Потом мысли его приняли другой поворот. Он подумал, что эта дурочка могла еще кому-нибудь слить инфу о подпольном бизнесе - с неё станется. Вон она, сидит перед ним, болтает ногами и всё ей нипочем. Смутное, нехорошее подозрение шевельнулось в его душе.
- Ты кому-то еще рассказывала? - спросил он, настороженно глядя на неё сузившимися глазами.
Девушка лукаво посмотрела в его сторону, продолжая беспечно болтать ногой. Она не отвечала.
- Так ты кому-нибудь говорила? - голос Стаса предательски дрогнул, он напряженно сморгнул.
Валерия насмешливо подумала, что Стас придает деньгам слишком большое значение. Как люди, далекие от управления собственным бизнесом и никогда не видавшие больших сумм, девушка считала, что деньги можно достать легко - было бы желание. Возможности тут не главное, возможностей при нынешней жизни в Москве вполне хватает. По крайней мере, она всегда пользовалась богатыми подарками поклонников, а при случае их капиталом. Но она не была акулой гламура, высасывающей из успешных бизнесчелов живительные соки, пускающей их бизнес по ветру. Она была не слишком умной, но покладистой. Поэтому её и ценили бывшие бойфренды.
Сейчас, она усиленно размышляла сказать ему о Белорыбове или нет. Ей нравилось его напрягать и бесить, разыгрывать из себя интриганку. Пока Гусаров беспокойно бегал по кабинету, в её голове созрела мысль, что Максим тоже, как и она, мог поделиться этим секретом с Белорыбовым, а значит, есть на кого перевести стрелки.
- Ну, Стасик, ну ты вааще! - сказала она, кокетливо вытягивая нижнюю губу и хлопая длинными приклеенными ресницами, - я никому не говорила кроме Макса. Если только он не сказал кому-то еще. Может, Сашке Белорыбову?
- А зачем Максу, он и так получил свой кусок пирога!
- Да, ладно! А мне может что-то перепасть?
Гусарова подмывало сказать, что он дал Максиму большие деньги, но осторожность взяла своё. Он промолчал. В это время зазвонил сотовый телефон - это оказался отпускник Максим.
Гусаров сделал движение рукой, показывая Лере, что та свободна.
- Макс, привет! - сказал он, едва за Валерией закрылась дверь, - у нас пока всё окей - продажи идут и бабки текут. А ты там, где зависаешь? Тёлки хоть есть или так себе, одна муть?
Максим рассказал, что долетел нормально, но в Заволжске скучно - хотелось назад в белокаменную. Девушек мало, знакомых - никого, впрочем, он на тусовки в ночные клубы не ходил.
- Случай, Макс, ты никому не рассказывал о моем бизнесе? - спросил его Стас.
- Нет, - издалека ответил Макс, его голос шуршал в трубке, как бумага, - зачем мне? Я не убиваю курицу несущую золотые яйца. А что, еще кто-то в теме?
- Да так, проверял просто, - пробормотал Гусаров, не желая акцентировать разговор на этом. - Давай, оттягивайся! А нам тут работать надо.
Стас так и не узнал, владеет ли его тайной еще кто-то посторонний, кроме Макса и Лерки. Впрочем, ждать придется недолго, если всё раскроется, то очень скоро.
Дверь открылась, в кабинет вернулся Вадим.
- Кофе не хочешь? - спросил он.
- Нет.
Пить Стасу сейчас не хотелось, если и захочется, то виски или водки ближе к вечеру. Внезапно у него появилось желание рассказать о танцах, на которые он ходил.
Гусаров, как любой человек, имеющий хобби, хотел поделиться с кем-нибудь о своём увлечение, показать, что умеет, похвастаться даже перед посторонними людьми. Так иногда повар просит отведать блюдо, приготовленное им, чтобы гости разделили с мастером удовольствие от пищи - готовить только для себя скучно, потому, что тогда из искусства, готовка становиться обыденным делом, физиологическим действием для утоления голода. Танцы тоже могут превратиться из искусства в упорядоченные движения руками и ногами, совершаемые под музыку. Но то, чем занимался Стас, было искусством, по крайней мере, в его понимании. Он мог бы рассказать об этом Максиму и Белорыбову, но боялся, что они будут смеяться над ним, их едкий стёб ему был не нужен.
- Ты никогда не занимался танцами? - спросил он Вадима, быстро помаргивая рыжими глазами.
- Ходил в детском садике хороводом.
- Я не о том, бальными танцами не занимался?
- Нет, - Вадим удивленно посмотрел на Гусарова. - А что? Хочешь научиться?
- Я и так хожу в студию, - немного смущенно сообщил Стас, - начал недавно, но эта хрень, оказывается, заводит. Прикинь, столько энергетики, драйва, как будто на горных лыжах отжигаешь, аж башку сносит.
- Это как Ричард Гир в фильме "Давайте потанцуем?"
- Типа того.
- Какие танцы знаешь? - поинтересовался Вадим, влажно блестя глазами, - я просто так спрашиваю, не думай чего.
- Я и не думаю. Сейчас румбу разучиваем. Погоди!
Гусаров вскочил из-за стола, приблизился к Вадиму и занял закрытую позицию. Они были одинакового роста, что было удобно, поэтому Стас, взяв его руки, легко пристроил их на своих плечах и уставился прямо в глаза молодому коллеге. Влад ласково моргнул влажными голубыми глазами, в которых затаилось ожидание - их разговор принял неожиданный поворот, и у молодого директора появилась надежда найти себе пару.
Но Гусаров не обратил внимания на флюиды, исходившие от новоявленного танцевального партнера, он, словно вспомнив о чем-то спросил:
- У тебя музыка есть?
- Сейчас сделаю! - с готовностью откликнулся Вадим.
Быстро подойдя к столу, он включил стоявший на шкафу CD-проигрыватель "Samsung", с торчавшей из него сбоку флешкой. В комнате зазвучала песня "Отшумели летние дожди", которую пел с придыханием беззубый певец Шура:
Скажи мне "Да", "Да" - мой ответ,
Скажи мне "Да", не говори "Нет!"
Услышав песню, Гусаров усмехнулся.
- Нет, не пойдет, - сказал он и выразительно посмотрел на Вадима, - выключай, будем без музыки. Иди сюда!
С видимым сожалением Вадим выключил проигрыватель и подошел. Они вновь заняли закрытую позицию, встав лицом друг к другу. Гусаров принялся напевать мелодию румбы и выходило это у него неплохо - голос у Стаса оказался приятным, близким к баритону. Он прерывался только для того, чтобы подать команду.
- Сейчас поворот, - Стас оттолкнул рукой Вадима, показывая, куда тот должен встать, - сейчас шаг назад, но руки не отпускай. Это открытая позиция, теперь возвращайся назад!
Они вернулись в закрытую позицию.
- Еще движение бедрами, - продолжил экспресс-показ Стас, - вращай вправо и влево, медленно приседай.
Вадим делал все, как говорил Гусаров. Потом они пошли вместе, покачивая бедрами в одну сторону, в другую. Гусаров почувствовал, как во время некоторых движений директор салона невзначай касался его бедер своими. Он остановился, грозно глянул на Вадима - Стас не любил когда его отвлекали от занятий делом, особенно, если это дело ему нравилось. Вадим же принял невинный вид, показывая, что все происходящее чистая случайность.
Они продолжили двигаться.
В директорском офисе оказалось тесно, поскольку он никак не был приспособлен для латиноамериканского танца. Стас вел партнера, пытаясь лавировать между столом и креслами, стоявшими довольно кучно, но пару раз он чуть не опрокинул столик с электрическим чайником, а один раз едва не уткнулся в стенку, когда производил закручивание Вадима. Тот с видимым удовольствием подчинялся властным движениям руки своего начальника. Стас опять почувствовал осторожное касание бедра молодого человека к своему бедру.
- Ты чего? - он опять остановился и перевел дыхание, - я что, голубой?
- Стас, я этого не говорил, - Вадим осторожно отодвинулся назад, боясь бурной реакции Гусарова.
- Чего тогда трешься?
- Чисто случайно получилось. А вообще… - Вадим замялся, - ты не пробовал по-другому, нетрадиционно?
- С геями что ли? Нет, мне это не нужно.
- Зря, зря. Знаешь, новые ощущения обостряют чувства. Тебе может понравиться!
- Нет, не заманишь! Блин, ты чего забил копытом, из-за танца? Так и знал, что надо было с Леркой попробовать.
- Зря, зря, - разочарованно повторил Вадим, - вообще гей-культура известна давно, с древних времен. Да и писатели её не чурались.
- Это кто ж? - с усмешкой спросил Стас. Они разошлись в стороны, Стас снова уселся на директорское место.
- Например, Шекспир. Помнишь Гамлета?
- В смысле "быть или не быть"? Где ж там геи? У Гамлета была невеста Офелия. "Офелия, о, нимфа!" - я так иногда девчонкам говорю, когда хочу постебаться.
- Офелия это ошибка. Девушка ошиблась с выбором, не знала, что у Гамлета был Горацио, а когда узнала - сошла с ума. Или хотя бы два офицера Розенкранц и Гильдестерн? Они тоже были вместе.
Стас с удивлением спросил:
- Что за лабуду ты несешь?
- А что? Сам почитай!
Однако перечитывать Шекспира Стас не стал. Он решил не продолжать этот пустой, со всех точек зрения, разговор, посмотрел на часы и понял, что пора возвращаться в головной офис.
Кое-что он узнал здесь, в автосалоне в Крылатском, но эти новые знания ему не нравились. Он и до этого знал, что Лера была строптивой девушкой, взбрыкивала, где ни попадя, и Стаса это не устраивало. Наверное, поэтому они и расстались в своё время.
Разговаривая с ней сегодня, он почувствовал, что она что-то недоговаривает, виляет. Эти её лукавые взгляды, насмешливый тон. Не зря говорят, что для девушки лучшая защита - нападение. Не скрывалась ли за её смешливостью вина?
Теперь он с уверенностью думал, что, скорее всего, Валерия сдала его Максиму, а не Белорыбов. В таких делах он редко ошибался. Но Максим это пройденный этап, с ним уже все решено, всё разрулено. А вот Белорыбов? Знает ли он? Если ему не говорил Макс, то, наверняка, болтнула Лерка.
Как шахматный гроссмейстер Стас пытался просчитать ситуацию наперед, предугадать стратегию противника, его возможные ходы. "Придется допустить, - думал он озабоченно, - что Лерка растрепала обо всем Белорыбову. Но платить этому лоху, как и Максу, я не буду. Слишком накладно и лишает весь бизнес доходности".
Он окинул взглядом Вадима, разгоряченного румбой, снявшего бежевый пиджак и оставшегося в голубой рубашке, на которой под мышками и на спине проявились темные пятна пота. Вадим казался взволнованным после танца с мужчиной.
Гусаров иронически хмыкнул:
- Пока, лузер!
- Почему лузер? - удивился Вадим.
- Меня-то ты не снял!
Глава 14
Мама Кати Нина Георгиевна часто думала о дочери. Ей было жалко свою дочь, она хотела ей счастья, но повлиять на её жизнь никак не могла. Она считала Катю беспечной, отчасти бестолковой, совершенно непрактичной.
Нина Георгиевна работала бухгалтером в финансовом колледже. Заполняя платежные поручения, делая проводки и другие бухгалтерские операции, она иногда надолго задумывалась, снимала очки, протирая уставшие глаза.
Катя никак не могла познакомиться с достойным молодым человеком или приличным мужчиной, пусть даже и постарше её, а ведь дочери пора было взрослеть. Разве она могла растить и воспитывать сына, если сама была еще ребенком, капризным и безответственным, как казалось матери?
Нельзя сказать, что Нина Георгиевна не уделяла ей время, когда Катя была маленькой. Она старалась привить дочери правильное отношение к жизни, которое, по её мнению, выражалось в хорошей учебе, примерном поведении и послушании. Такое сочетание несло позитив, составляло внутренний стержень человеческих качеств, а иметь стержень это очень важно. Это то, что помогает выдержать удары судьбы, жизненные невзгоды, стойко их перенести и вновь идти дальше.
Так считала Нина Георгиевна. И она всеми силами старалась выковать этот стержень у Кати.
В школе её дочь училась хорошо, закончила с отличием. Так же неплохо она провела и студенческие годы. Мать с удовлетворением думала, что добилась своего - её дочь готова вступить в жизнь. Но скорый брак, сразу после института, а затем последовавший развод, смешал все планы. Она видела, как Катя теряла уверенность в себе, замыкалась, делалась грубой и была сама собой только, когда оставалась наедине с сыном Денисом. Тогда она вновь становилась веселой, открытой и душевной. Нина Георгиевна, с отчаянием наблюдая эту картину и не знала, как помочь дочери.
Сама она когда-то осталась без мужа. Правда здесь была другая история - муж заболел, лег в больницу и там сошелся с медсестрой. Потом они уехали куда-то на север и Нина Георгиевна, долго не имела о нем сведений, пока однажды случайно не узнала, что её бывший внезапно скончался от инсульта. Жалости и сожаления по отношению к нему она не испытала - все, что было между ними осталось в прошлом. Она вырвала его из сердца, как отрывают листок календаря и бросают в корзину с мусором - назад не достанешь, обратно не приклеишь.
Её дочь примерно также поступила с бывшим мужем - решительно и безвозвратно выбросила его из головы. Она была гордой. Этот её поступок Нина Георгиевна полностью одобряла, но вот потом. Один, другой молодой человек в её жизни - возникали и скрывались, как мотыльки в ночи. Сейчас вот этот Никита. Зачем он её нужен?
Нина Георгиевна сокрушенно покачала головой.
Затем мысли её потекли по другому пути, она подумала о Денисе. Через пару-тройку лет мальчику нужно будет идти в школу. Возможно, ей придется уволиться, брать подработку на дом, чтобы провожать и встречать его. Время было страшным: что ни день, то сообщения о педофилах, маньяках, других ужасных вещах. Нет, внука никак нельзя оставлять без присмотра!
Нина Георгиевна расстроено посмотрела в окно. За окном осень уже вступала в свои естественные права.
Сентябрь начался с мелких дождей, ночных похолоданий и сильного листопада. Дворники, большинство которых было выходцами из Средней Азии - таджиками, узбеками не успевали убирать тротуары, уныло шаркая по утрам метлами и скребками. Они собирали мокрые грязные листья в кучи, упаковывали их в полиэтиленовые мешки для вывоза мусоровозками, словно из города увозили останки лета, бывшего до того живым существом.
Казалось, все вокруг: и печальные дворники, словно поздние мухи, кружащие во дворах, и серые московские дома, и скучные витрины магазинов, и безрадостные лица людей на улицах, в метро, ощущали, что не за горами приход холодной зимы.
Нина Георгиевна неторопливо думала о житейских делах.
У Кати отсутствовали демисезонные сапожки, не было хорошего осеннего пальто, но вместо этого дочь тратит деньги на бог весть что. Катя вновь начала встречаться с мужчиной и сделала это не только вопреки её предупреждению о женатых, но и вопреки своему собственному мнению.
Она глупо проводит время с Никитой в ресторанах и общих компаниях, ходит в кино, на концерты. Это всё глупо, потому что бесперспективно. Никита никогда не бросит семью ради неё, он ей сам сказал об этом. И правильно! Какой мужик в здравом уме так поступит? Они все горазды погулять на стороне, но потом возвращаются назад, словно побитые псы, поджав хвосты.
Эти маленькие, дрожащие и противные хвосты, вдруг явственно представились Нине Георгиевне, она брезгливо передернулась. Недовольно сжав губы, отчего они превратились в две тонкие параллельные полоски на лице, она надела очки, чтобы продолжить работу, но цифры в глазах расплывались.
Она вновь вернулась мыслями к Кате.
Тот молодой человек в метро, на которого показала ей дочь. Тогда он ей не понравился. Сейчас, спустя время, Нина Георгиевна подумала о нем по-другому. Почему бы и нет, собственно говоря? Выглядел он хорошо, солидно, как мужчина, который имеет много денег и сможет обеспечить семью. Главное, чтобы Катя ему нравилась. А вот об этом Нина Георгиевна, как мать, беспокоилась очень сильно. Мужчины такие непостоянные, такие капризные, мнительные, себялюбивые. К тому же этот молодой человек тоже мог быть женат. Кате ведь это неизвестно, а отсутствие кольца на пальце еще ничего не доказывает.
Она с сомнением покачала головой, будто разговаривая сама с собой. Как и все матери, Нина Георгиевна хотела, чтобы её дочь была хорошо устроена, вышла замуж за надежного, порядочного человека, но как большинству из них, в глубине души ей не очень хотелось, чтобы устройство этой жизни сложилось более счастливо, чем у неё самой.
Нина Георгиевна машинально собрала платежки, лежащие перед ней, в стопку. Она хотела отсортировать их по дате, потом решила по сумме, но все же передумала делать и то, и другое, и отложила бумаги в сторону.
В это время дверь бухгалтерии отворилась, появилась её коллега Таня. Молодая девушка была в хорошем настроении, она улыбнулась Нине Георгиевна, бросила сумочку на стол и подошла к вешалке, чтобы снять светлый плащ. Нину Георгиевну не обманывала её показная веселость и добродушие. Таня пришла в бухгалтерию колледжа недавно, но уже, как сообщали Нине Георгиевне доброжелатели, метила на её место. Она постоянно, в обход её, бегала к директору, вываливала всякие гадости о Нине Георгиевне: что она медлительная, невнимательная, допускает много ошибок, что она вредная и неуживчивая. Как вывод следовало, что ей пора уйти на пенсию и не мешать молодым.
Мама Кати между тем подозревала, что между Таней и престарелым директором Иваном Трофимычем возник роман. Эти его ласковые взгляды, когда он приходил в бухгалтерию, эти его фамильярные обращения. "Танюша!". О чем еще можно было говорить? И конечно, куда ей, Нине Георгиевне до молодой?
Татьяна между тем, села за свой стол, включила компьютер.
- Нина Георгиевна, вы сделали разбивку платежек по счетам? - спросила она, словно являлась главным бухгалтером. В голосе девушки Нине Георгиевне послышалась непривычная строгость.
"Может директор её уже назначил на мое место? - подумала женщина с тревогой, - но Вера Дмитриевна мне ничего не говорила". Вера Дмитриевна была их главным бухгалтером.
- Нет, Таня, - она ответила спокойно, - я сейчас этим занимаюсь.
Девушка покосилась на толстую пачку платежек, но ничего не сказала. Дверь открылась, и в их кабинет вошел директор Иван Трофимович - высокий седовласый мужчина, с очками в дорогой оправе. Стекла очков были выпуклыми. Насколько Нина Георгиевна знала, у директора был сильный минус.
- Уже съездила, Танюша? - спросил он, приветливо улыбаясь девушке, а на Нину Георгиевну не обращая внимания. По крайней мере, ей так показалось.
- Да, Иван Трофимович. Представляете, везде очереди, что в налоговой, что в Пенсионном Фонде. Просто ужас! Я там проторчала лишние пару часов.
- Не говори! Никак у нас порядок с этим делом навести не могут. Ладно при советской власти - там везде были очереди, но сейчас? Не понимаю! Это же проще простого.
Глаза директора, как глаза у людей, носящих выпуклые стекла линз с большим увеличением, выглядели большими, блекло-голубыми и наивными. Очки он почти никогда не снимал, а когда снимал, сразу превращался в слепого крота - его лицо становилось сморщенным, маленьким, на нем возникало беспомощное выражение потерявшегося в толпе ребенка.
- Если у тебя работы много, мы можем отправить в следующий раз Нину Георгиевну, - сказал директор и, повернувшись, посмотрел на Нину Георгиевну так, словно впервые увидел.
Ей сделалось неприятно от этого, обидно, поскольку она проработала в колледже больше десятка лет, не как какие-нибудь вертихвостки.
- Иван Трофимович! - сказала Нина Георгиевна, и её голос дрогнул от обиды, - у меня много работы, я не успеваю. Если еще полдня буду тратить на поездки, то вообще работа встанет.