"Действительно ли ангел, которого вы видели, похож на меня?" - "Действительно и точно", - написал в ответ Станислаус.
Они были так исполнены благочестия, что покидали церковь в числе последних и, таким образом, могли дольше не расставаться.
- Может, это не очень благочестиво, что мы плохо слушаем господина пастора? - сказал Станислаус в порыве раскаяния.
Марлен пососала нижнюю губу, точно сладкий плод.
- Не забывайте, что пастор - мой отец. Пожалуй, мне не следует об этом говорить, но я видела однажды, как он, готовясь к проповеди, ковырял в носу. Он думал, что он один в комнате и что его никто не видит. Меня между тем он ругает, когда я лишь близко подношу руку к носу. "Бог все видит", - говорит он.
Станислаусу и в голову не приходило, что подобное вообще возможно.
19
Ангел ведет Станислауса в городской лес и приказывает творить всякие чудеса.
Скоро Станислауса и Марлен перестали удовлетворять встречи в церкви. На коротком пути от церкви до пасторского дома они не успевали сказать друг другу все, что надо было сказать.
- Вы, верно, никогда не ходите в городской лес? - спросила Марлен.
- А он ненастоящий. Обрывки газет, банки от консервов и старые кастрюли… И потом ни лисиц, ни зайцев…
- Что вы делаете в воскресные дни после обеда?
- Читаю книги, которые вы мне даете, и размышляю.
- Над чем или о ком вы размышляете?
- Я размышляю о маленьком Иисусе, а иногда о вас.
- Иногда?
- Я иногда почти все время размышляю о вас.
Марлен оборвала все лепестки садовой гвоздички, выглянувшей между реек пасторского забора.
- В городском лесу есть темные местечки, чащобы. Туда так и тянет, там очень уютно, но страшно, - сказала она.
- Когда я был маленький, в такой чащобе нашли лесника… убитого, - сказал Станислаус.
Марлен содрогнулась.
- Люди забыли бога, одичали.
Станислаусу содрогающаяся Марлен показалась еще красивее.
- А однажды я нашел в воде двух мертвых собак в мешке. Я ловил рыбу в лесном пруду. Собак утопил трактирщик. Они покусали одного пьяницу, который обычно пропивал у него много денег.
- С вами я не побоялась бы пойти в самую темную чащу, - сказала Марлен. Эту фразу она вычитала в каком-то романе для девушек. Вот какая она была - образованная и начитанная до кончиков волос.
Станислаус не мог допустить, чтобы пасторская дочь Марлен отправилась одна в лес и заболела там от страха.
- Я готов, - сказал он. - Я не увижу в этом лесу ни консервных банок, ни черепков. Разноцветные черепки битых чашек расцветут для меня в цветы, а жестяные консервные банки превратятся в почтовые ящики для эльфов.
- А кем буду я? - поинтересовалась Марлен.
- Вы? Вы, конечно, королева бабочек.
Был теплый воскресный день. Слава богу, что так жарко! Станислаус мог не надевать противного пиджака с рукавами до локтей. Кроме того, у молодых людей завелась мода расхаживать в брюках и рубашке без пиджака. Станислаус горестно смотрел на свои пропотелые помочи. Надеть их никак нельзя было. Он взял ремень, висевший на спинке кровати Отто Прапе, и затянул его на талии. Этим ремнем Отто, ложась спать, стягивал ноги. Ему не хотелось стать кривоногим пекарем. Ремень придал Станислаусу вид почти что заправского модника, вот только модной рубашки с красивым пришитым воротником на нем не было. В его гардеробе не водилось, разумеется, такой рубашки. Но чистая мадаполамовая сорочка с загнутыми внутрь уголками ворота вполне могла сойти за верхнюю рубашку.
Станислаус пошел в городской лес. На опушке он встретил группу девушек. Они шли, взявшись под руки, и пели. Когда они увидели Станислауса, их голоса полезли вверх, вверх и наконец перешли в сдержанный хохот. Станислаус с мудрым и достойным видом прошел мимо. Девушки оглядывались, хихикали и прыскали со смеху. Станислаус свернул с людной аллеи в лес и пошел, избегая открытых дорог. Он не заблудится в этом редком лесочке и без таких дорог, по которым ходят дуры.
Неожиданно он предстал перед Марлен. Она сидела за небольшим холмиком и не слышала, как он подошел в своих мягких тапочках. Девушка терла платочком бледные щеки и смотрелась в ручное зеркальце. Увидев Станислауса, она сунула платочек в сумочку, поднялась и, не глядя на него, сказала:
- Я сидела здесь и размышляла над всемогуществом господа. Оно чувствуется в каждой травинке. Трава растет вверх. Все растет вверх.
- Нельзя сказать, чтобы все, - возразил Станислаус. - Дома у нас отец с матерью сажали морковь, так иной раз морковка вырастет до полутора килограммов весом, а ведь она растет вниз.
Разумеется, кто-либо другой, а не влюбленный Станислаус увидел бы, что творилось в душе Марлен, в душе этой беленькой нежной пушинки. Она была возмущена: какой-то пекарский ученик дерзнул усомниться во всемогуществе бога! В ее глазах горел гнев, и нежные голубые жилки на висках набухли.
- Вам так жарко, что вы позволили себе пойти гулять в нижней сорочке?
Станислаус не сразу ответил. Он поддернул штаны, которые все время грозили выскользнуть из-под ремня Отто Прапе.
- У меня нет другой рубашки, я могу и в этой ходить куда хочу.
Не обращая внимания на Марлен, он повернулся и пошел в глубь леса. Марлен не шевелилась, пока он не скрылся за кустарником. Только изредка мелькала сквозь ветви пресловутая рубашка.
- Станислаус! Станислаус! - Она впервые назвала его по имени. - Подождите, ради бога, Станислаус!
Голос у Марлен дрожал. Это тронуло Станислауса, он замедлил шаги. Она побежала к нему.
- Неужели вы способны так вот просто оставить меня одну, точно я вам совсем чужая?
- Я не могу требовать, чтобы вы разговаривали о боге и возвышенных вещах с человеком, у которого есть только одна нижняя сорочка.
Она взяла его за руку:
- Я подумала, что это, быть может, та сорочка, в которой рождаются счастливые.
Он посмотрел на нее и рассмеялся.
Она забыла отнять у него руку. Лес стал обитаемей. Видно, недалеко была какая-то деревня. Слышалось кудахтанье наседки, стук ведер. Марлен и Станислаус не разговаривали больше. Станислаус вел Марлен за руку, как младшую сестренку. Они вошли в густой ольшаник. Верхушки деревьев образовали над ручьем воздушный мост. Станислаус сел на берегу ручья. И Марлен села рядом.
- О, куда вы меня завели! - Это тоже была фраза из романа.
Молчание. Щебечут синички. Прокрякала дикая утка. Сквозь зеленую пелену водяной ряски смотрят золотисто-желтые глаза лягушки. По журчащему ручью толчками, как на полозьях, движутся водяные паучки; Марлен вздохнула. Станислаус искоса поглядел на нее. Она была еще нежнее и бледнее, чем всегда. Он тоже вздохнул. Руки его осаждали комары. В их брюшках светилась высосанная кровь. Марлен отгоняла от него прожорливых насекомых. Станислаус пренебрежительно махнул рукой.
- Не беспокойтесь!
- Неужели вы такой сильный?
Он вытащил из края брючной манжеты булавку и всадил ее себе в руку. Только булавочная головка, как капелька пота, поблескивала сверху.
- Зачем вы это делаете? - Марлен страдальчески сморщилась.
- Есть люди, у которых нет модной рубашки, но зато они обладают силами, стоящими в тысячу раз больше всех рубашек на свете.
Станислаус медленно вытащил булавку из руки. Он с радостью убедился, что ни единой капли крови не выступило на месте укола. Его тренировка по рецептам брошюрки о гипнозе принесла новый великолепный результат.
- Простите меня насчет рубашки? Тысячу извинений! Я ужасно нехорошая.
Марлен нежно взяла Станислауса за локоть. Она разглядела красную точечку укола и прильнула к ней губами, точно двумя алыми лепесточками мака. Станислаус затрепетал.
- Вы вот сидите рядом, такой удивительный человек, и не знаете, что я могу быть очень злой, - каялась Марлен. - Отец спрашивает: "Марлен, почему ты в последнее время надеваешь в церковь свое светлое платье с вырезом? Пожалуйста, надевай темное, закрытое платье! Помни, что ты дочь пастора!" Так говорит отец, и во мне поднимается злость. Даже сердце колотится от злости. "Хорошо, - говорю я, - тебя беспокоит мое светлое платье, а вот мне не дает покоя, что ты однажды надел облачение прямо на ночную сорочку. Ты проспал. Все время, пока ты читал проповедь, я только об одном и думала, что под облачением у тебя ночная сорочка". Видите, как я обидела отца! В тот же день я попросила у него прощения. Он простил меня. Вот какая я! Я молю бога, чтобы он не оставил меня. Но мои молитвы не доходят до него. Сегодня он допустил, чтобы я вас обидела. Я насквозь проросла злостью.
Станислаус опустил кончик камышинки в струящийся ручей.
- Пути господа окутаны мраком. Может быть, у такого существа, как бог, нет времени, чтобы обращать внимание на каждую мелочь. Ему надо следить за звездами, как бы они, чего доброго, не наскочили одна на другую. Ему, может, нужно, чтобы мы немножко болели своими грехами и помогали ему. В конце концов, он же дал нам руки и ноги. Носитесь повсюду и делайте все! Сами убирайте за собой мерзость ваших грехов!
Далее развивать свою великолепную мысль о боге и его порядках Станислаусу не пришлось. Рот его прикрыла не десница божия, а Марлен. Она сделала это своими мягкими, как пух, губами. Благоуханье дикой розы овеяло Станислауса. Против этого он ничего не имел. Ему показали, что грехи можно замолить не только руками и ногами. И он воспользовался случаем искупить грех своей резкости по отношению к нежной Марлен. Когда он почувствовал, что губы ее, как бабочка, вот-вот отлетят, он крепче притянул ее к себе и зажал ей рот новым поцелуем.
Уже темнело, когда они поднялись. Марлен продрогла.
- Ах, ты-ы-ы! - сказала она, стуча своими мелкими зубами. - Я-то хотела лишь помочь богу изгнать из меня злость.
- Я думаю, что этот грех ты теперь искупила, - сказал Станислаус, глядя в ручей.
Они пошли, согревая друг друга, к лесной опушке. Марлен притихла и долго, долго молчала. Станислаусу хотелось ободрить ее, а он сказал:
- Грех искуплен. Твой и мой. - Ему приятно было слышать свой голос в темнеющем лесу.
- Один искупили, но зато другой совершили. Грех рождает грех. Мы теперь, верно, навечно прокляты.
- Что ты, Марлен? Что случилось?
- Ребенок. У нас будет ребенок. Мне придется всему свету лгать, что у меня не будет ребенка, но потом он появится, и моя ложь будет перед всем светом разоблачена.
- Что? Какой ребенок?
- Мы целовались с тобой. Мы любимся. Всегда, когда люди целуются и любят друг друга, появляется ребенок. Я это хорошо знаю: у нас были две такие кухарки. Мы всегда нанимали исключительно набожных. Но как только у них начиналась любовь, так пиши пропало. Моя мама тут же давала им расчет.
Насчет ребенка Станислаус, разумеется, не подумал. Не хватало только, чтобы в один прекрасный день Марлен появилась в пекарне с ребенком на руках. Станислаус в эту минуту взбивает, скажем, сливки, а ребенку захотелось полизать их.
- Тебе твоя мама не может дать расчет, у тебя с ней ведь не ученическое соглашение, как у меня с моим хозяином.
- Но мой отец не станет крестить ребенка. Он ведь будет дедушка. А я никогда не слышала, чтобы дедушка крестил собственного внука.
Они замолчали и шли, зябко ежась и дрожа.
Когда подходили к городу, Станислаус сказал:
- Это еще не доказано, что у тебя будет ребенок.
- Нет? - Марлен провела рукой по животу.
Он хочет ее утешить, но ее не так-то просто переубедить. Станислаус мобилизовал весь свой опыт и все свои знания.
- По-моему, ребенок появляется только тогда, когда целуются в кровати и притом голыми.
- Ты уверен?
- Мне это почти точно известно по моей сестре. Один фабрикант, он делал ситро или лимонад… так вот, сын этого фабриканта целовал ее в кровати. Я слышал, как мои родители разговаривали об этом несчастье.
У Марлен сделалось личико, как у маленького ребенка, очень, очень глупенькое личико.
- Мы с тобой будем целоваться в кровати, только когда поженимся, хорошо? Обещаешь мне?
- Обещаю! - Станислаус сказал это, как настоящий мужчина.
Марлен прижалась к этому настоящему мужчине. Она уже не возражала против его мадаполамовой рубашки.
20
Станислаус не понят человечеством, он готовится принести себя в жертву путем распятия.
Шип тревоги застрял в душе Станислауса. С полной уверенностью сказать, как рождаются дети, он все-таки не мог. В конце концов, наличие кровати не всегда обязательно; а кроме того, случалось, что женщина рожала детей от святого духа. Об этом рассказано даже в такой священной книге, как библия.
Марлен богобоязненна; она дочь пастора, и если не считать ее мелких грешков, то святой дух, вероятно, не может предъявить ей претензий. Станислаус, сам того не желая, мог стать святым Иосифом. Святой Станислаус! Звучит почти по-библейски, и этого не следует забывать.
Станислаус долго бродил по улицам, решив перед сном завести разговор насчет детей. Вдохновленный успехом у Марлен, он потренировался на втыкании булавки в руку.
- Смотри-ка, он кромсает себя и не кричит! - Сжигаемый любопытством, Отто Прапе выскочил из постели голый, как лежал.
- Это самое простое из того, что я умею, - сказал Станислаус.
Его товарищи таращили от удивления глаза.
- Как ты это делаешь?
- Вы мне скажите, как у девушек появляется ребенок, и тогда я вам объясню.
- Ты этой набожной козе сделал ребенка?
- Я вам не объясню чуда с булавкой.
- У тебя с этой горлицей будет ребенок? - поправил Прапе Август Балько.
Для Августа и Отто нет ничего легче, чем рассказать, как маленькие человечки заползают в женщин, а потом появляются на свет. Однако их объяснения не вполне совпадали. Август похвастал даже, что уже сделал двух или даже больше детей, но они почему-то не появились на свет. Станислаус вздохнул. Обо всех этих сумасшедших вещах ему и в голову не приходило подумать, когда они с Марлен сидели в лесу, на берегу тихо журчащего ручья.
Значит, Марлен может спокойно спать? Нет, не может. Она лежит одна в своей девичьей комнатке, и нет никого, кто все объяснил бы и утешил ее.
Когда Отто и Август уснули, Станислаус написал ей письмо:
"Тебе нечего бояться, моя прекрасная возлюбленная! Я заглянул в ученые труды. Дети появляются только в том случае, если девушка безбожница. Ты же богобоязненна и любишь бога, своего владыку. И меня господь не оставил своей милостью. Он уберег меня, не дал мне спустить штаны, как полагается по рецепту, чтобы появились дети. Спи спокойно, праведница, во имя господа бога. Аминь. Я до сих пор помню вкус твоих поцелуев. Благодарю тебя.
Твой друг
Станислаус Бюднер"
Утром, весело посвистывая, Станислаус примчался в пасторский дом. В прихожей Марлен не было. Кухарка взяла у него хлебцы. Он стал возиться, перекладывать пакеты в корзине. Ему хотелось выиграть время.
- Посмотрите, хороши ли хлебцы, - сказал он кухарке.
Кухарка торопилась на кухню. Ей было некогда.
- Да ладно уж, господин пекарь.
И на следующее утро - ни намека на Марлен. Неужели она сидит у себя в комнате и убивается? Станислаус положил свое письмо в книгу.
- Не могли бы вы передать эту книжку… Я прочел ее… Хочу, пожалуйста, вернуть ее фрейлейн. Книжка мне очень понравилась… Благодарю. Спасибо… - Станислаус запинался.
Пасторская кухарка положила книгу на подоконник.
- Многоуважаемая фрейлейн больна. Она очень слабенькая, легко простуживается.
- Спасибо, большое спасибо, - сказал Станислаус, счастливый тем, что все дело только в простуде.
На третье утро дверь пасторского дома оказалась запертой. Станислаус вошел во двор и постучал в кухонное окно. Ему никто не открыл дверей. Огорченный, он бросил пакетик с пасторскими хлебцами назад в корзину.
- Ты забыл отдать хлебцы у пастора или они там все уехали? - подозрительно спросила хозяйка.
- Они все больны и все друг друга перезаразили…
Они все были здоровы в пасторском доме. Даже Марлен уже чувствовала себя лучше. Она посовещалась с кухаркой насчет своих воскресных похождений и теперь мурлыкала песенку. Прочитала ли она письмо Станислауса? Нет, она не прочитала. Прочитал достоуважаемый пастор. Он не мурлыкал песенок.
Утро прошло как всегда, а перед самым обедом в булочную собственной персоной пожаловала пасторша. Она и хозяйка прошли в столовую. Хозяйка была польщена посещением столь высокой гостьи. Служанка принесла торты и сбитые сливки. К тортам никто не притронулся, на сливки никто не взглянул. Пасторша дрожала от возмущения. Дом пекаря пригрел в своих стенах совратителя! Да, да! И этот совратитель - Станислаус! Такое ничтожество пишет непотребные письма дочери пастора! Письмо Станислауса перешло из сумочки уважаемой пасторши в дрожащие длани уважаемой хозяйки. Хозяйка послала за хозяином; он тоже прочел пресловутое письмо Станислауса. Лязгая зубными протезами, пасторша сказала:
- Я и мой муж, разумеется, не желаем более получать хлебцы из рук нечестивца.
- Мы этого не допустим, любезнейшая, милейшая, достопочтенная фрау. У нас есть и вполне порядочные ученики. Остальное предоставим господу богу.
Хозяйка устремила взор святоши на большую картину, висевшую на стене в столовой. На ней было изображено бегство святого семейства в Египет. Иосиф, плотник, светил ему своим святым нимбом и прокладывал дорогу. Изогнутый посох Иосифа указывал на открытку, которую хозяин воткнул тут же в уголок рамы. На ней значилось: "Генрих Мейер и сыновья. Гигиенические и клозетные установки. Филиалы по всей Германии". Хозяйка благодарственно смотрела на картину. Дело могло кончиться гораздо хуже. Пасторское семейство не окончательно отказалось от хлебцев.
Досточтимая супруга пастора встала. Она никому не подала руки. Она удалилась, скользнув взглядом по тортам и сбитым сливкам. Станислауса позвали в столовую. Хозяин и хозяйка набросились на него с криком:
- Мужичье! Распутник! Совратитель! Ни одного дня больше! И это благодарность! Будешь голодать, пока похоть не выветрится из твоей крови!
Ураган брани обрушился на Станислауса. В заключение хозяин рявкнул:
- Если б не наша вера в бога и не наша святость, твоя задница не влезла бы в штаны, так я вздул бы тебя. Вон! Прочь!
Станислауса сослали под землю, в подвал. Таким, как он, место только под землей. Три года хозяин не находил никого, кто согласился бы ковыряться в шлаке, выбирая кусочки брикета. Для такого грешника, как Станислаус, это самая подходящая работа. Она явится хоть каким-нибудь искуплением его тяжкой вины перед богом и людьми. Отто и Август краешком уха слышали обрывки грандиозного скандала. Они по очереди бегали в подвал. Один принес кусок шоколаду, другой - столько персиков, сколько мог сунуть за пазуху.
- Ты ее по-настоящему изнасиловал или она тоже хотела? - Август видел только белки глаз на закопченном лице Станислауса.
- Она уже умела целоваться или только молилась?
- Я тебе ни слова не отвечу, - сказал Станислаус.
- С такой набожной, наверное, очень скучно. Она, небось, перед каждым поцелуем сначала молится. Вот видишь, побаловался с ней и нажил неприятности.
Станислаус копнул шлак. Тучи пыли прогнали Отто и Августа.