскажете. Слишком вам своя шкура дорога, - ответил Джон Уэст, подбрасывая на ладони револьвер. - Все останется по-старому, но вы должны во что бы то ни стало предупредить меня о налете мельбурнцев.
- Хорошо. Как только что-нибудь узнаю, немедленно сообщу вам. А вы не сердитесь, что я пошумел немного. Просто очень расстроен сегодня.
Джон Уэст пропустил мимо ушей извинения Девлина. Губы его были плотно сжаты, глаза полузакрыты.
- Так вот, не сердитесь. Я постараюсь узнать, когда они намерены нагрянуть. Думаю, что медлить они не станут. А вы будьте осторожны: как бы сюда не проникли шпики под видом клиентов. Это делается для того, чтобы потом на суде предъявить билеты как вещественное доказательство.
Джон Уэст поднял голову.
- Понимаю, - сказал он. - Ну что ж, мы сумеем принять их! Всех будем проверять у ворот, и только того пустим, за кого поручится кто-нибудь из завсегдатаев. - Он говорил с твердостью, постукивая кулаком по столу. - Я удвою караул вокруг лавки. А вы глядите в оба, не зевайте и держите язык за зубами. Остальное предоставьте мне.
После ухода Девлина Джон Уэст остался сидеть за столом, погруженный в невеселые мысли. Так. Значит, теперь придется воевать еще и с мельбурнской полицией!
Он с тревогой думал о будущем, но вместе с тем гордился своей ролью и был преисполнен решимости.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Все те, чьим интересам противоречит законность, помышляют лишь о том, как бы в своих делах обойти законы.
Бальзак
На Джексон-стрит показался запряженный парой рослых лошадей огромный воз сена. Воз проехал мимо караульных Джона Уэста, но они не обратили на него внимания, так как зорко высматривали полицейских.
Воз свернул на Силвер-стрит и остановился у въезда в переулок. Вдруг сено судорожно зашевелилось и из него выскочили двенадцать дюжих молодцов, вооруженных дубинками, а один из них даже держал в руках топор. Прежде чем карауливший на углу Трясучка успел крикнуть, шесть молодцов ринулось по переулку к задним воротам. Здесь Боров и Дик попытались задержать их, но были мигом оттеснены. Остальные шестеро беглым шагом обогнули дом, и в ту минуту, когда первая шестерка ворвалась во двор, входная дверь задрожала под сильными ударами.
Невообразимая суматоха поднялась в лавке. Джо Уэст и Ренфри, находившиеся в задней комнате, мгновенно бросили работу и, толкая друг друга, выскочили через потайную дверь в соседний двор. Мик О’Коннелл прибежал со двора лавки и уже собирался последовать за ними, но вдруг вспомнил, что если его арестуют и приговорят к трехмесячному заключению, то Джон Уэст будет выплачивать ему по пятьдесят фунтов в месяц; он с минуту подумал и вернулся во двор.
Когда полицейские ворвались в ворота, толпившиеся во дворе клиенты рассыпались, словно кегли от меткого удара. Но никто не пытался задержать их. Барни Робинсон вместе с Алеком сбежал через потайную дверь в задней стене сарая, не забыв все же крикнуть Джону Уэсту, надзиравшему во дворе за порядком:
- Берегись, Джек!
Прибежавший Трясучка стоял посреди двора и выкрикивал несколько запоздалые предостережения:
- Все вон отсюда! Ищейки здесь! Они спрятались в сене! Бегите прочь!
Боров и Дик, набив полные карманы деньгами, лежавшими в сарае на полке, кинулись через потайную калитку во двор Трясучки, а оттуда на кухню, где и уселись пить чай с его женой.
Джон Уэст побежал было за ними, но трое полицейских преградили ему путь. Он вильнул в сторону и со всех ног помчался к сараю; тут двое полицейских чуть не схватили его. Однако ему удалось увернуться и от них и добежать до задней двери; но там его ждали шестеро полицейских, взломавших топором дверь на улицу.
Мик О’Коннелл, подбоченясь, стоял посреди двора и ждал, когда его арестуют, а Трясучка бегал по двору и кричал, чтобы клиенты (которые, кстати, уже успели разбежаться) уходили через задние ворота в переулок. Трясучка тоже надеялся попасть в тюрьму этак месяца на три.
Джон Уэст внезапно остановился, беспомощно озираясь, точно карманник, загнанный в тупик; двое полицейских схватили его за руки.
- Что вам нужно? - спросил он, надеясь, что они примут его за клиента.
- Сам знаешь, что! Мы - полиция!
Пэдди Каммина, который оказал ожесточенное сопротивление, втащили во двор, а Мика О'Коннелла с Трясучкой взяли за шиворот и выбросили в переулок. Мик поднялся на ноги, стряхнул с себя пыль и проговорил с обидой:
- Ну и страна! Даже под арест попасть, и то не дадут!
В лавке зазвонил телефон, и один из полицейских снял трубку.
Джон Уэст услышал, как он спросил:
- Кого? Джека? Какого Джека? A-а, вы хотите поставить два шиллинга на Киркби в скачке с препятствиями? Так вот - говорит полиция. Больше вы здесь играть не будете!
- Я тут совершенно ни при чем. За что вы меня арестовали? - испуганно бормотал Джон Уэст. - Я только клиент.
Несмотря на его протесты, Джона обыскали и вместе с Пэдди повели через лавку на улицу; там стояла двуколка, в которой уныло сидели мистер Рэйен и мистер Коэн. По дороге в участок они рассказали, что и у них побывал воз с сеном.
В участке на Рассел-стрит дежурный сержант отказался выпустить их на поруки до утра.
В эту ночь Джону Уэсту не спалось. Он лежал в темной, пахнувшей плесенью камере и чувствовал, что рухнули все защитные барьеры, которыми он оградил себя. Душа его была в смятении. Сначала он мучительно живо вспоминал тот день, когда полиция явилась к ним в дом и забрала Арти. Потом стал думать о матери, о ее скромном мужестве, о стойкости, с какой она переносила полную лишений жизнь, о позоре, о горьких разочарованиях, постигших ее. Он хотел бы зачеркнуть прошлое - и позор, выпавший на долю старшего брата, и свои ссоры с матерью, но упрямо гнал от себя мысль, что ради нее он должен закрыть тотализатор. Он думал о Нелли Моран и рвался к ней всем своим существом. Боится она его, что ли? Должно быть, он внушает подозрение и ей, и ее матери. Они переехали в другой дом - разумеется, для того, чтобы не жить рядом с его лавкой. Ну, погодите! Все равно он женится на Нелли, и даже очень скоро!
Перед рассветом он уснул тяжелым, беспокойным сном, и ему приснилось, что он стоит в судебной камере, окруженный толпой судей. Все они указывают на него пальцем и говорят хором: "Ты сядешь в тюрьму вместе с братом, и твоя мать умрет со стыда!"
А потом он увидел во сне, что за ним по длинной-длинной улице гонятся полицейские; они стреляют в него; бежать больше нет сил, и он знает, что его сейчас схватят. Ноги отказываются служить, а впереди стоят Нелли и его мать; обе плачут и просят его бежать скорей, скорей. Но чем отчаянней он пытается бежать, тем более отдаляется от них, и тем ближе надвигаются полицейские; их сотни, и все они стреляют в него. Потом его хватают чьи-то руки и волокут к столбу, а к столбу привязан его брат Арти. Огромный страшный человек опускает плеть на костлявую спину Арти, и на ней выступают багровые полосы. Арти выкрикивает ругательства, проклинает своих мучителей. Кровь течет по его спине и собирается лужицами на каменном полу вокруг ног Джона. Он кричит: "Стойте! Я Джон Уэст! Я миллионер! У меня власть! Я не позволю вам сечь моего брата!"
Но кошмар продолжается: Джона схватили, и он, вырываясь, слышал голос, считающий удары: "Тридцать девять, сорок, сорок один…" А другой голос сказал: "Когда он получит свои пятьдесят, мы и тебе дадим столько же. Какой ты миллионер? Ты всего-навсего хулиган из Керрингбуша, и к тому же трус! Сейчас получишь пятьдесят ударов!"
Его потащили к столбу, и он увидел свою мать и Джо; они плакали, а голос считал: "Сорок семь, сорок восемь, сорок девять…"
Тут Джон Уэст закричал и проснулся; он был весь в поту и дрожал как в лихорадке, волосы на голове встали дыбом.
Тусклый рассвет вползал в камеру. Джон быстро пришел в себя. Дурной сон словно освободил его от всех страхов и угрызений совести. Он стал думать о том, что ему предстояло сделать. Прежде всего но должен сохранить спокойствие, должен составить план действий. Как-нибудь он отвертится от обвинения, а потом превратит свой тотализатор в неприступную крепость. Разработкой этого плана он и был занят, когда пришли Джо и Ренфри и внесли за него залог.
Вечером он отправился в маленький домик, где теперь жил Барни Робинсон с молодой женой.
Он застал Барни, Джо, Пэдди Каммина и Ренфри в опрятной, но бедно обставленной комнате.
- Не нравится мне это дело, - заговорил Джо, - уж больно риску много. По-моему, лучше нам вернуться к букмекерству.
Джон Уэст промолчал.
- Не знаю, - сказал Ренфри, поправляя очки. - Мы подкупили здешних ищеек; почему бы нам не подкупить и столичных? Говорят, все продаются, разница только в цене. - Он искоса поглядел на своего патрона, стараясь прочесть его мысли, но лицо Джона Уэста словно окаменело.
- Кто их знает? Может, они там, в Мельбурне, не такие сговорчивые, - вмешался Барни. - Если даже Джек выкрутится из этого дела, дальше-то что? Как мы от них убережемся? Разве что караулить день и ночь. И не миновать драки с полицией. И Боров, и Дик, и этот новый, одноглазый, как его… ходят с оружием. Все может случиться, так и до беды недалеко.
- Верно ты говоришь, Барни, - поддержал его Джо. - Пусть сейчас Джека не посадят - все равно: рано или поздно мы все кончим тюрьмой, если не прикроем тотошку. Джек нажил большие деньги; пора ему завести свое дело.
Внезапно Джон Уэст наклонился вперед.
- Завести свое дело? - крикнул он. - Я уже завел свое дело, и никакие ищейки и шпики из Мельбурна не заставят меня бросить его! Ты и Барни всегда были кисляями. Если вы трусите, убирайтесь вон! Катитесь ко всем чертям!
Барни молча изучал свои башмаки и теребил усы. Джо сказал примирительно:
- Нечего лезть в бутылку.
Пэдди Каммин, уже сообразивший, куда клонится разговор, подхватил последние слова Ренфри.
- Да, - веско заявил он, - купить можно любого, а адвоката и подавно. Там видно будет, что мы сделаем после суда, пока что надо пораскинуть умом, как нам отвертеться от тюрьмы. Мой брат работает у Дэвида Гарсайда, а это самый замечательный адвокат на свете. Не кого-нибудь, а самого Неда Келли защищал, вот он какой!
Джон Уэст с живостью повернулся к Пэдди.
- Дэвид Гарсайд? Ты думаешь, он захочет защищать нас? Он бы сумел, конечно. А наши здешние адвокаты никуда не годятся.
После некоторого раздумья Пэдди ответил:
- Да он кого хочешь будет защищать, лишь бы заплатили побольше. У меня-то денег нет, но я поговорю с братом. Ты его не знаешь, Джек, хоть он тебе и родня. Хороший парень, образованный и все такое.
От мысли, что такой могущественный человек, как адвокат Гарсайд, может взять на себя его защиту, Джон Уэст заметно смягчился.
- Я человек слова, Пэдди, - торжественно заявил он. - У тебя будет хороший защитник, а если тебя посадят в тюрьму, я буду три месяца платить тебе по пятьдесят фунтов, а потом и по сто.
Великодушное обещание патрона привело Пэдди в восторг; он быстро-быстро закивал головой и залился радостным смехом.
- Завтра же пойду к Гарсайду, - сказал Джон Уэст. - Мы выиграем это дело, а потом покажем столичным ищейкам, что и мы кое-что умеем. А вы, - продолжал он, глядя на Джо и Барни, - решайтесь на что-нибудь. Если трусите - так и скажите!
- Я тебя не брошу, Джек, ты и сам это знаешь. Разве только станет уж очень опасно. Я беспокоюсь за мать. Что она скажет?
Джон Уэст помолчал, потом ответил негромко:
- О матери я уж сам позабочусь. Ну, а ты, Барни?
Барни украдкой оглянулся на дверь и, понизив голос, ответил:
- Там видно будет, Джек. Пока что я, как всегда, буду собирать ставки на фабрике, а в субботу вечером работать в лавке.
Вошла Флорри, жена Робинсона, с чаем и булочками. Барни очень церемонно, явно гордясь своей подругой жизни, представил ее гостям. Это была крепкая, миловидная женщина, с тяжелым узлом пепельных волос на затылке. Она довольно приветливо поздоровалась со всеми, однако Джон Уэст прочел в ее взгляде холодность и недоверие.
Поставив перед каждым из гостей чашку чая с булочкой, Флорри села на диван рядом с Барни.
- Слушай, милый, - сказала она, - ты же уверял меня, что больше не работаешь в тотализаторе. Я слышала, что вы здесь говорили. Вы так кричали, что я не могла не слышать. - Она говорила без злобы, но с явной обидой в голосе.
Барни опустил голову, словно провинившийся школьник.
- Видишь ли, дорогая моя, я думал, что большой беды не будет, если я стану работать только по субботам.
- Ты мое мнение знаешь, Барни, - ответила Флорри. - Хорошо иметь немного лишних денег. Но, по-моему, лучше мучиться и жить на твое жалованье, пока не станет легче, чем прирабатывать таким путем.
Барни ничего не ответил, но Джон Уэст сказал:
- Я веду дело честно. Все любят играть на скачках. Не у меня, так у другого будут ставить.
- До этого мне дела нет, - сухо сказала Флорри. - Я только знаю, что Барни не дурак какой-нибудь, и я хочу, чтобы он добился чего-нибудь лучшего. А пока что обойдемся и его заработком.