Рука моя взметнулась. Клочок бумаги с письмом мисс Чамли выскользнул из пальцев, крутясь, полетел вверх и, дрожа, запутался в вантах. В мрачной решимости я думал: пусть летит, пусть! Но тут какой-то матрос по собственному почину отложил швабру, вскарабкался на ванты - вылитый мистер Бене! - подцепил его и протянул мне. Я кивком поблагодарил и остался стоять с листком в руке. Как я создал призрак из ничего? Как этот призрак стал для меня дороже всего на свете? Он подвиг меня, здравомыслящего и расчетливого человека, на совершенно безумные действия - сочинительство стихов, выпытывание неприятной правды у лейтенанта Бене… а ведь она вполне (вот и еще одна ложка дегтя!) могла увлечься им, а он и не видел этого, будучи одержим женщиной, которая годится ему в матери!
- Убирайтесь, Виллер! Черт побери, вы так и будете путаться у меня под ногами?
- Сэр?
- В любом случае эту сторону обслуживает Филлипс!
- Нет, сэр, прошу прощения. Старший офицер сказал, что раз уж мы с Филлипсом договорились, я остаюсь за вами - вы же просто сменили каюту, сэр.
- Мне надоела ваша унылая физиономия!
Я ринулся прочь из каюты, едва не размозжив голову о мачту, и позвал Филлипса. Однако в этом не было нужды, потому что он уже осторожно пробирался по коридору в салон, держа веник.
- Филлипс, вы можете снова меня обслуживать.
Филлипс быстро заглянул в салон.
- Могу я поговорить с вами наедине, сэр? Он ведь там умер.
- Боже милостивый, да на этом корабле где только не умирали!
Филлипс медленно, задумчиво кивнул:
- Но ведь мистер Колли, сэр, был ученый.
С этими словами он отдал честь и взялся за веник. Я сел, совершенно сбитый с толку. Становилось все более очевидно, что мистер Смайлс прав: вот еще один безумец. И Виллер ему под пару. Очевидно, что я вполне могу считаться третьим. Горизонт дернулся и исчез. У меня возникло совершенно сумасшедшее чувство: я тоже "ученый", и, быть может, призрак Колли, крадущийся, словно зловоние, по кораблю, и есть "motus" нашего идиотского впадения в грезы.
Я отправился в салон, крикнул Бейтса и получил от него очередной запас бренди. После я поел холодной говядины, и, уподобившись поселянину, поедающему под кустом свою нехитрую снедь, уберег мясо ценой пикулей, изгваздавших мои "невыразимые". Пришел Олдмедоу и разделил со мной трапезу; помню наш путаный разговор о смысле жизни. Имея не столь крепкую как у меня голову, он совершенно захмелел, бедолага. Когда я отправился провожать Олдмедоу до его каморки, мы оба едва ковыляли. В каюте я долго баюкал расшибленный локоть ("Виллер, вы свободны"), но не возражал, когда слуга уложил меня в койку.
Будучи, однако, слегка в подпитии, я втянул Виллера в разговор, во время которого он пролил свет на тайну своего нежелания покидать мою каюту. Он не доносил на Билли Роджерса, хотя на баке все так думают. Но все равно, мол, с ним разделаются, если он не будет держаться поближе к джентльмену. Это все недоразумение. Нет, что вы, за борт его не кидали, он просто поскользнулся и потерял равновесие. Нет, он никого не винит. А офицеры думают, что корабль потонет? Так или иначе, он не знает, как ему быть…
Я теперь весьма досадую, что во хмелю не проявил должной предусмотрительности, которая необходима, когда имеешь дело даже с самым преданным и правдивым слугой! Я заключил с Виллером своего рода договор - я позволю ему ходить за мной по пятам, а он поведает мне, что на самом деле произошло с Колли. Виллер согласился, при условии, что я никому ничего не расскажу, пока он на корабле. Сведения его оказались такого рода, что я не смею доверить их своему дневнику.
(15)
Ранним утром меня разбудили крики с палубы, и я выбрался на шкафут.
- Заноси конец! А ну-ка, похватали хват-тали!
И ответный крик с носа:
- Налегай помалу!
Я отлично видел ее справа по борту - "Алкиона"! Мачт на ней совершенно не было, они лежали рядом на воде, белые паруса волочились по волнам, моряки тащили их и пели. Их песня доносилась до нас.
- Где ты бродишь день-деньской, Билли Роджерс, Билли-бой?
Мы стояли борт о борт с "Алкионой". Наши матросы с удивительным проворством убирали паруса.
- Эй, там обрифить брасопы!
Сэр Генри держался за ванты того, что осталось от их бизань-мачты.
- Видали, Андерсон? Из-за моего старшего оказались мы в дерьме. И ведь говорил я ему: "Беллами, не меняй галс, а то оставишь нас без мачт!"
И Она была там, на палубе, протягивая ко мне руки! По щекам ее катились слезы радости. Она шагнула навстречу. Мы слились воедино…
Я обнимал мисс Грэнхем. На ней не было корсета; я боролся с ней, но не мог освободиться. Неудивительно, что на обоих кораблях смеялись, да еще я оказался не одет…
У койки стоял Виллер с чашкой кофе в руках.
- Вот, еще теплый, сэр.
Голову мне, казалось, сдавили; в желудке противно сосало.
Виллер скромно опустил глаза, как подобает вышколенному слуге. Я открыл рот, чтобы велеть ему уйти, но передумал. Он помог мне одеться, однако брился я сам. Качка была ровной. Я оставил Виллера прибираться в каюте и отправился в пассажирский салон, где обнаружил мистера Боулса. Он принес извинения, что не собрал комитет, хотя, сказать по правде, я вовсе позабыл о назначенном собрании. Он сообщил, что мистер Преттимен очень плох, а мистер Пайк занят детьми. Я говорил мало, только бормотал в нужных местах. Думаю, мистер Боулс (человек, наделенный некоторым разумом; от него будет немало пользы, когда мы достигнем Сиднейской бухты) догадался о том, что я не расположен к разговорам. Именно от него я узнал, что пропустил интересную флотскую процедуру. Это еще одна причина, по которой я пожалел, что позволил себе лишнего, если не сказать больше. Лучше бы я проследил за тем, что придумал лейтенант Бене, или же в чем он помогал. В то время как мы с Олдмедоу пьянствовали, он изобрел совершенно новую снасть! Матросы орудовали "продольным тралом", удаляя наросты с киля. Это придумал и предложил мистер Бене. Мне сообщили, что дело это наитруднейшее и состоит в "травлении и выбирании" троса и одновременном подергивании его вперед и назад, что требовало согласованных усилий всей команды, коей буквально дирижировал мой друг, лейтенант Саммерс.
Эти сведения пролили свет на наблюдение, которое я сделал, пока мы с лейтенантом Олдмедоу развлекались в салоне. Выглядывая поминутно в кормовой иллюминатор, я заметил, как в кильватере всплывали лоскуты темных водорослей (не таких, как зеленые наросты у ватерлинии). Испытывая нечто вроде зависти, я подумал: если мистер Бене будет продолжать в том же духе, то к концу путешествия распоряжаться на корабле будет он!
К тому времени как мистер Боулс пересказал все новости, я почти чувствовал себя человеком, но мне требовалось выйти на воздух. Надев плащ, я прошел на шкафут, а после - на свое обычное место у кормовых перил. По палубе все так же тянулись канаты, но теперь только в носовой части. Один трос - около него там и тут стояли матросы и офицеры - был разложен на баке и связан с веревками, которые, кажется, называются талрепами. Упоминание веревки обыкновенно вызывает в памяти нечто, применяемое для стягивания крытой камышом крыши или для закрепления рогожи, коей накрывают стога. Но эти вервия были совершенно иного рода - сложная структура, необычное переплетение нитей и вид - не могу придумать другого слова - какой-то "зубастый". Талрепы лежали через небольшие промежутки, каждый из них придерживали двое матросов. Трудность сей операции стала понятна, когда я уяснил, что дело заключается в протягивании троса с одной стороны судна на другую под бушпритом - через штормовые шпигаты - по обеим сторонам шкафута. Опустить трос, конечно, легко, но совсем не просто протащить его вдоль корабля, однако же матросы пытались совершить именно это. Качка отнюдь не способствовала их совместным усилиям. Я прошел вдоль наветренного борта, чтобы получше разглядеть действия матросов, но спустившийся сверху мистер Бене проговорил:
- Полагаю, сэр, сейчас вам здесь не место.
- Я вернусь к себе, как только удовлетворю свое любопытство, и ветер выдует из меня остатки вчерашнего хмеля. Думаю, никогда больше не буду пить.
- Qui a bu, boira.
- Черт побери, мистер Бене, вы говорите по-французски как лягушатник! Это даже как-то не по-английски. Но возвращаясь к вопросу о школьницах…
- О Боже, нет! Умоляю, мистер Тальбот… Похоже, можно рассчитывать не меньше чем на пару узлов. Вы заметили, как подействовало удаление наростов со шпунтовых поясов? Я думаю, как минимум узел, хотя мистер Саммерс так не считает. В полдень, конечно, станет ясно. Он просто осторожничает, так ведь? Капитан Андерсон со мной согласен. "Ровно узел, мистер Бене, - сказал он, - так и запишу в журнале".
- Вас можно поздравить.
- Прежде чем я уйду в отставку, сэр, и посвящу себя перу, я надеюсь показать флоту, что не следует недооценивать разум, равно как и полагать его добродетелью, свойственной единственно старшим офицерам.
- Что касается добродетелей…
- Прошу вас, не начинайте сызнова. Я немало настрадался от утомительных высказываний сэра Генри на этот счет. То, что я с ним расстался, - единственное утешение в моей разлуке с Ней.
Мистер Бене вздохнул. Я продолжил:
- Мисс Чамли…
Но мистер Бене прервал меня:
- У вас есть сестры, мистер Тальбот?
- Нет, сэр.
Мистер Бене ничего не сказал, лишь серьезно кивнул, словно получил подтверждение своим мыслям. Его кивок и предшествующая фраза были столь загадочны, что я не нашелся что сказать.
- А теперь, мистер Тальбот, вам пора отойти подальше к шканцам. Сейчас нам будет не до пассажиров.
С бака его окликнул Чарльз Саммерс:
- Мистер Бене! Как закончите беседу, соизвольте вернуться к своим обязанностям. Мы вас ждем.
Я отправился обратно и встал у входа в коридор. Развернувшаяся передо мной сцена была не столько увлекательной, сколько беспорядочной. Оказалось, мистер Камбершам распоряжается с одной стороны бака, а мистер Бене - с другой. Общее руководство осуществлял Чарльз Саммерс. Матросы налегли на поручни и наклонились за борт, спиной ко мне. У меня возникло абсурдное впечатление, что наши просмоленные герои отдают дань морской болезни - прямо в море. Они, по-видимому, и держали трос, который служил для чистки днища. Лишь только это до меня дошло, как Саммерс выкрикнул команду:
- Отпускай!
Люди, лежавшие на поручнях, выпрямились. Бене и Камбершам принялись покрикивать на своих матросов, добиваясь, чтобы те действовали слаженно. Я не могу в точности описать, что именно они делали, поскольку и сам этого не понимал. Теперь, задним умом, я догадываюсь, что они перемещали трос взад-вперед, словно пилили. Ничего особенного как будто не происходило. Я повернулся и посмотрел вверх. Вахту нес мистер Смайлс, юный мистер Тейлор был вестовым. Тейлор выглядел подавленней обычного - возможно, потому, что в самой непосредственной близости, у поручней, заложив руки за спину и расставив ноги, стоял капитан, который в молчании наблюдал со шканцев за происходящим.
Неожиданно на баке поднялась какая-то суета. Люди Камбершама свалились в кучу, и он клял их, пока они выпутывались. Возникла долгая пауза. По-видимому, один из концов троса упустили, и потому все пришлось начинать сызнова. Лейтенант Бене спорил с весьма недовольным Чарльзом Саммерсом. Загорелое лицо старшего офицера, против обыкновения, побледнело - возможно, от гнева. На баке образовалась мешанина из веревок и блоков, среди которых что-то делали матросы - надеюсь, сами они понимали, что именно. Ждать пришлось долго. Я развернулся и стал взбираться на шканцы, где капитан принял мое приветствие если не дружелюбно, то хотя бы не выказывая дурного расположения духа.
- Добрый день, капитан! Но он, похоже, не добрый. Скажите, чем занимается команда?
Я был уверен, что он оставит вопрос без внимания.
Но Андерсон ответил - шепотом. Как я понял, произошло это не от стремления к таинственности - просто этот угрюмец молчал куда дольше, чем предусмотрено устройством человеческой гортани, и теперь ему пришлось прокашляться. Отойдя к борту, он сплюнул через поручни, возвратился и встал рядом, не глядя на меня.
- Они производят чистку.
Как будто я и сам не знал! Видимо, подробности операции придется вытягивать из него по одному слову.
- А как добиться, чтобы тросы двигались вплотную к корпусу? Наверное, есть много недоступных мест.
И зачем я только открыл рот!
- Разумеется, мистер Тальбот, недоступные места остаются, несмотря на то, что подводная часть судна имеет почти полукруглое сечение. Но хороший офицер применит смекалку и легко разрешит подобные трудности. Тросами можно водить в разных направлениях, не только вдоль судна. Мистер Бене предложил план, который мы сочли пригодным. Такая чистка днища в открытом море, да еще на ходу - вещь совершенно необычная. Я даже не знаю, много ли раз к такому прибегали. Но в наших обстоятельствах… Мистеру Бене удалось удалить наросты из-под киля, и я нахожу это большим достижением.
- Стало быть, вы выиграли, поменявшись офицерами.
Капитан Андерсон на мгновение нахмурился, но, по-видимому, не смог устоять перед возможностью поговорить о своем любимце.
- Мистер Бене намерен вычистить нас так, словно мы только-только со стапелей. Мы поснимаем снасти со всего судна и даже блоки с нок-рей. Мистер Бене - настоящий моряк, сэр: паруса, пеньковые веревки и блоки - вот его стихия! И никакого тебе пара, никаких железных цепей или проволочных канатов!
- Веревок у него и вправду достаточно. Я и не знал, что на корабле их так много.
- То, чего не добьется капитан, у которого есть хорошие офицеры, тросы, паруса, дерево и работящий экипаж, - того и вовсе сделать нельзя!
- Что ж, капитан, не стану с вами спорить. Мистер Бене - весьма энергичный молодой человек, и я всецело полагаюсь на ваше мнение о его способностях в морском деле.
Капитан значительно оживился.
- Он далеко пойдет!
- Во всяком случае, по-французски он говорит почти как парижанин.
- Неудивительно, мистер Тальбот. Родители его - эмигранты.
- Внешность и манеры у него весьма располагающие. Золотые волосы, румянец - соль ему как будто и не вредит - настоящий морской Адонис!
Капитан угрюмо глянул на меня, словно пробуя слово на вкус.
- Адонис… Прошу прощения, мистер Тальбот. Я занят.
Боже, он решил таким образом от меня отделаться!
- В таком случае не позволяйте мне вас отвлекать, капитан. Мне весьма интересно все, что вы делаете.
Издав какой-то сдавленный рык, капитан повернулся, шагнул к переднему поручню и ухватился за него обеими руками, словно хотел вырвать и использовать как дубинку. Андерсон обратил взор вверх, на парус, и рявкнул на мистера Тейлора. Тот прикрикнул на рулевых, которые, в свою очередь, посмотрели на кромку паруса, заглянули в нактоуз, передвинули табачную жвачку от одной щеки к другой и "переложили руля", что, насколько я мог заметить, на поведение судна никак не повлияло.
Я продолжил наблюдение за происходящим на баке. Дело продвигалось медленно, и через некоторое время Андерсон не выдержал и затоптался взад-вперед по левому борту палубы, не обращая внимания на прыжки корабля, а также, наверное, и на его "выгибание" и "прогибание". Судя по походке, многие годы капитан именно так и провел. Мне почудилось, что если корабль опрокинется - не приведи Господь! - Андерсон так же мрачно протопает по днищу и будет вышагивать взад-вперед по килю, дожидаясь, пока лейтенант Бене приспособит как-нибудь эту гору тросов, блоков, кусков рангоута и парусины, дабы вернуть судно в прежнее положение! Капитан и его непоколебимость напоминали неумолимое вращение небесных сфер.
По лестнице поднимался Пайк. Лицо у него было в слезах. Ветер сдувал слезинки, но на глазах тотчас выступали новые. Пайк, пошатываясь, приблизился, упал на меня, обхватил обеими руками и зарыдал мне в живот. Он шептал:
- Фиби! Моя крошка Фиби…
- Господи! Умерла?!
Капитан подошел к нам и уставился на Пайка.
- Кто умер?
- Говорят, она умирает. Моя маленькая Фиби!
- Это мистер Пайк, капитан. Фиби - его дочь. Возьмите себя в руки, Пайк.
- Кто говорит, сэр, что ваша дочь умирает?
Пайк шмыгнул носом и икнул.
- Миссис Пайк, капитан. И мисс Грэнхем тоже.
- Бросьте, Пайк, - сказал я, - они - ни та, ни другая - в медицине не разбираются. Я рассказывал вам про своих братьев, помните? Вечно дерутся и…
- Что вам угодно, мистер Пайк? - поинтересовался капитан Андерсон.
Пайк оторвался от меня, пошатнулся и уцепился за перила.
- Если бы вы уменьшили качку, капитан! Им невмоготу, понимаете…
Капитан Андерсон заговорил голосом вполне для него дружелюбным:
- Это невозможно, мистер Пайк. Не могу вдаваться в подробности, но поверьте: никакая сила на земле не избавит нас от качки.
Мы замолчали. Пайк утер лицо рукавом и медленно, уныло уполз вниз.
И тут у меня родилась мысль.
- Капитан!
Но он уже смотрел вперед.
- Капитан! А ведь Нельсон…
Андерсон повернулся, с шипением пробежал мимо меня и поднялся по трапу в святая святых, за пределы моей досягаемости.
- Черт побери!
Мысль моя была отличная. Я это знал! Я спустился по трапу вслед за Пайком, поспешил к его каюте - и замер в дверях, хотя нерешительность совсем не в моем характере. Я поднял руку, чтобы постучать - и опустил. Бедной крошке так худо! Я тихонько толкнул дверь.
Сестра Фиби, Арабелла, лежала на своем конце койки, обложенная твердыми как камень подушками. Она дергала за нос тряпичную куклу; девочка выглядела чертовски уныло. Над противоположным концом койки склонились миссис Пайк и мисс Грэнхем. Я только собирался рассказать о своей идее, но не успел и слова вымолвить, как мисс Грэнхем что-то услышала или почувствовала. Она повернулась и уставила - чуть не сказал "нацелила" - взгляд мне в лицо. Она совершенно осунулась, и глаза у нее запали.
- Ни слова, мистер Тальбот! Закройте дверь.
Команда была произнесена столь каменным голосом, что устрашила бы самого Андерсона. Я закрыл за собой дверь; рука моя действовала как чужая. Я осторожно двинулся в пассажирский салон, где под кормовым иллюминатором сидел мистер Пайк. Он то и дело шмыгал носом, но казался спокойным. Я припомнил единственного человека на судне, которому верил безоговорочно, и поспешил прочь, понесся сломя голову по танцующей палубе к Чарльзу Саммерсу.
- Чарльз, мне нужно с вами поговорить!
Я ухватил его за руку.
- Эдмунд! Мистер Тальбот!
- Дочка Пайка… Известно, что Нельсон…
- Мистер Тальбот, это ни в какие рамки не лезет! Возвратитесь в свою каюту, или же я прикажу, чтобы вас туда проводили!
- Чарльз!
Он вырвал у меня руку и начал демонстративно отдавать приказы. Я отправился обратно, держась наветренного борта.