ГЛАВА 11
Все женщины с пустыми руками. Ни плоских сумочек, ни кошельков, ни портмоне, ни ключей, ни бумажного пакета, ни расчески, ни носового платка. Ничего, ну совершенно ничего. Никогда прежде Молочнику не приходилось встречать женщину, идущую по улице без сумки, которую они носят либо через плечо, либо зажимают под мышкой, либо просто держат в руке. У здешних женщин тоже такой вид, будто они направляются куда-то по делу, но в руках - ничего. Одной этой черточки достаточно, чтобы понять: он и впрямь забрался в самую глушь Виргинии, в местность, именуемую, как сообщали дорожные указатели, Блу-Ридж-Маунтинз. Данвилл, где была автобусная станция (она же закусочная) и почта на главной улице, выглядел столицей по сравнению с безымянной деревушкой, такой крохотной, что в ее пределах не было заложено ни одного кирпича на средства, ассигнованные государством либо вложенные частным предприятием. В Роаноке, Питерсберге, Калпепере - всюду расспрашивал он о местечке под названием Шарлеман. О нем никто не слыхивал. Наверное, на побережье, говорили одни. Приморский городок, вероятно. Какой-нибудь поселок на равнине, говорили другие. В конце концов Молочник зашел в одно из отделений агентства по обслуживанию туристов, и спустя немного времени там установили правильное название городка: Шалимар. Как же мне туда добраться? Ну не пешком, разумеется. Автобусы туда ходят? Поезда? Нет. Собственно, он расположен в стороне и от железных дорог, и от автобусных маршрутов. Есть один автобус, но он ходит только до… Кончилось тем, что Молочник купил прямо во дворе у какого-то парня пятидесятидолларовую машину, заплатив за нее семьдесят пять. Она сломалась по дороге к бензоколонке, куда он ехал наполнить бак. И когда добрые люди подтолкнули машину к колонке, ему пришлось выложить 132 доллара за приводной ремень, за тормозную накладку, масляный фильтр, две новые покрышки и новехонький поддон картера, который был ему совсем не нужен, но Молочник его все-таки купил, после чего механик сообщил ему, что тот никуда не годится. Словом, его ободрали как липку, ободрали возмутительно. Однако возмущался он не тем, что с него слупили лишнее, и не тем, что расплачиваться пришлось наличными, ибо хозяин гаража уставился на кредитную карточку компании "Стандард ойл" таким взором, будто Молочник совал ему трехдолларовую бумажку, - нет, возмутился он потому, что уже успел привыкнуть к южным ценам: две пары носок - двадцать пять центов, тридцать центов - починить туфли, лишенные подошв, рубашка - доллар девяносто восемь, бритье плюс стрижка - полдоллара, о чем не мешало бы узнать двум неразлучным Томми из его родного города.
К тому времени как он купил автомобиль, он находился в состоянии, близком к блаженству, и путешествие доставляло ему искреннее удовольствие: его радовало неожиданно возникшее уменье получать нужные сведения и помощь от незнакомых людей, их приязнь, доброжелательность ("Может, вам переночевать негде?", "Перекусить хотите? Тут есть неплохая закусочная"). Итак, легенды о южном гостеприимстве оказались вовсе не враньем. Он не мог взять в толк, зачем вообще негры уезжают из южных штатов. Куда ни приедешь, не видно ни единого белого лица, негры же приветливы, благодушны, держатся уверенно - сам черт им не брат. Кроме того, все блага, выпавшие здесь на его долю, предназначались лично ему. Ему не оказывали любезностей ради отца, как в его родном городе, или в память о дедушке, как в Данвилле. Теперь же, сидя за рулем, он еще пуще взыграл духом. Сам себе голова - передохнуть ли захочет, остановиться, чтобы утолить холодным пивом жажду, и приятное сознание собственной силы не умалялось даже от того, что он едет на драндулете, купленном за семьдесят пять долларов.
Ему приходилось внимательно следить за дорожными указателями и всяческими ориентирами, потому что на имевшейся у него карте не значился Шалимар, а в отделении туристского агентства не могли подготовить подробный маршрут по его специальному заказу, поскольку он не являлся членом ассоциации, - просто выдали карту и сообщили кое-какие сведения общего порядка. Впрочем, при всей своей старательности он бы так и не узнал, что прибыл к месту назначения, если бы приводной ремень не лопнул снова именно в ту секунду, когда автомобиль проезжал мимо "Торгового заведения Соломона", являющегося центром общественной жизни в городке Шалимар, Виргиния.
Он направился к лавке, кивнул четырем сидевшим на ступеньках крыльца мужчинам и осторожно обошел белых кур, которые прогуливались перед входом. Внутри лавки находилось еще трое мужчин, а четвертый стоял за прилавком - предположительно сам мистер Соломон. К нему Молочник и обратился с просьбой:
- Бутылочку холодного пива, будьте добры.
- По воскресеньям пивом не торгуем, - сказал человек за прилавком. Это был светлокожий негр с седеющими рыжими волосами.
- А, да. Я забыл, какой сегодня день. - Молочник улыбнулся. - Ну тогда шипучку. Содовую то есть. У вас найдется содовая со льдом?
- Вишневый смэш. Подойдет вам?
- Вполне. Вполне подойдет.
Человек прошел в угол и откинул крышку ледника, устроенного на старинный лад. Пол был выщерблен, неровен, по его половицам за долгие годы протопало множество ног. Запасы консервов на полках были довольно скудны, зато в мешках, корзинах и картонных коробках - изобилие овощей и фруктов. Хозяин лавки вынул из ледника бутылку темно-красной жидкости, отер ее о фартук и протянул Молочнику.
- Пять центов, если пьете здесь. Семь центов - на вынос.
- Я буду пить здесь.
- Только что к нам приехали?
- Точно. Автомобиль сломался. Тут нет ли поблизости гаража?
- Поблизости нет. В пяти милях найдется.
- В пяти милях?
- Ага. А что у вас там поломалось? Может, кто из нас починит? Вы куда путь держите-то?
- В Шалимар.
- Тогда с приездом.
- Как, в самом деле? Это и есть Шалимар?
- Да, сэр. Шалимар. - У него это звучало "Шалимон".
- Значит, вовремя сломалась моя машина. Я наверняка бы мимо проскочил. - Молочник засмеялся.
- Ваш приятель тоже чуть было не проскочил.
- Мой приятель? Какой еще приятель?
- А тот, который ищет вас. Он нынче утром проезжал и спрашивал про вас.
- Кто спрашивал? Он называл мое имя?
- Нет. Ваше имя он не называл.
- Тогда откуда же известно, что он искал меня?
- Он сказал, он ищет своего приятеля в бежевом костюме-тройке. Вот в таком. - Хозяин лавки ткнул пальцем Молочнику в грудь.
- А какой он из себя?
- Кожа темного цвета. Фигура как у вас примерно. Высокий. Худой. А в чем дело? Потеряли, что ли, вы друг дружку?
- Да. То есть нет. Э… как его зовут?
- Он не сказал. Спросил про вас, и все. Долгий он, однако, путь проделал, чтобы повидаться с вами. Уж я-то заметил: у него на "форде" мичиганский номерной знак.
- Мичиганский? Вы уверены, что мичиганский?
- Еще бы не уверен! Вы в Роаноке, что ли, договорились встретиться?
И, увидев, что Молочник совсем ошалел, пояснил:
- Я ваш номерной знак из окна увидел. Молочник с облегчением вздохнул. Потом сказал:
- Я сам толком не знал, где мы с ним встретимся. А свое имя он не назвал?
- Не. Просто просил вам передать добрые вести, если я с вами увижусь. Погодите-ка, вроде бы так…
- Добрые вести?
- Ну да. Велел сказать, ваш день, мол, обязательно настанет, или ваш день… как это… ваш день пришел. Точно помню, было там про день. Вот не скажу только, не то ваш день настанет, не то он уже пришел. - Он хмыкнул. - Хорошо бы, мой день наконец настал. Пятьдесят семь лет дожидаюсь, а он все никак не придет.
Все дружно рассмеялись, только Молочник похолодел, и все в нем замерло, а сердце неистово билось. Добрая весть звучала недвусмысленно. Вестник тоже не вызывал сомнений. Гитара его ищет, идет по его следу, и его цели очевидны. Если только… Может быть, он просто пошутил? Мог он в шутку попросить, чтобы Молочнику передали слова, которые "Семь дней" шепотом говорят своим жертвам?
- Вас не замутило ли от смэша? - Мистер Соломон с любопытством смотрел на Молочника. - Сам-то я не уважаю сладенькую содовую.
Молочник покачал головой и торопливо допил бутылку.
- Нет, - ответил он. - Меня просто укачало в машине. Я, пожалуй, на улице немного посижу.
Он пошел к двери.
- Может, вы хочете, я вашу машину пока погляжу? - спросил мистер Соломон несколько оскорбленным тоном.
- Одну минутку. Я сейчас вернусь.
Он толкнул затянутую сеткой дверь и вышел на крыльцо. Сверкало солнце. Молочник снял пиджак, перебросил через плечо и понес, зацепив указательным пальцем. Окинул взглядом пыльную дорогу. Редко разбросанные домики, несколько собак, куры, дети и женщины с пустыми руками. Они сидели на крылечках и прогуливались по дороге, в ситцевых платьях, босые, курчавые - здесь не ходят к парикмахеру распрямлять кудряшки, волосы просто заплетают в косички или стягивают в узел на затылке. Его вдруг страшно потянуло к какой-нибудь из них. Устроиться на коечке в объятиях вон той, или той, или вот этой. Так, наверно, в молодости выглядела Пилат, она даже сейчас так выглядит, только очень уж не к месту пришлась там, в крупном северном городе. Большие сонные глаза со слегка приподнятыми уголками, широкие скулы, полные губы темнее лица, словно вымазанные ежевичным соком, и длинные, длинные шеи. В этом городке, подумал он, почти все, наверно, женятся на местных. Женщины все похожи одна на другую, и кроме нескольких рыжеволосых мужчин (вроде мистера Соломона), и мужчины очень похожи на этих женщин. Приезжие, должно быть, редки в Шалимаре, тип местных жителей давно установился и держится прочно.
Он спустился с крыльца, распугав белых кур, и зашагал по дороге к деревьям, которые росли около здания, похожего то ли на церковь, то ли на клуб. За деревьями играли ребятишки. Молочник расстелил пиджак на выжженной траве, сел и закурил.
Гитара, значит, здесь. Он спрашивал о Молочнике. Но что тут страшного, чего он испугался? Они друзья, и близкие друзья. Настолько близкие, что Гитара рассказал ему о "Семи днях" все без утайки. Такое доверие - тяжкое бремя, из близкого друга оно превратило его чуть ли не в сообщника. Так чего же ему бояться? Просто глупо. Гитара, вероятно, попросил передать ему именно эту фразу, чтобы, не называя собственного имени, дать знать Молочнику, кто его ищет. У них в городе, наверное, что-то случилось. И Гитара, возможно, прячется от полиции, вот он и решил сбежать к верному другу, к единственному, кроме "Семи дней", кто все знает, поймет, кому можно довериться. Он разыскивает Молочника, чтобы тот ему помог. Естественно. Но если Гитаре известно, что Молочник направляется в Шалимар, он узнал об этом, вероятно, где-то в Роаноке или в Калпепере… может быть, даже в Данвилле. А раз он знает, то почему он его здесь не подождал? Где он сейчас? С ним что-то случилось. Что-то случилось с Гитарой, он попал в беду.
За спиной, у Молочника пели дети, они, как видно, играли в какую-то игру, вроде "Розочка, розочка, как ты хороша" или "Маленькая Салли Уокер". Молочник обернулся. Человек восемь-девять мальчиков и девочек образовали круг. Посредине круга, раскинув руки, стоял мальчик и вертелся, как видно изображая самолет, а остальные хором пели бессмысленный стишок:
Джейк, Соломона единственный сын,
Хей буба йейл, хей буба тамби,
В небо взлетел он до самых глубин,
Хей буба йейл, хей буба тамби…
Дети пропели еще несколько таких же четверостиший, а стоявший в середине круга мальчик продолжал изображать самолет. Кульминационный пункт игры состоял в том, что детвора все торопливее выкрикивала тарабарщину, а мальчик-самолет все торопливее вращался под вопли: "Соломон пшеница балали шу, йараба медина в деревню ту-у" … и так до самой последней строчки: "Двадцать один мальчик, а последний - Джей!" Тут мальчик грохнулся на землю, а остальные завизжали.
Молочник с интересом смотрел на их игру. Сам он в детстве не играл в такие игры. Едва он перестал опускаться на колени возле подоконника, оплакивая свое неумение летать, как его послали в школу, и бархатный костюмчик сделал его отщепенцем. И черные, и белые сочли, что он бросает им таким образом вызов, и вовсю изощрялись, насмехаясь над ним, всегда старались так подстроить, чтобы он остался без завтрака или без цветных мелков, или же норовили не пропустить его ни в уборную, ни к умывальнику. В конце концов мать сдалась на его уговоры и позволила ему носить вельветовые бриджи, после чего жить стало полегче, но его по-прежнему не приглашали играть в эти игры, где все становятся в кружок, поют песни; его не приглашали никуда до того памятного случая, когда те четверо набросились на него скопом, а Гитара его вызволил. Молочник улыбнулся, вспомнив ухмылку Гитары и его грозный клич, когда те четверо мальчишек бросились уже на него самого. Впервые в жизни Молочник увидел, что кому-то драка доставляет удовольствие. А потом Гитара снял бейсбольную кепку, вручил ее Молочнику и велел вытереть расквашенный нос. Молочник вымазал кепку в крови, вернул владельцу, и Гитара снова нахлобучил ее на голову.
От этих воспоминаний о школьных временах ему стало стыдно: как мог он испугаться и заподозрить нечто недоброе в словесном послании Гитары? Ладно, он появится, все объяснит, и Молочник не пожалеет усилий, чтобы его выручить. Он встал и отряхнул пиджак. Мимо прошествовал черный петух с ниспадающим вперед кроваво-красным гребнем, который придавал ему зловещий вид.
Молочник снова пошел к лавке Соломона. Ему нужно подыскать жилье, кое-что разузнать, нужна также женщина, причем не обязательно все именно в таком порядке. С чего удастся начать, с того он и начнет. В принципе даже неплохо, что Гитара о нем спрашивал. Возник благовидный предлог какое-то время проторчать без дела в Шалимаре: он ведь ждет приятеля. K тому же ему нужно раздобыть здесь новый приводной ремень. Куры и кошки на ступеньках крылечка уступили ему дорогу, когда он приблизился к ним.
- Ну как, полегчало? - спросил мистер Соломон.
- Да, теперь гораздо легче. Я думаю, мне просто надо было немного пройтись. - Он кивнул в сторону окна. - Хорошо тут у вас. Спокойно, мирно. И женщины красивые.
Молодой человек, расположившийся на стуле так, что спинка стула упиралась в стену, а передние ножки висели в воздухе, резко опустил их на пол и сдвинул шляпу на затылок. Он приоткрыл рот, и обнаружилось, что у него не хватает четырех передних зубов. Остальные посетители зашаркали ногами. Мистер Соломон улыбнулся, но не сказал ничего. Молочник понял, что допустил какой-то просчет. Насчет женщин, мелькнуло у него в голове. Ничего себе городишко, где мужчина даже не имеет права заговорить о женщинах!
Он решил сменить тему.
- Если бы мой приятель, ну, тот самый, что заезжал сюда сегодня утром, если бы он вздумал поджидать меня здесь, где он, скорее всего, смог бы остановиться? Меблированные комнаты тут есть?
- Меблированные комнаты?
- Ну да. Дом, где мог бы переночевать приезжий.
Мистер Соломон покачал головой.
- Ничего такого у нас нету.
Молочника постепенно начинала разбирать злость. Чем он заслужил подобную враждебность? Он обвел взглядом мужчин, сидевших в лавке.
- Как вы считаете, кто-нибудь из них смог бы починить мою машину? - обратился он к мистеру Соломону. - Или, может быть, где-то найдется приводной ремень?
Мистер Соломон не поднимал глаз от прилавка.
- Спрошу попробую. - Говорил он тихо, так, словно ему было неловко. От прежней словоохотливости не осталось и следа.
- Если не удастся разыскать тут приводной ремень, сразу же дайте мне знать. Возможно, придется купить другую машину, чтобы добраться домой.
Лица всех мужчин повернулись к нему, и Молочник понял: он опять что-то ляпнул, хотя понятия не имел - что именно. Он только чувствовал: все они смотрят на него так, будто он их чем-то оскорбил.
Он и в самом деле их оскорбил. Они смотрели с ненавистью на этого негра, который приехал к ним из большого северного города и мог купить машину, словно бутылку виски - разбил нечаянно, ну ладно, новую куплю. Мало того, он сказал об этом, не стесняясь их присутствия. Он не соизволил назвать свое имя и не соизволил также узнать их имена, он назвал их просто "они", и, разумеется, он их презирает - им бы с утра до ночи трудиться на своих полях, а они торчат вместо этого в лавке, надеясь, что кто-нибудь подъедет на грузовике в поисках подсобных рабочих на мельницах или табачных плантациях, расположенных на равнине и принадлежащих отнюдь не им. Его поведение, его одежда - все напоминало им, что у них нет своих полей, где они могли бы трудиться, да и земли у них, собственно, нет. Так, огородики - с ними и женщина справится, куры и свиньи - за ними ребятишки приглядят Он говорил всем своим видом, что они не мужчины, ибо кормильцы у них в семье - женщины и дети. И что волоконца хлопка и табачные крошки, завалявшиеся в карманах, где должны бы лежать доллары, - это критерий. Что ботинки из тонкой кожи, и костюм с жилетом, и гладкие, гладкие руки - тоже критерий. Точно так же критерием являются глаза, видевшие большие города и самолеты - изнутри, не только снаружи. Они заметили, как он разглядывал их женщин, стоя на крыльце. Заметили они и то, что он запер машину, едва вылез из нее, и сделал это в городке, где на двадцать пять миль окрест в лучшем случае найдется два ключа от автомашин, никак не больше. Он счел, что они недостойны того, чтобы он узнал их имена, недостаточно хороши, и в то же время сам он - слишком хорош, чтобы сообщить им свое имя. Они глядели на него и видели, что кожа у него так же черна, как и у них, но они знали: у него сердце белого человека, из тех, что приезжают на грузовиках, когда им требуются безымянные, безликие работники.
Но вот один из них обратился к негру с водительским удостоверением, выданным в Виргинии, и с мичиганским акцентом.
- Богато там живут у вас на Севере, а?
- Кто как, - ответил Молочник.
- Кто как? А я слыхал, на Севере все зашибают большую деньгу.
- Да нет, у нас на Севере полно бедняков. - Он ответил вежливо и мягко, но чувствовал: назревает скандал.
- Чудно ты говоришь. На кой же там люди живут, коли не могут зашибать деньгу?
- Там, наверно, очень красиво, - вмешался в разговор еще один из сидевших в лавке. - Места красивые и женщины.
- Да ты шутки шутишь, - в притворном ужасе воскликнул первый. - Неужели там, на Севере, бабенки не такие, как везде?
- Да нет, - сказал второй. - Баба она всюду баба. И жаркая, и сладкая.
- Не может того быть, - сказал третий. - На Севере, наверно, другие.
- Может, у них мужики другие, - снова вмешался первый.
- Ты откуда это взял? - полюбопытствовал второй.
- Да вот, люди говорят, - ответил первый.
- Чем же они не такие? - спросил второй.
- А у них не все в порядке, - сказал первый. - Очень хлипкие они… как мужики.
- Да ну! - удивился второй.
- Так люди говорят. Поэтому они такие узенькие брючки носят. Верно? - сказал первый и в упор посмотрел на Молочника, ожидая ответа.
- Откуда мне знать, - сказал Молочник. - Я в чужие брюки не лезу. - Все улыбнулись, в том числе и Молочник. Еще чуть-чуть - и взрыв.
- А чужие задницы ты не лижешь? Даже близко к ним не подходил?