– Артем Григорьевич! – За время, что работала со Скоробеевым, Маргарита уже научилась вести себя с ним. – Мне продолжить вычитывать?
Мгновение ее шеф мучительно размышлял.
– Василий Петрович, – нашел он затем взглядом начальника отдела. – Начните протокол вы. Рита должна закончить работу.
Начальника отдела, видела Маргарита, всего передернуло. Ее бы, подумала она, на его месте тоже передернуло. Все же он начальник отдела, пятьдесят человек в подчинении, и заставлять вести протокол его – как можно! Однако протестовать против приказа начальства, каков бы тот ни был, – подобное исключалось, и начальник отдела, жарко побагровев шеей, перегнулся через стол, взял с места, приготовленного Маргаритой для себя, чистые листы бумаги и положил перед собой.
Маргарита вернулась в приемную. Теперь она не стала уходить в другую комнату и села дочитывать гранки за свою конторку.
Телефон зазвонил – она как раз заканчивала чтение. Дочитала последние строчки – и сняла трубку.
Обычно, когда заседала комиссия, Маргарита подходила только к телефону правительственной связи – "вертушке", – сейчас звонил не он, но она ждала звонка из редакции насчет гранок и сняла трубку. Она сняла, полагая, что звонит городской телефон, однако это был телефон местный. Единственно, что она не ошиблась и сняла трубку со звонившего аппарата.
Она осознала свою ошибку, только уже начав говорить. Звонил некий человек от поста снизу. Он уверял, что ее шеф назначил ему на это время встречу, он пришел, но пропуск отсутствует.
– Нет, извините, это исключено – отрезала Маргарита. – У нас сегодня заседание комиссии, Артем Григорьевич никак не мог назначить вам встречу на это время.
Но звонивший, торопясь, захлебываясь в набегающих друг на друга словах, стал убеждать ее, что он ничего не выдумывает, так оно все и есть и, видимо, Артем Григорьевич что-то имел в виду, что-то подразумевал, назначая встречу на время, когда заседает комиссия.
Маргарита заколебалась в своей решимости дать неизвестному полный поворот от ворот. Может быть, действительно, ее шеф специально назначил встречу на это время. Может быть, намеревался ввести нового человека в состав комиссии и хотел, чтобы он наглядно увидел, что представляет из себя работа в ней.
– Подождите у телефона, – сказала она.
Начальник отдела, увидев Маргариту, с облегчением оторвался от стопы бумаги перед собой и приготовился передать ее Маргарите. Она, встретившись с ним взглядом, на ходу отрицательно помотала головой и прошла к Скоробееву, сидевшему во главе стола. Дождалась паузы в его речи, положила перед ним бумажную простыню с гранками интервью, указала на свои замечания, вынесенные на поля, и быстро, в несколько слов сообщила о звонке. Скоробеев с недоуменным неудовольствием посмотрел на нее – какие еще посетители сейчас, прочла Маргарита в его взгляде, – и затем лицо его исказила гримаса воспоминания.
– Ах ты, Боже мой, знаю, кто это. Пришел! А зачем ты трубку сняла? – суровея голосом, спросил он тут же. – Ты не должна была снимать!
– Не должна была, – повинилась Маргарита. Что-то странное, двусмысленное почудилось ей во всем том, что говорил Скоробеев, но осознать это не было времени. – Так получилось.
– Вот раз получилось, – наставительно сказал Скоробеев, – сходи к нему вниз и извинись от моего имени. Скажи, что сейчас комиссия, я забыл… в общем, не поскупись на слова, утешь.
– Он на телефоне, – сказала Маргарита. – Ждет.
– Нет-нет, спустись, именно спустись. Пришел – и неудачно, и отказать по телефону… нехорошо! Недемократично!
– Спускаюсь, – приняла к исполнению приказанье Скоробеева Маргарита.
Ей это все было не трудно. Вниз так вниз. На лифте шесть этажей. Что за труд. Она бросила в трубку, чтобы человек подождал ее, и спустя минуту уже была на первом этаже, шла от лифта к посту около стеклянных дверей – солдат в форме и лейтенант из спецслужб в гражданском.
За дверями, в тамбуре стоял, мял в руках шапку лысоватый субъект в пластмассовых очках, лет сорока, сорока пяти, а может быть, и пятидесяти, – Маргарите плохо давалось определение возраста после сорока. Лицо у него было совершенно непримечательное, заурядное, невыразительное лицо, и однако Маргарита его узнала. Она запомнила это лицо на всю жизнь. Это был тот самый зампред из райсовета, которому она должна была дать взятку и не дала. На мгновение, когда проходила мимо поста, показывая свой пропуск, ее охватило тем же чувством робости, что тогда у него на приеме, но она тут же и справилась с этим чувством. Что ей было робеть, да он даже и не помнил ее.
– Артем Григорьевич посылает вам самые свои искренние извинения… – застрекотала она, выходя в тамбур.
– Да? Очень жалко. Как же так… – забормотал зампред, выслушав ее. Невыразительное его лицо, разглядела теперь Маргарита, имело выражение потерянности, оно было словно бы рассыпанное. – Неужели же никак у него не получается встретиться? – спросил он затем.
– Никак, к сожалению, – улыбнулась сочувственно ему Маргарита.
– Телефон тогда, дайте, пожалуйста, телефон, – попросил зампред.
– Пожалуйста. – Маргарита продиктовала ему номер городского телефона, трубку у которого снимала всегда она.
– Нет, домашний, – сказал зампред. – У меня раньше был, мы вместе в институте работали, а сейчас он переехал…
Скоробеев, действительно, совсем недавно, только-только, вот уже при Маргарите, переехал в новую, пятикомнатную квартиру, но давать домашний телефон без его согласия Маргарита не могла никак.
Странно, что у него такое случилось, думала она о зампреде, поднимаясь в лифте на свой этаж.
Онако же, только поднялась, зашла к себе, думать об этом ей стало некогда. Трезвонил городской телефон, – и это теперь оказались из газеты, продиктовала им исправления, сделанные Скоробеевым по ее замечаниям, положила трубку, села, наконец, на свое место за столом заседаний, переняла у начальника отдела протокол – и два часа просидела не поднимая головы.
После чего настало время застолья.
Члены комиссии все до одного были мужчины, она одна женщина, и на нее пала вся подготовка стола: и резать, и раскладывать, и подавать. А там, уже за столом, пришлось принять на себя как единственной женщине и все мужское внимание. Разговор шел, в основном, политический – о ликвидации Советов, о только что прошедших первых выборах в Думу, о раскладе сил в ней, формировании фракций, – но всякий раз, завершив некий круг, возвращался к ее персоне.
– А давайте выпьем еще раз за нашу Маргариту, – поднимал стакан с плещущей на дне водкой доктор юридических наук, профессор, директор научно-исследовательского института. – Я бы сказал "королеву Марго", если бы Риточка не была столь юна и прелестна, напоминая всем своим обликом принцессу. Но у этой принцессы такая рабочая хватка, такие организаторские способности!..
– Да, это уж точно, – подхватывал слова юриста писатель – известнейший, знаменитый, редкая культурная программа по телевидению обходилась без его участия. – Ты, Артем, за Ритой, как за каменной стеной. Смотри, что она из твоих развалин за два месяца сделала. Настоящий современный офис! Прошлые твои помощницы – ни в какое сравнение с ней.
– Это вам, Артем Григорьевич, Бог Риту послал. Истинно Бог, – обласкивая Маргариту светящимся приязнью, благожелательным, солнечно-ликующим взглядом, говорил отец Владимир. – Дай вам Бог, Риточка, счастья!
Маргарита знала и его, слышала о нем, еще учась в университете. К отцу Владимиру все вокруг бегали советоваться, разговаривать о жизни и говорили: если у кого креститься, то у него. Комиссия вообще сплошь состояла из людей известных. Если писатели – то вот такие, которых все время по телевизору; юристы – доктора наук, директора, члены всяких других комиссий; экономисты – мировые знаменитости.
Скоробееву, видела Маргарита, были приятны похвалы в ее адрес.
– Ну, а что же! – отзывался он на слова членов комиссии. – Пришла, познакомились, я сразу увидел: наша девушка! Тут же и распоряжение: оформлять представление, зачислять в штат. Три дня – и все! Чего тянуть, что мы, в прежние времена? Мы без всякой бюрократии, по-демократически. Для того и брали власть.
Он тянулся к бутылке долить себе в стакан водки, Маргарита, помня свое обещание Полине, останавливала его:
– Артем Григорьич! Артем Григорьич!..
Скоробеев послушно подчинялся ей:
– Правильно, Рита, правильно. Останавливай. Не позволяй.
Сама Маргарита пила шампанское и позволяла его себе основательно больше, чем следовало бы. Но это в ней играло счастье. Она чувствовала себя на месте. Ей было хорошо с этими людьми, это был ее круг. В голове у нее, не без иронии по отношению к самой себе, промелькнула мысль: наверное, у них у всех чистые уши. Собственно, эта была даже не мысль, а как бы некая твердая уверенность, и она осознанно перевела свое ощущение в мысль, чтобы лишить патетики.
Еинственное, что ее не устраивало в них, – это то, что все они были стариками. Не в полном, конечно, смысле, но много старше, чем ей бы хотелось. Ощутимо старше. Если бы помоложе – было бы совсем замечательно. Как, интересно, Полина вышла за старика? Хотя, если посчитать, тогда, лет восемь-девять назад, Скоробееву было всего тридцать шесть, тридцать семь. Правда, в любом случае у них с Полиной получалось пятнадцать лет разницы, пятнадцать лет – это, Маргарите казалось, целая пропасть. Да и тридцать шесть, тридцать семь – тоже порядочно, не скажешь, что молодой. Маргарите нравились сверстники. Чуть старше, чуть младше – вот как Атлант. Своего, в общем, возраста. Здесь, в этой компании, она не могла бы отозваться ни на чьи ухаживания. К сожалению.
Домой она ехала на машине. После заседания членов комиссии, чтобы им не толкаться в транспорте, развозили обычно на разгонных "Волгах" – троих-четверых в одном направлении, – и Маргарите обычно тоже доставалось место.
Ехать на служебной машине, ехать по праву – о, это, оказывается, было совсем не то, что на такси или даже в машине любовника. Маргарита познала прелесть езды, когда тебя везут не за деньги и не простым пассажиром, а потому что это так положено по твоему статусу. Неслись, мелькали за окнами вечерние огни, мигали светофоры, гнулись под метельным декабрьским ветром прохожие на тротуаре, а ты сидела в тепле, в комфорте, ревел для тебя невидимый двигатель, спрятанный в подкапотной тьме, и жизнь ощущалась брошенной к твоим ногам, раскатанной перед тобой подобно цветной ковровой дорожке – попирай ее и иди.
Нехорошее было чувство, стыдное, Маргарита стеснялась его в себе, прогоняла от себя, но все же оно каждый раз посещало ее. А сегодня, многократно усиленное шампанским, так и кружило голову. И она даже не могла с ним бороться.
9
Человек звонил, спрашивал Скоробеева уже раз пятый или шестой. Маргарита, отвечая ему, что Артема Григорьевича сейчас нет и сегодня не будет, попробуйте позвонить завтра или послезавтра, испытывала уже такую неловкость, – хоть объяви человеку все как есть. Она и не предполагала, что это так трудно – врать про своего начальника. Врать приходилось всем вокруг: и когда звонили из правительства, и кто-то из руководителей президентской администрации, и всяких других мест – но этому человеку, чей голос она теперь узнавала с первых слов, врать было особенно трудно. Чувствовалось, что дело, по которому он звонит, не просто важно для него, а чуть ли не сама судьба, Скоробеев нужен ему, как последняя соломинка утопающему.
– Что мне записать для передачи Артему Григорьевичу? – отовравшись по полной программе, спросила Маргарита под конец – как спрашивала обычно.
– Да нет, ничего, – стоическим голосом произнес человек. – Буду звонить снова.
Маргарита положила трубку, хлопнула ладонями по столу перед собой, поднялась и быстро прошлась по приемной – до двери и обратно, но не к своему месту у конторки, а к окну за нею. Вид из окна был убогий. Взгляд утыкался в железную покатую крышу соседнего административного здания, снег с крыши был сметен ветром, и несколько ворон, присаживаясь на хвост, катались с нее, бросаясь с конька. В пространство между этой крышей с воронами и крышей другого здания, стоявшего через переулок, виднелись часть Москворецкого моста и угол здания на другой стороне Москвы-реки. Весь вид. Но все же это был вид из окна, он позволял, погрузившись в созерцание, отключиться от самой себя, и Маргарита, как осталась одна в этих трех громадных комнатах, часто стояла у окна, смотрела в него.
Скоробеев скоро уже две недели был вместе с Полиной и дочерью в Германии. Там у него имелись влиятельные и богатые друзья-немцы, организовывали ему за счет некоего фонда полный пансион на горном курорте, нужно только оплатить дорогу, и за время, что Маргарита работала в комиссии, Скоробеев уезжал туда с семьей уже во второй раз. Официального отпуска он не брал, оставляя тот на лето, – ни в прошлый раз, ни в этот. Он никому не был подотчетен, только самому президенту, а ходит председатель комиссии на службу или же нет – президенту не было до этого дела. Права, Скоробеев позвонил из Германии, дал свои координаты – если вдруг что-то чрезвычайное, – но несколько раз предупредил: если только что-то чрезвычайное. Если в высшей степени чрезвычайное!
От идиотичности своего положения, от того, что ей открылось в шефе, на душе у Маргариты было хуже некуда. Она не понимала, как это может совмещаться: демократические воззрения и такое мошенство. И еще ведь откуда-то деньги на проезд. Туда и обратно на троих – это был его годовой оклад!
Телефон зазвонил вновь. Ох, опять, с сердцем подумала Маргарита, ступая к столу с аппаратами и снимая трубку.
Но это была Наталья.
– Ты еще на работе? – изумилась она.
– И еще часа два просижу, – отозвалась Маргарита.
– Чего тебе там?! – вновь изумилась Наталья. – Шефа нет, что ты там делаешь?
– Попкой сижу на телефоне, – сказала Маргарита. – Именно потому, что нет.
– Вот я так и знала, потому и позвонила! – Голос Натальи кипел возмущением. – А когда ты будешь себя готовить? Всю ночь гулять, хорошо выглядеть – часочка три полезно было бы даже сейчас поспать.
– Отлично буду выглядеть, – заверила ее Маргарита, – Руслан твой будет в отпаде.
– Руслан – это твой, – незамедлительно и с резкостью уточнила Наталья. – Мой – это мой, и к нему своими грязными лапами не прикасаться!
– Упаси Боже, – ответила Маргарита, на всякий случай – всерьез.
Сегодня было тринадцатое января – последний день ушедшего года по старому стилю, и они шли с Натальей встречать старый Новый год в ночной клуб. Клуб был безумно дорогой, ни у Маргариты, ни у Натальи не было денег на билет, и они шли туда по приглашению нового друга Натальи – Джабраила. Так его звали. Он был то ли ингушом, то ли чеченцем. С Вадимом, которого сумела взять на крючок на том летнем пикнике, все у нее закончилось, он оказался пустой фишкой, дутой фигурой, неудачливым бизнесменом без основательного дела, и Наталья бросила его, как только все это стало ясно. Джабраил попросил ее привести подругу в пару приятелю, Наталья, естественно, сразу предложила Маргарите, и Маргарита, поколебавшись самую малость, приняла предложение. После того, что случилось летом, она лежала на дне, никуда не ходила, ни с кем не зналась, у нее была стойкая идиосинкразия на любой мужской запах вблизи, но с той поры, как стала работать в комиссии, лед, спеленавший ее, начал помаленьку-полегоньку растапливаться, она почувствовала, как тукнулись в ней вверх, пошли прорастать, вылезая на белый свет, зеленые ростки, зашевелилась, закудрявилась молодая травка, – она бы точно затеяла с кем-нибуь из комиссии небольшой, необременительный роман, если бы только та не состояла сплошь из одних стариков. Нет, больше сидеть затворщицей было невозможно, настала пора выбираться из своей раковины.
– Даю тебе еще полчаса, и чтоб через полчаса духа твоего на службе там не было! – проговорила в трубке Наталья. – Дуй домой, готовься. Я за тебя ответственна. Не понравишься – меня потом мой паяльником прижжет.
Это у нее были теперь самые ходовые шуточки. В таком кругу вращалась. Кошмар. В принципе, Маргарите не хотелось снова в тот круг. Но здесь, в этом, просто не было пока за кого зацепиться. И получалось, что не остается ничего другого, как возвращаться. Впрочем, она надеялась, что это временно.
– Через полчаса выхожу, непременно, – ответила она Наталье.
Через полчаса Маргарита не вышла, но в назначенное время, в половине одиннадцатого вечера, с полиэтиленовым пакетом под мышкой, в котором лежали туфли, стояла, пряча лицо от ветра в воротник, на конечной остановке своего автобуса, ждала машину – светлую "Вольво", как ей было сказано. Машина подкатила, "Вольво", не "Вольво", но светлая точно, задняя дверца открылась, и оттуда высунулась Наталья:
– Прыгай!
Натальин Джабраил сидел за рулем, полагавшийся Маргарите Руслан – рядом с ним, на пассажирском сиденье. Джабраил, пусть и увидела его только в профиль, обнаружил себя вполне интересным молодым мужчиной, с хорошими ушами и даже вроде печатью интеллигентности на лице, Руслан же, тотчас обернувшийся к ним назад и уже всю дорогу не садившийся в кресле нормально, оказался непривлекателен во всех смыслах: какой-то весь коряжистый, бугристый, шишкастый, явно маленького роста и рот – будто дупло в засохшем дереве. А уж говорил он – словно это засохшее дерево и пыталось изъясняться. Отдельными односложными фразами, скрипучим рассаженным голосом – щепки у него там были вместо голосовых связок.
– Ну, ты и удружила мне, – потерянно шепнула Маргарита Наталье, когда ненадолго остались вдвоем – пока Джабраил парковал машину на стоянке, а Руслан, размахивая руками, вроде как руководил им.
– А тебя что, что он платит за твой билет, – это к чему-нибудь обязывает? – отозвалась Наталья.
– Так ты же сказала: паяльником прижжет?
– Вот еще, прижжет он! – фыркнула Наталья. – Ни к чему тебя ничего не обязывает. Они меня попросили – я тебя пригласила. Ты им милость оказала, что согласилась. Пусть они сначала еще докажут, что достойны тебя. Отрывайся по полной программе.
Маргарита поднималась по ступеням крыльца и думала: оторвусь. Что в самом деле, почему нет. Есть возможность – надо оторваться.
На входе в клуб стоял металлоискатель. Около него толклись, пытаясь держаться как можно незаметнее, человек шесть здоровенных лбов, одинаково одетых в черные костюмы, белые сорочки и с бабочками на шеях.
Джабраил с Русланом быстро переговорили на своем родном языке с гортанными всхрапами, велели Маргарите с Натальей постоять возле дверей и, прыгая через ступень, побежали вниз.
– Пошли пушки в машину прятать, – со смешком сказала Наталья.
– Какие пушки? – не поняла Маргарита.
– Которые стреляют, – все так же посмеиваясь, ответствовала Наталья. – Пистолеты. Или револьверы. Не знаю, как их правильно называть.
– Ты что, настоящие? – ахнула Маргарита.
– Ну, не игрушечные же.
– И ты что, у них видела?
– Ой, Ритка, отстань! – В голосе у Натальи прозвучало раздражение. – А ты ни у кого будто не видела?
– Нет, – сказала Маргарита.
– Значит, увидишь, – коротко на этот раз отозвалась Наталья.
Джабраил с Русланом вернулись, все вчетвером, дав охранникам подержать связки своих ключей, они благополучно миновали ворота металлоискателя и оказались внутри.