- Леночка, я хочу сделать тебе необычный подарок, - сказал я, рассматривая ее накрученные и покрытые блестками каштановые локоны. - Я хочу для тебя спеть. Правда, стихи сочинял не я, зато они тебе знакомы.
Сотрудники нашего отдела, отгороженного от остальных пластиковой перегородкой до уровня плеч, подняли глаза и посмотрели вопросительно. Я встал на свое кресло, накрыв его журналом "Коммерсантъ Власть", и начал петь "Елочку".
Детей и таджиков в нашем офисе нет. Люди солидные. Одна лишь Леночка в восторге. Остальные в глубоком замешательстве. Народ из другого конца помещения вставал с мест, чтобы посмотреть, что здесь происходит. Рассматривали. Я пел и одновременно пытался представить, как это выглядит со стороны. Посреди рабочего дня мужчина тридцати двух лет весом в сто килограмм стоит на кресле и поет, ужасно фальшивя, песню про елочку. Рядом с ним прыгает восторженная Леночка. Две девушки рядом, Соня и Алла, потрясены, переглядываются с выражением типа "кто бы мог подумать, а с виду вроде нормальный". Во время слов "срубил он нашу елочку под самый корешок" через зал прошел один из начальников. Я, не прерывая пения, помахал ему рукой. Он улыбнулся в ответ, тоже помахал и вышел из зала.
- И вот она нарядная на праздник к нам пришла! И много, много радости детишкам принесла!
Закончив, я раскланялся.
Леночка задыхалась от восторженного смеха, визжала и хлопала в ладоши. Остальные девушки неопределенно улыбались и переглядывались. Аллочка ослабевшим голосом выдохнула:
- Охуе-е-еть.
Бородатый новостник Дима, как ни в чем ни бывало, в свойственной ему спокойной манере сказал:
- Это был достойный перфоманс.
- Это было дебильное пение! - воскликнула Соня, и тут же, с горящими глазами, подбежала к Лене. - Я тебе сейчас покажу фокус!
Это меня потрясло. Несколько секунд я стоял и смотрел на Соню, разинув рот. Поразительно. Соня - красивая, но вечно зажатая девочка. Всегда мрачное настроение. Ханжеские суждения. Каменное лицо во всех обстоятельствах. Всегда проявляет себя как серая мышка. А сейчас эта девочка вдруг бросает срочные новости и показывает фокусы. Завелась от дебильного пения?
Потом я услышал, как кто-то обсуждал увиденное:
- Что это все-таки было?
- Да хрен знает. Это ж Андреев. Он что только не выкинет.
- Отморозок, да…
Мне захотелось возразить. Сказать, что никакой я не отморозок, а просто устал от прежней жизни. Я хочу по-другому. Я хочу кричать. Я хочу танцевать. Но я не решился вмешиваться в диалог. Если бы я так сделал, получилось бы, что я оправдываюсь. Мне не хотелось оправдываться. Мне хотелось разрешить себе жить без оправданий за то, что я не такой, каким меня привыкли и ожидают видеть. К тому же мне было хорошо. Получил удовольствие. Лица потрясенных коллег, изумление Аллы, сарказм Димы и истерика Сони, сменившаяся вспышкой радости, - все это мне понравилось. А еще восторг Леночки. Такие подарки на день рождения получают не так уж часто.
Тот парень в блоге, что посоветовал мне это упражнение, был прав. После экспериментов с пением в публичном месте у меня возникло ощущение, что люди вокруг не имеют отношения к моим ограничениям. Все ограничения внутри меня. Мрачные попутчики в метро, озлобленные прохожие, хмурые коллеги, - все эти люди ни при чем. Никто меня не подавляет. Только я сам. Просто такой образ жизни у меня вошел в привычку. Ну что ж. Придется подобрать к этой привычке какую-нибудь отвычку.
11. БЛИЗКИЕ ДРУЗЬЯ
Happiest girl I ever knew
Why do you smile the smile you do…
And I would have to pinch her
Just to see that she was real
Just to watch the smile fade away
See the pain she'd feel
Depeche mode, "Happiest girb"
Любимая женщина значит очень много. Любимую женщину хочется оградить от страха, беспокойства и неприятных переживаний. Любимой женщине нужно постоянно давать понимать, что она не только самая любимая, но и единственная. Родная. Уникальная. Бесценная.
Мне было очень трудно совместить все это с тем фактом, что кроме нее меня интересовали другие женщины тоже.
Что делать? Я видел два варианта. Классический - врать. Она будет делать вид, что ничего не замечает, а я буду осторожно оберегать ее от поводов для тревожных мыслей. Плюс этого варианта - кажущаяся стабильность отношений. Минус - ложь пожирает изнутри нас обоих. Ну правда ведь. Ложь требует доказательств. Доказательства отнимают силы. Мне придется дорого платить - я свою ложь переживаю слишком тяжело. Впрочем, возможно, что ей будет даже тяжелее, чем мне. Ведь если мне придется обманывать ее, то ей - саму себя. Себя обманывать труднее всего. Она слишком чувствительная, проницательная женщина.
Второй вариант - честно сказать все как есть. Мы очень близки, поэтому, наверное, ей будет больно. Мне тоже. Но появится ясность. Правда освобождает. Она получит возможность выбора - принимать меня такого, как есть, или уйти. Я избавлюсь от тягостной необходимости врать.
Возможно, я полный придурок, но я убежден, что близость только тогда и может быть настоящей, когда мы оба можем делиться друг с другом всеми своими чувствами и мыслями. Без исключений. Если во мне происходит нечто очень важное, а я скрываю это от самого близкого человека, то что это за близость? Если я буду говорить обо всем, умалчивая о самом важном, чтобы уберечь ее оттого, что она не хотела бы обо мне узнать, мы оба потеряем в отношениях что-то особо ценное. Мы вместе убьем важную часть себя.
Я знаю, что обычно говорят о таких вещах. Что слышать такую правду тяжело и больно. Особенно женщинам. О них надо заботиться. И вообще, что мужчины - такие неверные по своей природе козлы, уроды, сволочи, пидорасы и бездушные скоты, а особенно я. Я это слышал неоднократно. Более того, я сам говорил нечто подобное много раз по разным поводам. О жестоких и бездушных женщинах. О грубых, эгоистичных и равнодушных людях. О друзьях, которые предают, потому что сволочи. О близких, которым наплевать, потому что тоже сволочи. Я обвинял кого-нибудь в чем-то каждый раз, когда мне было страшно или больно. Чтобы не брать на о себя ответственность за свою жизнь. Чтобы не принимать реальность такой, какая она есть. Чтобы оставить за собой призрачную надежду на легкий и радостный исход событий.
Говорят, надежда умирает последней. Это ложь. Надежды как таковой не существует. Это искусственное понятие. Мы используем его для обозначения ситуации, когда сами себя обманываем, отказываясь принимать реальность такой, как она есть, и требуем от нее, чтобы она стала такой, как нам удобнее. Если сразу принять реальность, придется работать в изменившихся условиях. А если немножко покапризничать? Вдруг реальность смягчится, подобреет, передумает и станет такой, как я хочу? Вдруг получится?! Вдруг партнер или бог, или начальство, или мама с папой, или кто там еще - тот, кто вместо меня управляет моей реальностью, - заметит мое недовольство, слезы, депрессию, обиду и прочую манипуляцию, после чего смилостивится и сделает так, как я хочу? Надо подождать. Вот, надолго затягивающееся состояние ожидания невозможного мы и называем надеждой. Куда комфортнее, чем признать: я просто отказываюсь быть взрослым и жду, что кто-то сделает мою работу за меня. Однако за этот комфорт приходится платить беспокойством, страхом и нарастающим потенциалом боли.
"Так поступать нельзя! Ты не должен уходить! Если ты меня любишь, ты должен мне подчиняться! Мужчина не должен причинять боль женщине!" Можно подумать, мужчине самому не больно от печальной правды. Можно подумать, женщине, которая отказывается признавать изменившуюся реальность из-за страха перед неопределенностью, будет лучше, если мужчина на словах будет правдоподобно врать, а на деле будет отчуждаться. Можно подумать, один из нас принадлежит другому, как собственность, и обязан подчиняться, словно раб, изощренно изображающий преданность.
Да, все так непросто.
Однако, это я сейчас, летом 2009 года, думаю так. А в начале 2007 года подобные рассуждения были мне несвойственны. Я боялся причинить боль своей любимой, и постоянно причинял ее себе через чувство вины. Я устал снимать обручальное кольцо на время, когда мы не вместе. Прятать от нее свой мобильник, чтобы случайно не увидела женское имя на входящих звонках. Говорить ей, что она лучше всех - это правда, да, но ей-то нужно, чтобы она была лучшей без сравнений, единственной.
…Я не собирался ни о чем говорить. Даже не думал. Скорее, собирался изо всех сил избегать любых мыслей о расставании, тем более слов. Но все получилось иначе, причем само собой, совершенно спонтанно. Видимо, это не могло не произойти, потому что назрело.
Мы с любимой сидели в ресторане "Тануки". Кушали суши с оранжевым лососем, какой-то суп, пили темное нефильтрованное пиво, похожее цветом на соевый соус.
Она говорила о нас. Обо мне. Как ей хорошо со мной.
- Настенька, я тебя тоже люблю. Ты мне очень дорога. Ты лучше всех, - ответил я. - Вместе с тем есть одна деталь, которая мне мешает. Мне кажется, что ты меня слишком сильно любишь.
Я на секунду замолк. Поднял на нее глаза. Она молча смотрела на меня.
- Такое ощущение, что ты без меня погибнешь. Что я как бы обязан тебя любить и быть с тобой. Это чувство меня сильно напрягает. Отнимает силы. Я тебя люблю и хочу, чтобы дальше мы были вместе, но мне не нравится чувствовать себя обязанным. И еще… Видишь ли… Я хочу, чтобы в моей жизни присутствовали другие женщины.
Где-то на словах про других женщин я снова поднял на нее глаза. Ее лицо почти не изменилось. Никаких потрясений, истерик в духе "как ужасно, ты меня разлюбил?!" Она ответила спокойным голосом:
- Все мужчины, которые были у меня раньше, почему-то думали так. Что без них я никуда. А на самом деле я живу. Не волнуйся, милый. Не беспокойся обо мне.
Она произнесла это так спокойно, как если бы речь шла о том, что выбрать из меню, чай или кофе. Только из голоса исчезли какие-то звонкие нотки.
Меня наполнило задумчивое восхищение. Наверное, другая бы тут же устроила разборку, начала бы плакать или ругаться, или обвинять. Она не другая. Я ее знаю. Я знаю, что ей сейчас тяжело. А говорит, не беспокойся. Какая сильная женщина, подумал. Какая изумительная.
Вечером мы легли в постель. Я был опустошенный, усталый и чуть было не заснул сразу. Однако очнулся, мы долго играли, потом энергично и тщательно делали секс. Потом она легла мне на левое плечо и сказала:
- Я хочу задать тебе один вопрос. Пообещай, что ответишь быстро и как есть.
- Да.
- Как изменится твое отношение ко мне, если ты узнаешь, что я сплю с другими мужчинами.
- Ну, я…
- Отвечай не задумываясь.
- Дорогая, сейчас у меня есть чувство собственности. Ты - моя женщина. А если бы ты спала с другими, ты была бы не моя женщина. Ты для меня была бы просто женщина, с которой я иногда сплю.
Выслушав, она благодарно обняла меня, прижавшись всем телом, и поцеловала в щеку. Ничего не сказала. Я тоже молчал. Так мы и заснули.
На следующий день она уехала. Обычно она звонила мне и говорила, что уже в поезде, что будет ждать, когда я приеду, что я - ее любимый, и так далее. В этот раз лишь прислала SMS-сообщение: "я уехала". Я перезвонил - ее телефон был отключен.
Позвонил ей следующим утром:
- Ты доехала хорошо?
- Да, все хорошо, - ответила слегка прохладным, почти деловым тоном.
- Я думаю, когда мне приехать, в следующие выходные или через неделю. Как ты думаешь?
- В ближайшее время не надо. Я буду очень занята.
- Ладно, я подумаю, потом позвоню. Пока.
- Пока.
Я положил трубку, сел на диван и закрыл лицо руками.
У женщин есть природная потребность принадлежать мужчине. Найти подходящего. Такого, которому хотелось бы принадлежать. И быть с ним. Возможно, это лишь моя концепция. Может быть, у женщин все не так, как я думаю, но я так думаю.
Принадлежать мужчине, у которого ты не одна, труднее. И не очень практично.
С другой стороны, она очень умная. Несколько лет назад, провожая меня в Москву, она сказала дрожащим голосом: "Дорогой, теперь тебе надо привыкать пользоваться презервативами". Так и сказала. Я ответил, мол, о чем ты говоришь, я же тебя люблю, а она закрыла мой ротладошкой и говорит: "Ты мужчина, и ты мне ничего не должен". А сама чуть не плачет. Но это было давно, с тех пор мы стали еще ближе, и теперь, наверное, ей будет труднее.
- Что мы можем сделать? Никто не обещал, что жизнь будет простой, - сказал я вслух, как если бы она была рядом. Встал с дивана, и пошел в ванную, чтобы умыть лицо холодной водой.
Вечером в моем блоге появилась скрытая запись:
"Я решил: мы изменим формат наших взаимоотношений. Он будет более зрелый, более реалистичный. Мы слишком близки, слишком родные, чтобы тупо порвать наши отношения. По моему представлению, новый формат будет такой: мы исключительно близкие, родные друзья по жизни, которые вдобавок к дружбе и взаимной заботе еще делают секс. Если хотят, конечно. Вот что я решил… Думаю, что смогу убедить ее. Почему я так уверен? Ведь у нее были другие мужики, которые не смогли ее ни в чем убедить. Потому что из нас двоих я сильнее, и я сильнее тех мужчин. Все у нас будет хорошо".
Через несколько дней от нее пришло электронное письмо, смысл которого сводился к тому, что я козел, урод, пидорас, гондон, скотина, и чтобы я убрался из ее жизни, и больше никогда не появлялся и не звонил.
Я сразу же набрал ее номер:
- Дорогая, ты что, дура что ли?! После всего, что мы прошли вместе, я не могу убраться из твоей жизни. Да, пидорас и скотина, ну и что? К тому же я люблю тебя!
Она произнесла только одну фразу:
- Пошел на хуй, - и бросила трубку.
Через некоторое время, когда она устала от эмоций, мы встретились, вместе провели несколько дней, делали секс, общались как самые близкие друзья.
Намного позже, в июне, она мне позвонила и сказала:
- Я сейчас пьяная, и, наверное, наговорю много такого, о чем потом буду жалеть. Но…
Дальше - много теплых слов, выражающих благодарность и что-то вроде светлой грусти перед расставанием.
- Я только сейчас пришла в себя от того разговора! Я тебе так благодарна! Я так много поняла о себе и о нас!
В конце разговора она спросила:
- Скажи, мы с тобой всегда будем друзьями, да?
- Еб твою мать, милая! Ну как можно быть такой дурочкой, чтобы задавать такие вопросы! Конечно, мы всегда будем близкими друзьями! Мы уже давно больше, чем друзья, чем супруги и любовники. Я же тебя люблю! Аты… меня любишь?
Мне, неуверенному в себе мужчине, было нужно, чтобы я был для кого-то дорог. Конечно, я хотел услышать "да".
Она ответила:
- Я хочу перестать любить тебя.
- За что же ты хочешь меня разлюбить?
- Зато, что ты не обнимаешь меня, когда мы не вместе…
Еще через месяц, в июле, мы вместе отдыхали в санатории на лесном озере, и я рассказывал ей о себе то, что никогда раньше не говорил. Такое доверительное общение стало возможным после того разговора за бокалом японского пива и последовавшим за ним болезненным расставанием.
Она спросила, почему я тогда сказал ей все. Ведь мог бы не говорить.
- Мы живем в разных городах. Трахай кого угодно, мне-то зачем об этом говорить?
- Ты для меня не жена и не любовница. Ты намного ближе. Я не мог тебе врать. Я бы чувствовал, что предаю тебя, а значит и себя.
Она сказала, что понимает. Что ей было тяжело. Что благодарна за все, что между нами было.
- Столько проведенных вместе лет. Столько открытий. Столько пережитого вместе. Такой секс. Спасибо милый, за то, что ты такой. У тебя будет много женщин, и они будут тебя любить.
- С другими женщинами я другой, Настя. Я с ними не могу быть таким, как с тобой. Я их не чувствую как тебя, и боюсь облажаться.
Напившись коньяка, мы говорили о женщинах для меня и мужчинах для нее. Я рассказывал ей про свои трудности. Она слушала, постоянно удивляясь тому, что я говорил.
- Игорь, я не верю, что ты такое говоришь. Это ты, в которого, насколько я помню за все эти годы, что мы знакомы, столько баб влюблялось, это мне говоришь ты?!
- Дорогая, у меня все трудности находятся внутри головы. Называются - комплексы и неуверенность.
- Какая на хуй неуверенность?! Ты что такое несешь?
Я стал что-то объяснять. Она часто перебивала репликами типа "да это же глупости!" или "тут нечего бояться!". Потом сказала:
- Знаешь, что самое важное с женщинами? Настойчивость. Добивайся. Пусть она говорит "нет". Пусть она фыркает и делает надменную рожу. Знаешь, что в ней при этом происходит? Ей приятно. Приставание мужика раздражает, если он неприятен. А если приятен, если классный, как ты, тогда приставание, повышенное внимание - очень приятно. Льстит самолюбию. Это приятная игра. Приятно играть в неприступность. Чувствовать себя важной дамочкой, которой добиваются. Помнишь, ты мне рассказывал про баб в институте. Как ты вокруг нее прыгаешь, а она в ответ делает холодное выражение на лице, а потом, когда перестаешь и уходишь, сама начинает за тобой бегать. Так у нас всегда. Мы делаем каменную морду, а сами внутри переживаем, только бы ты не перестал быть настойчивым…
Вечером в последний день, накануне моего поезда в Москву она сказала:
- Давай договоримся, что останемся близкими друзьями. Будем не менее близки, чем прежде. Хотя секс скоро уйдет из наших отношений.
Ее слова подействовали на меня неожиданно. Я тут же, на катамаране в середине озера, сорвал с нее трусы. В первые секунды она еще кричала:
- Игорь, вон с той лодки нас могут заметить!
Катамаран был маленький, сильно раскачивался, но мы крепко держались…
В поезде я все время думал о ней. Думал, какая восхитительная женщина. Даже отпускать умеет. Хотя и нагрузила меня чувством вины, не смогла не наказать. Думал, что даже когда секс уйдет из наших отношений, такой близкий человек у меня останется. Или, как минимум, пережитый с ней опыт.
Мы были вместе много лет. Я был замкнут на ней. Иногда трахал какую-нибудь еще, но только при случае, не более чем для разнообразия, и всегда тут же возвращался к ней, потому что все сравнения всегда были в ее пользу. Вместе с тем ее постоянное присутствие в моей жизни отняло у меня мотив для поиска и изучения женщин. А ведь женщины, по какой-то непонятной мне самому причине, всегда занимали в моей жизни особое место.