Таким образом, старушка оказалась в несомненном выигрыше. Это только у Агаты Кристи все наоборот. И старички у нее мрут как клопы, целыми стопками, покорные воле племянничков и племянниц, оставляя безутешным родственникам свои миллионы. (Хотя у них, в Англии, может, все это и так.) А у нас не так. У нас пращуры просто так не сдаются…
Хотя бывает и по-другому:
– Куда тебя черт несет, старый леший? – спрашивала Вера Николаевна Мышкина (похожая на кикимору, шустрая старушка 108 лет) своего седого сына, профессора Льва Николаевича Мышкина.
– На конференцию, мама, делать доклад, – отвечал, несмело улыбаясь, сын профессор, отступая от матери в коридорные сумерки.
– Ты моей смерти хочешь?
– Так не холодно мама, 18 градусов на термометре, я смотрел…
– Тьфу на тебя, сквозняк тебя унеси! Надевай, говорят тебе, полосатый свитер! Иначе никуда не пойдешь!
– Мама, мне неудобно в полосатом свитере, у меня доклад по датчикам измерения электронных температур в условиях атомной турбулентности! – бледнел сын, решительно выставляя вперед всклокоченную бороду. – Может, жилет?
– Я тебе покажу жилет! Я тебе устрою атомную турбулентность! Через мой труп ты пойдешь делать доклад без полосатого свитера!
Но тут Вера Николаевна схватилась за сердце и упала замертво.
Профессор с облегчением повесил свитер обратно на вешалку.
Черт в кармане
Пристал как-то к одному хорошему человеку, Александру Сергеевичу Познатушкину, на пожарной лестнице черт. Совсем невезучий. Можно даже сказать, "тьфу!", а не черт. Вот до чего невезучий.
Этому черту как раз в ту ночь из их адской Кляузарии пришла огненная бумага, что если ты, мол, никчёмный такой-сякой, сегодня на смертный грех какого-нибудь доходягу не уговоришь, то булькать тебе в огненной геенне до самого второго пришествия.
А тут еще хозяин этого опального черта, с которым бок о бок тридцать лет прожили, его на улицу выгнал.
Завернули черта вместе с пылью и старыми обоями в рулон и вынесли по дороге на помойку.
Он, клыкастый, конечно, из контейнера вылез и бежать со всех копытец назад. Стучался-стучался, царапался-царапался, мяукал-мяукал, кем только ни прикидывался у своего прошлого хозяина под дверью.
А его не пускают.
Еще вышла хозяйка и правый угол, где черт от нее спрятался, ни с того ни с сего перекрестила, да так, что на черте шкурка задымила, и он, конечно, бегом на пожарную лестницу.
Юркнул там за батарею, копытца поджал, хлюпает, зубами стучит, хвост грызет, а время идет, нужно хоть в кого-то вселиться (уговорить побыстрее на смертный грех), а не то совсем черту геенна.
Такие вот дела были у него безрадостные на тот момент (как, впрочем, и все их чертячьи дела).
И вот, значит, выходит этот самый хороший человек Познатушкин (менеджер отдела продаж) на лестничную площадку утром, часу в седьмом, мусор выносить, а тут наш рогатый за мусорной трубой попискивает, на свою бумагу дёготь роняет.
Увидел черт Познатушкина и думает: Ура! Познатушкин! Обрадовался ужасно, и даже раздумывать не стал, годится ли для его черного дела этот человек или не годится. (Не такая была на данный момент ситуация у рогатого.)
Можно даже сказать, аврал.
В общем, прыгнул этот бес к Познатушкину в пустое ведро, свернулся на дне картофельной очисткой, на хорошие мысли зажмурился и в квартиру попал.
Принес хороший человек этого опального черта в ведре на кухню, поставил под раковину, а сам сел завтракать.
А Ангел у этого человека, у Познатушкина, был совсем старенький старичок. С самого рождения его был уже старичок, а теперь тем более.
Этого Ангела даже на пенсию приглашали, с выходным пособием и домиком у моря (чтобы старичок писал там свои мемуары).
А он: "Нет, – говорит, – и точка!" И ни в какую. (Не хотел своего хорошего Познатушкина на чужих ангелов покидать.) "Вот, – думает, – доведу своего Познатушкина до райских врат, а там уже и подумаю и про домик у моря, и про эти самые мемуары".
Ну и никто из чертей, разумеется, к такому уважаемому ангелу в гости бы не сунулся, как только этот наш невезучий продрогший черт.
А старичок Ангел так славно в своем Познатушкине устроился, добрые мысли по полочкам расставил, хорошие дела по ящичкам разложил и только пыль иногда в Познатушкине протирает.
А так, обыкновенно укроется потеплее крылом, устроится поудобнее и спит себе (чего ему за Познатушкина беспокоиться?). Познатушкин и комара не обидит. Проснется, бывает, старичок, посмотрит: все в порядке. И снова на боковую.
Так и получилось, что проспал мудрёный заслуженный Ангел немудрящего, жалкого черта, которого в Кляузарии почти под геенну списали.
Вылез бесенок из ведра (даже дверцей не скрипнул), огляделся тихонечко, принюхался – слышит "Тууууу!" – до чего тут все добрыми делами пропахло!
В левом углу кухни, над холодильником, у Познатушкиных образа. Лампадка горит.
В правом углу веник и бутылка с крещенской (это как раз таких, как он, из-под диванов выметать).
Ну и жена у Познатушкина красивая, шустрая, и две дочки-близняшки.
Познатушкин с дочками за столом сидят (завтракают), а жена у плиты. В аквариуме золотая рыбка.
Кухонная стенка, кресло, окно – вот и весь пейзаж…
Защипало у невезучего черта в глазах от всего от этого, как у человека от резаной луковицы, слезки дегтем на плешивую мордочку закапали.
В пятачке зачесалось (того и гляди чихнет, разбудит познатушкинского старичка), он туда-сюда, сюда-туда, – во всех комнатах чистота, кровати застелены, цветы политы, буквально как по райской поляне бегает, у всех святых на виду, даже на шкафах ни пылинки.
Но все-таки приметил черт, что люди живут небогато, чисто, но один только телевизор, и тот не плазма, а старый-старый, "Юность" называется.
У девочек в изголовьях по одному плюшевому медведю, в шкафчике четыре одежки.
У жены из косметики только косметичка, у Познатушкина на ботинках подошва есть просит.
Искал-искал черт, как бы ему к Познатушкину прицепиться, на какого червяка хорошего человека приманить, – ничего не нашел. (Просто шаром кати, серой даже от спичечного коробка не пахнет.) Думал даже жене украшение какое-нибудь предложить или любовную записку в пиджак Познатушкину подбросить, только посмотрел на жену внимательно и сообразил, что украшения она от него не возьмет и записки этой в кармане не заметит…
Что делать? Горит под чертом земля (паркет то есть). Геенна огненная так ему из-под плинтуса и светит, котел булькает.
Пока семейство завтракало, черт по стене на антресоль вскарабкался, по потолку пару раз прокатился, стал беленький (просто смотреть противно).
И еще, конечно, пришлось ему парочку добрых мыслей Познатушкина наизусть вызубрить, чтобы старичок познатушкинский, если проснется, их от своих не отличил.
Потом залез черт к Познатушкину в карман пальто (у того только одно пальто и было, в кармане дырка) и стал ждать, когда Познатушкин на работу пойдет.
По дороге всегда проще человека на смертный грех уговорить, чем дома в тепле и уюте. "Тут, – думает, – что-то попроще из списка нужно сообразить; прелюбодей из Познатушкина сразу видно – никакой, убивать Познатушкин тоже вряд ли кого-то станет, как его ни уговаривай… если может только деньжат ему подкинуть? Бумажником в кармане притвориться? Он же, бедняга, едва концы с концами сводит! У него же моль вместо шубы кошку ест".
"Это мысль!" – думает черт.
"Вот это я здорово придумал!" – думает черт.
"Тут точно Познатушкин не устоит, а потом из этого добрячины можно будет хвосты вить!"
А Познатушкин тем временем надел пальто с чертом в кармане, поцеловал жену, проводил дочек до школы и пошел к троллейбусной остановке.
Что у него там черт сидит, Познатушкин и не подозревал, шел себе да и шел, о хорошем думал.
Пришел он к остановке, а там народу (как это обычно утром бывает, когда все на работу едут), в общем, видимо-невидимо.
Познатушкин встал в конец очереди. Один троллейбус, конечно, пропустить пришлось (троллейбус, хотя и с гармошкой был, но все равно не резиновый). Пока хороший Познатушкин женщину с ребенком пропускал, пока старушку на лестницу подсаживал, тот троллейбус, конечно, не выдержал и без Познатушкина уехал.
Опять Познатушкин в очереди стоит: – "Зато теперь, – думает, – я уж самый первый в следующий залезу и поеду себе. Хорошо!"
Черт в кармане у Познатушкина аж заплесневел весь от такой тоски, все клычки у него от Познатушкинского "хорошо" защелкали, задребезжали, и еще как назло конфета "Монпансье" ему на шерсть сзади прилипла, как ни вертись, не отдерешь.
Это многие добрые люди любят сосательные леденцы, шоколадки всякие, "Аленушки", "Медальки", "Театралки" и всякие там клубничные карамельки ("Лимонные дольки" тоже), вот и Познатушкин тоже…
Черт измучился, извертелся, как шиш на вертеле: то справа к карману прилипнет, рванется – нет полшерстки.
То слева – опять полбока на дерматине.
Уже глаза зеленые из кармана у Познатушкина просвечивать начали. Дым пошел из пятачка коромыслом.
А Познатушкин стоит себе ив ус не дует, все свое думает: "Эхма! – мол, – до чего хорошо!"
(Всем плохо, а Познатушкину "хорошо", – вот до чего неприятный человек попался.)
Наконец опять троллейбус.
Познатушкин думает: "Опля! Зеленые иголки! Вот же хорошо как, что троллейбус! Сейчас я как раз в него первым вскарабкаюсь, усядусь, и будет мне… Хорошо…"
Это бывают такие безнадежно отсталые люди, которым все хорошо, о чем ни подумают (оптимисты называются). Полные дураки.
Раздражают чертей ужасно.
Как им черт ситуацию ни изверни (хоть плюшевого медведя наружу выверни), они думают: "Вот и хорошо, теперь его (медведя) еще обратно зашить и еще лучше будет!"
Видит Познатушкин, что, и правда, в троллейбус он сейчас первым войдет. Приготовился. Впереди ступеньки.
Тут, конечно, Познатушкина сзади как следует пнули, чтобы лез, а не топтался.
Он полез, а только потом уже вспомнил, что не помнит, где у него проходная карточка.
В общем, вспомнил про карточку Познатушкин, но тут ему искать стало некогда, потому что остальная очередь вверх поперла и Познатушкина к кабинке водителя лицом притиснули, чтобы не думал, что так уж все хорошо.
Он думает: "Ну ладно, хорошо…"
"Хорошо, что у меня в кармане еще есть мелочь!"
И полез Познатушкин к черту в карман…
А в кармане дырка.
Мелочь к леденцам прилипла, а бумажник с чертом прямо под колеса троллейбуса в самую снежную жижу…
Вскочил черт, только на тротуар выпрыгнул, хотел по ступеням обратно, но тут троллейбус двери захлопнул и тронулся.
И напоследок как следует обдал плешивого грязью.
Свобода выбора
К одному Валентину Семеновичу как-то раз в кафе-закусочной "Уют", у метро Октябрьское поле (первый вагон из центра, по эскалатору и сразу направо), подсел черт.
В этом "Уюте" вечно эти хвостатые толкутся (видимо-невидимо просто), но не особенно-то их и разглядишь, очень уж накурено, и там все, кто хочет покушать, помаленьку выпивают, пока совсем не напьются.
Вот и с Валентином Семеновичем получилась как раз такая история. Он взял себе бутерброд с серым мясом, салатик "Свежесть", графинчик и какое-то разливное.
И сел.
Он был курящий человек и пьющий, но давно не курил и не пил, из-за холестериновых отложений, и его жена Галина Борисовна (длинная женщина с характером) третий год выращивала из Валентина Семеновича "человека". Галина Борисовна выращивала из Валентина Семеновича человека посредством рулетиков из вареных капустных листов, начиненных пюре из морковки, тыквенных заготовок и прочих умопомрачительных рецептов из поваренной книги "Зеленый Сыроед".
Валентин Семенович ел, худел, здоровел, зеленел, на нем выпадали волосы, и он выезжал с женой зимой на лыжные воскресные прогулки в парк Лосиноостровский.
Так Валентин Семенович оздоравливался, и это, вероятно, шло ему очень на пользу, хотя время от времени (впрочем, очень несмело) Валентину Семеновичу приходили мысли как-нибудь, случайно, отравиться мясом или задушить жену.
Можно было бы, конечно, развестись с ней, но об этом Валентину Семеновичу было даже страшно подумать. (В некоторых семейных ситуациях проще задушить жену, чем развестись с ней.)
И так было плохо дело.
Однако закусочная "Уют" служила Валентину Семеновичу временным пристанищем, маяком в зеленых волнах семейного счастья, пристанью и передышкой.
Обыкновенно Валентин Семенович садился в "Уюте" один-одинешенек, где-нибудь сзади с краюшку, ел свое серое мясо и очень круто солил его (если солонка не поддавалась солению, он даже решался встать и попросить заменить).
И наслаждался свободой своего выбора.
Конечно, перед первой ступенькой в "Уют", Валентин Семенович часто разворачивался и возвращался обратно под землю, к табачному киоску, где брал пачку красной мягкой "Явы" и дешёвую зажигалку.
Иногда он брал еще себе под козырьком "Роспечати" скандворд.
Потом он садился в своем сумеречном уголке…
И наслаждался.
Одиночеством. Серым мясом. Сигареткой. Стопочкой.
И был счастлив.
О, снуроглазые, глупые черти! Беспризорные, бесприютные странники…
Они не знают, что счастье (которое они так щедро обещают людям) лишь краткий миг…
Только вспышка. Белая стрелка детского мелка на сером асфальте города.
Рыбья поклевка, падающая звезда, ладонь в руке, поворот плеча, изгиб губ и запах сирени после дождя.
Но тот черт, что подсел сейчас к Валентину Семеновичу в кафе "Уют", был стар, как черт, хитер, как черт, коварен, ужасен, древен, как каменный уголь, и лицо его было похоже на отпечаток доисторического моллюска в кремневом камне.
(И он тоже курил мягкую красную "Яву".)
Как мы уже говорили, кафе "Уют" было "битком", и, беспомощно оглядевшись по сторонам, наш Валентин Семенович понял, что черт попросился к нему из-за отсутствия прочих свободных мест.
Валентин Семенович обреченно кивнул и чуть отодвинулся, а черт со смущенной улыбкой поставил против тарелки Валентина Семеновича такую же точно тарелку с серым мясом, графинчик и разливное.
Они посидели так напротив друг друга молча, но странная одинаковость выбора блюд сообщила их, и они переглянулись.
Черт показался Виктору Семеновичу человеком скромным, усталым и симпатичным.
Черт отводил глаза, аккуратно кушал и дергал страдальчески левой половиной лица, тогда как Виктор Семенович дергал правой, стараясь прополоскать у себя во рту пломбу, которую ему сделали плохо, и она ныла.
Так они переглядывались и переглядывались, пока не почувствовали друг к другу взаимную симпатию и хлоп! – разом разговорились.
И их понесло.
Их понесло, и они, точно случайные попутчики в тамбуре скорого поезда Москва – Анапа, говорили и говорили, спеша в своих словах и перебивая друг друга. Одновременно всё-таки стараясь дослушать.
Черт много рассказал о себе…
Ему вспомнилось, как он был маленьким мальчиком (это черт-то!) и мечтал о собаке овчарке. (А ему ее так и не подарили!)
И Валентину Семеновичу тоже…
Черт с болью в голосе говорил о том, что он по образованию инженер космического оборудования (и Валентин Семенович тоже…) – вот это совпадение!
Они, оказалось, учились оба в Авиационном институте, напротив дома с колоннами, на Соколе, и ездили в институт на одном и том же 23-м трамвае, а иногда ходили до метро пешком.
Черт говорил, что они (инженеры по космическому оборудованию) теперь никому не нужны, и им платят в НИИ копейки…
(И Валентину Семеновичу тоже) и поэтому черт теперь работает заместителем главного по спецэффектам на телевизионном канале "Е" и одновременно еще пиротехником на свадьбах и корпоративах, а Валентин Семенович рассказал черту, что он остался в НИИ.
На это черт предложил Валентину Семеновичу взять его в "Е" вторым заместителем по спецэффектам, но в этом случае Валентин Семенович горько покачал головой и отказался (он все-таки надеялся принести хоть какую-то пользу родине).
И черт, видимо, зауважал Валентина Семеновича за это, потому что заметно прослезился (не верьте ему!) и полез обниматься. А ведь он, хитрец, был еще вовсе не пьян.
Черти никогда не пьянеют.
Они взяли еще по мясу и еще по графину.
Они чуть посидели молча, покуривая, что-то обдумывая, и продолжили разговор.
У черта оказалась мечта. Черт рассказал, что хочет построить яхту (нет, не какую-нибудь там лодчонку – корабль!), чтобы махнуть когда-нибудь ко всем чертям, на рыбалку, куда-нибудь (черт его знает куда) в Карелию, а главное, без жены!
"Рыбий хвост ей в заусенец!" – сказал вдруг с откровенной горечью черт, и пятачок его перекосился и съежился, точно он съел что-нибудь кислое, и тоскливо свесился.
Валентин Семенович тоже (в смысле мечтал о лодке)…
Он мечтал о лодке (о яхте!), и одна мысль о том, что как ни крути, а вскоре придётся тащиться домой, к своей Галине Борисовне, как там сказал черт? – "Рыбий хвост ей в заусенец", – и есть ее капустные листики, оздоравливаться и, оздоровившись вполне, по самое горло, так и умереть полностью здоровым, без единого осложнения от холестериновых бляшек, без лодки, без яхты, без собаки овчарки, так и не принеся никакой пользы родине, доводила Валентина Семеновича до отчаяния…
Да-да, он чуть не плакал…
И черт чуть не плакал тоже.
Жену черта (вот вам еще одно совпадение, а еще говорят, что не бывает такого!) тоже звали Галина Борисовна.
Тут уж, конечно, наш Валентин Семенович совсем не выдержал и вскричал: "У меня тоже!" И жена черта, конечно, тоже была дама с крепким характером и крутила чертом как хотела. Валентину Семеновичу оставалось только горько и изумленно кивать.
(Детей и у того, и у другого не было.)
Тут Валентин Семенович и хитрый черт посмотрели друга другу в глаза, с полным пониманием и преданностью, как в отражения, и прочли в зрачках друг у друга некую тайную мысль, которая, как оказалось впоследствии, тоже была у них общая.
Как хорошо, что в мире происходят такие встречи! Такие столкновения и пересечения схожих судеб, и существуют такие кафе-закусочные, как наше кафе "Уют" у метро! (Заходите, там все будут очень рады!), где люди (и черти) имеют редкую возможность поговорить по душам, высказаться в полной мере и о чем-то договориться…
А эти двое договорились о чем-то, и дальнейшие события нам сейчас это докажут, полностью, чтобы ни у кого не возникло сомнений.
Было ближе к девяти часам вечера, чем к восьми, когда наши знакомцы, крепко пожав друг другу руки (черт был в черных перчатках, с мехом и хорошего качества, все-таки пиротехника и спецэффекты это вам не НИИ), расстались навсегда, с тем чтобы больше никогда не увидеть друг друга.
Валентин Семенович шел решительно, и решительно не в ту сторону, куда обыкновенно угрюмо плелся в девятом часу.
Он миновал длинный дом с аркой, еще одно кафе "Пчелка", магазин "Тортик", "Продукты" и вскоре был у дома № 34 по этой улице.