Он сел отдохнуть на то же самое место, откуда перед тем поднялся. Тошнота не прошла - нет, до этого было далеко, но тело от знакомого и деланного обещания заметно взбодрилось. Чует ведь, еще как чует! Теперь можно было немножко и посидеть, похитрить над похмельем - вроде и маешься от него, жить не можешь, а сам знаешь, что скоро ему придет конец. Оттого и не боишься посмотреть, что это был за зверь, что понимаешь свое близкое освобождение. Такая уж у человека натура. Вот так же хорошо почувствовать себя до смерти усталым, и ведь не когда-нибудь, а именно перед сном, когда можно об этом и не вспоминать. Тоже хитрость. Какая-никакая, а хитрость.
Он бы еще посидел, подразнил в себе похмелье, но услышал с огорода голос Нади и решил, что ему незачем встречаться с ней. Успеется. Что она может ему сказать, он знал и без того. Хотел еще зайти в избу, чтобы обуться, но представил, как неловко будет обуваться с бутылкой в кармане, к тому же потом легче легкого натолкнуться на Надю или на кого-нибудь из сестер, и не пошел, так, босиком, и направился туда, куда держал путь с самого начала, - в баню, к Илье.
Илья как ни в чем не бывало спал. Никаких ему забот, никаких страданий, будто он до поздней ночи молотил. Михаил присел перед ним на низенькую чурку, притащенную вчера с улицы, и сунул бутылку за курятник. Здесь же, в бане, стоял и курятник, в котором зимой держали куриц и который по надобности служил вместо стола. Вот и вчера выпивали за ним, и ничего, не жаловались. Две бутылки до сих пор стояли на виду, третья каким-то чудом залетела в курятник, хотя дверца была закрыта, и валялась там на боку. Тоже ничего хорошего не скажешь про эту бутылку - если кто зайдет, всякое может подумать. Не курицы же ее выпили.
Михаил хотел достать бутылку, но надо было подниматься, перешагивать через Илью, и он плюнул: раз пустая, пускай лежит, потом поднимется сама.
- Илья! - позвал он. Это было сегодня его первое слово и без пробы оно вышло не чисто, с хрипом. Вот до чего запеклось все внутри, что и слова не выговоришь. Откашлявшись, Михаил поправил голос: - Слышь, Илья!
Илья прислушался во сне, дыхание его переменилось.
- Вставай, хватит тебе спать.
- Рано же еще, - не открывая глаз и не Двигаясь, буркнул Илья. Стоило только промолчать или замешкаться со словами, и он бы опять уснул, потому что до конца не проснулся и не хотел просыпаться, хватался за свой сон, будто мальчишка, которого вечером не уложишь, утром не подымешь.
- Какой там рано! День уж.
- Чего это вам не спится? Вчера Варвара подняла, сегодня ты. Легли черт знает когда.
- Как ты? - не слушая его, спросил Михаил.
- Не знаю еще. Вроде живой, - открыл все-таки глаза Илья.
- А меня будто через мясорубку пропустили. Не пойму, где руки, где ноги. Кое-как сюда приполз. И то с отдыхом.
- Перестарались вчера - ага.
- Я утром еще не очухался, а уж вижу: все, хана. И ведь лежать не могу. А поднимешься - упасть охота. Ты вот спишь, тебе ничего. Я не-ет!
- Мне наутро спать надо - ага. Все подчистую могу переспать, будто ничего и не было. Это уж точно. Только не тревожь меня.
- Ишь как! - позавидовал Михаил. - Организм, что ли, другой? Родные братья - вроде не должно бы.
- Ей все равно: братья - не братья.
- Но. Это нам еще повезло, что мы с тобой белую пили. А с той совсем бы перепачкались, я бы сегодня не поднялся. Не поднялся бы, как пить дать, не поднялся. Я уж себя знаю.
- Мне с красной тоже хуже.
- Покупная, холера, болезнь.
- Что?
- Покупная, говорю, болезнь. - Михаил показал на голову. - Деньги плочены.
- Это точно.
- Я еще лет пять назад ни холеры не понимал. Что пил, что не пил, наутро встал и пошел. А теперь спать ложишься, когда в памяти, и уж заранее боишься: как завтра подниматься? Пьешь ее, заразу, стаканьями, а выходит она по капле. И то пока всего себя на десять рядов не выжмешь - не человек. Плюнешь и думаешь: все, может, меньше ее там останется, хоть сколько да выплюнул. Всю жизнь вот так маешься.
- Это анекдот есть такой, - вспомнил Илья. - Мать отправляет свою дочь отца искать - ага. "Иди, - говорит, - в забегаловку, опять он, такой-сякой, наверно, там". Он, понятное дело, там, где ему еще быть? Дочь к нему: "Пойдем, папка, домой, мамка велела". Он послушал ее и стакан с водкой ей в руки: "Пей!" Она отказывается, я, мол, не пью, не хочу. "Пей, кому говорят!" Дочь из стакана только отхлебнула и закашлялась, руками замахала, посинела: "Ой, какая она горькая!" Тут он ей и говорит: "А вы что с матерью, растуды вас туды, думаете, что я здесь мед пью?"
- Но, - засмеялся Михаил. - Они думают, мы мед пьем. Думают, нам это такая уж радость.
- Не слыхал этот анекдот?
- Нет, не слыхал. Очень даже правильный анекдот. Жизненный. - Михаил помолчал, задумчиво покивал всему, о чем говорилось, и решил, что больше тянуть нечего. - Так что, Илья, - сказал он и достал из-за курятника бутылку. - Поправиться, однако, надо.
- Ты уж притащил. - Голос у Ильи дрогнул так, что не понять было, испугался он или обрадовался.
- Шел мимо и зашел. Чтобы потом не бегать.
- А может, лучше пока не будем? Подождем?
- Ты как знаешь, а я выпью. А то я до вечера не дотяну. И так уж едва дышу. Придется вам тогда меня вместо матери хоронить.
- Как там мать-то?
- Не знаю, Илья, не скажу. Не заходил. Ничего, наверно, а то бы бабы прибежали, сказали.
- Это точно, сказали бы.
- Ну как - наливать, нет? - раскупорил Михаил бутылку.
- Наливай - ладно. За компанию.
- И правильно.
- Закусить-то совсем нечем?
- Нечем. Если хочешь, сходи, а я сейчас не пойду. Ну их! Они думают, мы здесь мед пьем.
- Мне-то неловко там шариться.
- А что ты - чужой человек, что ли? Возьмешь, что надо, и обратно.
- Ладно, давай так. Сойдет.
- Сойдет, конечно. И пить - помирать, и не пить - помирать, уж лучше пить да помирать, - как молитву, прочитал Михаил и выпил, с затаенным вниманием подождал, пока водка найдет свое место, и только тогда осторожно опустил стакан на курятник. - Они думают, мы тут мед пьем, - прыгающим, перехваченным голосом повторил он опять слова, которые все больше и больше грели его душу.
Илья сидел на постели, сморщившись, наблюдал за Михаилом.
- Ну, как? - поинтересовался он.
- Пошла, холера. Куда она денется? Пей, не тяни, а то потом поперек горла встанет, не протолкнешь. Ее для первого раза завсегда надо на испуг брать.
Выпил наконец и Илья. Выпил и опять замахал перед ртом ладонью, как машут на прощанье. Такая у него выказалась привычка. Вчера она забавляла Михаила, и он сам раза два или три за компанию с братом помахал ей вслед, чтобы не было потом никаких обид, но ничего интересного в этом для себя не нашел. Кроме того, взяла верх своя привычка - пить первым, а после нее он уже забывал о всяких там провожаньях, хотя для Ильи, быть может, это значило совсем другое. Михаил не спрашивал, да и как об этом станешь спрашивать?
Баня, если осмотреться, больше походила на кухню, и не только из-за курятника. Она и была ненастоящая; настоящая, которая стояла в огороде, сгорела три года назад. После этого Михаил на время приспособил под баню крайний амбар. Полка, где парятся, в ней не было, вместо каменки топили железную печку и грели на ней воду - не баня, а одно названье. Но ничего, обходились, а париться Михаил напрашивался к соседу Ивану. Ставить новую баню он так и не собрался, да и то - шуточное ли дело одному? Зато на банном пепелище картошка вот уже три лета подряд вымахивает такая крупная, что не налюбуешься. Во всей деревне картошка только-только горохом берется, а Надя на этом месте уже подкапывает для еды. Правду говорят: нет добра без худа, а худа без добра.
Михаил сидел возле окошка и заранее увидал, что к ним, в баню, как танк, прямым ходом направляется Варвара. Ругнувшись, он убрал с глаз бутылку. Варвара перевалилась через порог и прищурилась - после улицы ей показалось в бане совсем темно, хотя света здесь было вдосталь, только он не блестел на солнце и не слепил, а светил со спокойной и медленной силой.
- Это ты, чё ли? - вглядывалась Варвара в Михаила.
- Нет, не я. Исус Христос.
- Да ну тебя! Откуда я знаю, здесь ты или не здесь. Я думаю, Илья один. Пришла ему сказать, что матушка-то у нас уж сидит.
- Сидит?
- Сидит, сидит. Я заглянула и глазам своим не поверила. Она сидит, смотрит. Ноги вниз опустила…
- Голову наверх держит!
- Ты, Илья, не подсмеивайся, не надо, - упрекнула Варвара. - Про матушку нашу нельзя так говорить. Она нам матушка, не кто-нибудь.
- С чего ты взяла, что я подсмеиваюсь?
- Пойдите сами поглядите. Кто бы мог подумать? - Варваре очень хотелось, чтобы и братья тоже увидели сейчас мать и обрадовались, и она повторяла: - Вот пойдите, пойдите, поглядите, как матушка сидит. А то потом скажете, что Варвара придумала.
- А что глядеть, пускай сидит, - отговорился Михаил. - Сильно-то надоедать ей не надо. Смотрите только, чтобы она там у вас не упала.
- Нет-нет, она хорошо сидит.
- Мы потом, попозже придем, - пообещал Илья.
Варвара внимательно осмотрелась и, не найдя, что сказать, уже развернулась уходить, но Михаил задержал:
- Там Надя дома, нет?
- Дома. Все дома. И Люся, и матушка наша дома.
- И матушка, говоришь, дома?
- Да ну вас! - поняла Варвара. - С вами только свяжись. Пойду я.
- Иди, иди. Карауль там мать, а то она куда-нибудь убежит, искать потом надо.
Варвара с опаской соступила с предамбарника - он был высокий, а на землю перед ним никто почему-то не догадается хоть какой-нибудь чурбан подложить-и приостановилась, решая, куда теперь пойти. Радости после разговора с братьями в ней убавилось немного, и она не давала ей покоя. Вот если бы братья пошли к матери, тогда другое дело: она бы тоже пошла, чтобы своими глазами увидать, как они удивляются матери, которая еще вчера кое-как лежала, а за сегодняшнее утро уже приспособила себя сидеть - ну совсем как здоровый человек. Но братья остались в бане, далась им эта баня, будто она дороже родной матери, и Варвара теперь не знала, что делать. Она вспомнила свой сон с пельменями и вовсе забеспокоилась. Нехороший сон, ой нехороший. У кого бы спросить о нем, кто может знать? С Люсей не поговоришь - вон как она буркнула на Варвару, а Надя вся в делах, ей некогда. Варвара сдвинулась с того места, на котором стояла, и остановилась на другом, потопталась, растерянно оглядываясь по сторонам, и только после этого решила выбраться за ворота - там люди.
Едва успела Варвара переступить через порог, Михаил, не медля, выставил опять на курятник свою бутылку и даже пристукнул ей, чтобы почувствовать момент. С той поры, как он пришел сюда, он заметно повеселел, лицо у него загустело, глаза ожили.
- Так что, Илья, - приготовился он. - Вроде дело на поправку пошло. Самое время добавить. Как бы не опоздать, а то потом догоняй не догонишь.
- Я без закуски больше не могу, - отказался Илья. - Хоть бы корку какую-нибудь для занюха - ага, и то ладно. А как - это гиблое дело. Раз, два - и готовы. Никакого интереса.
- Может, луковицу в огороде сорвать?
- Луковица нас с тобой не спасет. Это точно. Тут даже соли нету.
- С закуской оно, конечно, надежней, - согласился Михаил и тоскливо помолчал. - Подождем - что ж делать! Идти сейчас туда мне совсем неохота. Начнется опять. Вот Надя выглянет куда-нибудь, я сбегаю.
- Ты, если хочешь, выпей.
- Подожду, куда торопиться. Я один не уважаю ее пить. Она тогда, холера, злее. С ней один на один лучше не связываться, я уж ее изучил.
- С ней, говорят, вообще лучше не связываться.
- Дак говорят, Илья, говорят, я тоже слыхал. Люди много чего говорят, успевай только слушать. Конечно, кто не пьет, то уж и не надо, доживай так, а кто с этим делом связался, аппетит поимел - не знаю… - Михаил долго качал головой. - Не знаю, Илья, не знаю. Все равно потянет - я так считаю. Большая в ней, в холере сила, попробуй справься. Надорваться можно. Я так и не надеюсь уж. Молодым сколько раз зарекался, потом перестал - чего себя и людей смешить. И нечего стараться. Оно, конечно, пить тоже надо уметь, как в любом деле. Мы ведь ее пьем, пока не напьемся, будто это вода.
- Пить надо уметь - это точно.
- Ты-то часто пьешь?
- Я на машине, мне часто нельзя. В городе с этим строго - ага. И баба у меня с ней никак не контачит. Но уж если где без бабы да без машины, обязательно зальюсь. До самой пробки.
Михаил покосился на бутылку, спросил:
- Может, выпьешь все-таки? Потом побольше закусишь.
- Нет, не могу. Ты пей, не смотри на меня.
- Я, однако, маленько приму, а то уж подсасывать стало. - Он и правда плеснул в стакан немножко и, не останавливая руку, сразу опрокинул в себя, будто торопился запить какую-нибудь гадость. - Ну вот, - шумно выдохнув, сказал он. - Так-то оно легче. Как говорят, пей перед ухой, за ухой и поминаючи уху. Пей, значит, не робей.
- Ухи сейчас бы неплохо - ага.
- А все почему пьем? - не сбился Михаил и покивал себе, подождал, не скажет ли что Илья. Илья молчал. - Вот говорят с горя, с того, другого. Не-ет. Это все дело десятое. Говорят, по привычке, а привычка, мол, вторая натура. Правильно, привыкли, как к хлебу привыкли, без которого за стол не садятся, а только и это не все, для этой привычки тоже надо иметь причину. Знаю, что виноват кругом на двадцать рядов: дома с бабой поругался, последние деньги спустил, на работе прогулов наделал, по деревне ходил попрошайничал - стыдно, глаз не поднять. А, с другой стороны, легче. С одной стороны, хуже, с другой, - лучше. Идешь опять работать, грех замаливать. День работаешь, второй, пятый, за троих упираешься, и силы откуда-то берутся. Ну, вроде успокоилось, стыд помаленьку проходит, жить можно. Только не пей. С одной стороны, теперь легче, а с другой, все труднее и труднее, все подпирает тебя и подпирает. - Михаил махнул рукой. - И опять забурился. Не вытерпел. Все пошло сначала. Устал, значит. Организм отдыха потребовал. Это не я пью, это он пьет. Ему она вместе с хлебом понадобилась, потому что в нем такая потребность заговорила. Как ты считаешь?
- Потребность - это точно, - согласился Илья. - Пьем сразу по способности и по потребности. Сколько войдет.
- А как не пить? - продолжал Михаил. - День, второй, пускай даже неделю - оно еще можно. А если совсем, до самой смерти не выпить? Подумай только. Сплошь одно и то же. Ведь столько веревок нас держит и на работе, и дома, что не охнуть, столько ты должен был сделать и не сделал, все должен, должен, должен… А выпил - и уж ни холеры не должен, все сделал, что надо. И так тебе хорошо бывает, а кто откажется от того, чтобы хорошо было, какой дурак? Выпивка - она ведь вначале всегда как праздник. Опять же надо меру знать…
- Если бы меру знать, половины того, что она с нами творит, не было бы.
- Оно, конечно, не было бы. С другой стороны, скажи мне сейчас, мол, хватит, остановись, - разве я остановлюсь? Хотя оно, может, и правда хватит: вроде полегчало, теперь, ясное дело, на другой бок пойдет. А все равно мне еще надо, такая у меня натура. Она пока свое не возьмет, ее лучше не удерживай. Она не любит выгадывать, делать только наполовину, ей все надо до отвала, всласть. И работать, и пить. Сам знаешь.
- Сколько у тебя в месяц выходит?
- Чего в месяц? Вина, что ли? Илья засмеялся:
- Вино ты без бухгалтерии пьешь, я знаю. Я спрашиваю, какой у тебя заработок, ага, сколько ты денег в месяц получаешь?
- Заработок… Когда как, Илья. Заработки теперь, если хочешь знать, не те. Механизаторы у нас еще зарабатывают, а мы, кто на своих ногах ходит, нас попридержали. Мне против старого, вот как в первые годы было, почти вполовину только начисляют. Раньше две-три баржи нагрузил и можешь спокойно в потолок поплевывать. Правда, и работали. Ох, работали, не то что сейчас. На руках эти бревешки-то катали. Теперь что, теперь краны. Подцепил - отцепил, смотри только, чтоб не придавило. И везде так, кругом машины заместо людей, техника.
- Легче с ней, с техникой-то.
- Легче, конечно, кто спорит. Далеко легче. Не надрываемся. - Михаил ненадолго задумался и вдруг с чувством сказал: - А все-таки тогда как-то интересней было. Взять те же баржи. Любил я эту погрузку, и даже не из-за денег, хоть и деньги там были тоже немаленькие, а из-за самой работы. По двое суток с берега не уходили. Пока не нагрузим, все там. Еду нам ребятишки в котелочках принесут, поели - и опять. Азарт какой-то был, пошел и пошел, давай и давай. Откуда что и бралось?! Вроде как чувствовали работу, за живую ее считали, а не так, что лишь бы день оттрубить.
- Тогда ты был помоложе.
- Помоложе-то помоложе… А вот вспомни, как в колхозе жили. Я говорю не о том, сколько получали. Другой раз совсем ни холеры не приходилось. Я говорю, что дружно жили, все вместе переносили - и плохое, и хорошее. Правда что колхоз. А теперь каждый по себе. Что ты хочешь: свои уехали, чужие понаехали. Я теперь в родной деревне многих не знаю, кто они такие есть. Вроде и сам чужой стал, в незнакомую местность переселился.
Скрипнула дверь в избе, и Михаил вскинул голову. Вышла Нинка - не Надя. Оглянулась - никого нет, покружила вокруг поленницы и моментом юркнула за нее. Михаил подождал, пока Нинка сделает свое дело, и высунулся в дверь:
- Нинка, иди-ка сюда.
- Заче-ем? - испугалась девчонка. Она никак не ожидала, что за ней могут следить из бани.
- Иди-иди, голубушка, тут все узнаешь.
- Я больше не бу-у-ду.
- Иди, тебе говорят, пока я тебе не всыпал. Озираясь, Нинка бочком влезла в баню, заранее запыхтела.
- Тебе сколько можно говорить, чтоб ты место знала? Ноги у тебя отвалятся, если ты добежишь куда надо?
- Я больше не бу-у-ду.
- Не бу-у-ду. Только одно и заучила. Мне с тобой уж надоело разговаривать. Вот сейчас возьму и выпорю, чтоб помнила. А дядя Илья посмотрит, понравится это тебе или нет. Я знаю: у тебя одно место давно уж чешется. Уважить его надо, почесать, раз такое дело.
Нинка запыхтела сильнее.
- Ну, что молчишь?
- Я тогда мамке скажу, что ты здесь вино пьешь, - быстрым говорком предупредила Нинка и прицелилась на дверь, готовясь дать стрекача.
- Я вот те скажу! - взвился Михаил. - Я те так скажу, что и мамку свою не узнаешь! Тебя для того, что ли, научили говорить, чтоб ты родного отца закладывала? Мамке она скажет. Вот вша какая! - пожаловался он Илье. - От горшка два вершка, а туда же. Ты погляди на нее.
- Тогда не дерись.
- Никто с тобой не дерется - помалкивай. Хотя оно, конечно, следовало всыпать на память за такие фокусы.
- Ладно, отпусти ты девчонку, - пожалел Нинку Илья. - Она больше не будет.
- Будешь, нет?
- Не буду, - проворно пообещала Нинка и выпрямила голову, глазенки сразу забегали по сторонам, схватывая все, что она не успела заметить.
- Ишь, шустрая какая. "Не буду" - и дело с концом, и отделалась. Ты как тот петух: прокукарекал, а там хоть не рассветай. Так, что ли? Погоди, не торопись. Успеешь, не на пожар. Я бы тебя выпорол, да вот дядя Илья не хочет. А за это ты нам с дядей Ильей должна принести что-нибудь закусить. Поняла?
- Поняла.