…Женщина продолжала молча смотреть на Мотора, вернее, на то место, куда он начал было отливать, и, пока он растерянно застегивал штаны, она так ничего и не собралась ему сказать. Теперь он тоже посмотрел на нее внимательно, и его взяла оторопь. Женщина эта выглядела просто удивительно, в смысле, потрясающе удивительно, в смысле, просто потрясающе, хотя понятно было, что за пятьдесят там уже есть… На ней был белый брючный костюм, двубортный, и фиолетовый шарфик на шее, шелковый, который отлично гармонировал с волосами, темными, с выраженной проседью по всей длине волос, собранных сзади в аккуратный пучок. Лицо тоже не могло не задержать на себе взгляд: умные спокойные глаза, даже более чем спокойные - рассеянно-спокойные, тонкий, с едва заметной горбинкой нос, тот, что принято именовать породистым, и, наконец, губы, тоже тонкие, с небольшой родинкой на верхней губе справа. На ногах, под краем брючных манжет, - изящные белые лодочки. То есть они были белые и, наверное, изящные тоже, но сейчас белый цвет их можно было только лишь угадать, да и то с большим трудом, учитывая местные свалочные, далеко не прозрачные гольфстримы, которые им пришлось, флотируя, преодолеть, чтобы добраться до точки Моторова энуреза. В руках у нее не было ничего…
- Вы кто? - неуверенно спросил Мотор, не в состоянии оторвать от женщины глаз. - Вы зачем здесь?
Женщина неуверенно пожала плечами и так же рассеянно подняла на него глаза:
- А вы кто, простите?
- Я - Мотор, - сразу ответил Мотор, закрепляя свое право на имевший место отлив утренней влаги, - местный.
- Местный? - заинтересованно спросила женщина. - А это какое место?
- Это - свалка, электроуглевская. - Он подумал еще и добавил: - Мы тут постоянно…
- Кто постоянно? - снова странно спросила женщина.
- Мы… Постоянно, - настойчиво повторил ответ Мотор. - Я, Ваучер и Аусвайс.
- Аусвайс? - оживилась незнакомка. - Мне не нужен ваш аусвайс, мне необходимо знать все остальное. Я никак не могу уразуметь положение вещей.
- Чьих вещей? - насторожился Мотор, почуяв неладное. - У нас нет ничего, уже проверяли на чужое, все время трясут. Вам чего надо-то?
Она посмотрела на него задумчиво:
- Красиво здесь, правда? - она закинула голову вверх и увидала верхушку сосны. - Вы не помните, я успела позавтракать сегодня?
Мотор еще больше удивился:
- Вы, чего, есть хотите, что ли?
Она все смотрела и смотрела вверх:
- Ну конечно, уже пора, полагаю. А что у нас сегодня, а то я совершенно все забыла, абсолютно все?
"Может, она из санэпидемии, - подумал Мотор, - а тут дуркует вроде как?" Но вслух этого не сказал, а ответил по существу вопроса:
- У нас бульон из синеньких будет скоро, как машина придет - наварим, а то у нас холодильника нет - держать, мы сразу с колес принимаем, чтоб свежей были… По вкусу… - Ему показалось, что он достойно выдержал хитрый закидон, и поэтому все, может, обойдется. - Вы, пойдемте, пойдемте, к нам пойдемте, туда, - он неопределенно махнул в сторону опушки. - Мы там, потому что…
Женщина улыбнулась вежливой интеллигентской улыбкой - он еще помнил глазами - так в его лучшие времена улыбались при согласии чего-нибудь хорошие актрисы - и пошла за Мотором, комментируя его кулинарные прогнозы:
- Любопытно, в высшей степени любопытно. Я обычно синенькие пеку сначала, потом кожицу отделяю, а затем с другими овощами - на цептер. У вас тоже цептер? Про бульон я, признаться, слышу впервые…
- У нас все можно достать, - ответил озадаченный Мотор, выходя из леса. - Главное - знать, машина откуда… И с чем… - Они подошли к лагерю. - Вот, - сказал Мотор, указывая рукой на незнакомку, - вот как…
- Здрасьте! - удивленно произнес Ваучер и кивнул на Мотора. - Это кто такое?
- Так, это мы с вами синенький бульон будем, значит? - весело спросила женщина.
- Кого? - еще больше удивился Ваучер. Он еще хорошо не протрезвел после "Завалинки", первой - которую целиком, и второй - початой с горла почти до низу, но не до самого.
- Это женщина, - объяснил Мотор непонятливому другу. Поскольку он успел в отличие от него отлить первую перекись алкогольного градуса, то был несколько трезвее, и дополнил рассказ: - Из лесу вышла. К нам…
- К нам? - переспросил Ваучер. - Сама пришла? - и теперь уже оглядел ее с ног до головы. А, оглядев, присвистнул. - Погоди, Мотор, так это ты про нее давеча толковал-то - для покоя натуры чтоб, настоящую? А?
Мотор обратился к неизвестной и предложил:
- Да вы присаживайтесь сюда, присаживайтесь лучше. Все поустойчивей будет, чем стоять-то.
Дама улыбнулась и присела на ватник, прямо перед их норой.
- Кличут-то как тебя, милая? - исключительно, как ему показалось, вежливо спросил незнакомку Ваучер. - И по батюшке тоже.
- А вы что, не знаете разве? - искренне удивилась женщина. - Как это могло случиться?
- Погоди… - Мотор остановил Ваучера, - не про то интересуешь. - Он налил белого на полстакана и протянул гостье: - Выпейте "Завалинки". Это хорошо вам будет сейчас. Из стеганого. Для памяти…
Дама улыбнулась, благодарно качнула головой, изящным жестом перехватила стакан и выпила легко, без последующего звукового сопровождения.
- Стеганого? - уточнила она. - Вы что имеете в виду?
- Я имею, - попросту стал объяснять Мотор, - что он стеганый, стакан этот вон, - он перехватил у дамы пустую посуду и провел пальцем поперек граненых ребер, - потому, что еще голый есть. Гладкий который, без ребер, как в поезде дают, в скором. Тот хуже - ломкий.
Женщина клюнула носом, не довыяснив последней особенности тарной характеристики.
- Теперь спать, - сказал Мотор и жестом остановил собравшегося что-то сказать Ваучера. - Вон туда, вон, - он приподнял брезентовый полог, взял даму под руку и пропустил вперед. - Ложитесь и отдыхайте с богом, одеялку возьмите, там она есть…
- Спокойной ночи, дорогой, - раздался изнутри гостьин голос, и она сразу затихла.
Коллеги по приключению посмотрели друг на друга и, не сговариваясь, закурили. Ваучер - через дыру, в бок, а Мотор - прямо, по-обычному.
- Ну, ты дае-е-е-ешь, - изумленно протянул Ваучер. - Ну, прям народный арти-и-и-ист. Этот, как его… У которого баба пропадает… Кио, бля! Вспомнил!
- У него пропала, а у нас появилась, - среагировал без тени юмора Мотор. - Только, я прикидываю, помутнение у нее, - серьезно додиагностировал он ситуацию, - сильное… Разума… Она ж как звать ее не знает даже. Если не косит под ебанько только.
Ваучер задумался… Ситуация анализу не поддавалась совершенно. И поэтому предложение его, родившееся в ходе непредсказуемого мыслительного процесса, не отличалось логикой и разумом, а стало лишь проходным разовым результатом включения одного из органов системы высшей нервно-страдальческой деятельности человека, обогнувшего прямой и понятный путь прогнозируемых химических реакций, протекающих по линии чердака.
Ваучер подумал и сказал:
- Ебанько не ебанько, косит не косит - пусть с нами живет. С тобой и мной. Сразу. Но без Аусвайса. А он - только с нами, как обычно, но у себя в брезентухе и без ее. Как всегда. И вообще: я - придумал, ты - привел. Все…
Аусвайс проснулся к четырем, высунул фотокарточку из палатки и спросил:
- Суп варили? С этими… А то у меня чего-то в голове, со вчера еще…
Мотор протянул ему стакан "Завалинки" и ответил:
- Не привозили еще. На, покамест, заправь голову…
Аусвайс выпил залпом, потом добавил еще полстолько, его сразу пробило, но до того как упасть по новой, к себе, в брезент туристический, он успел все же отдать честь и хрипло крикнуть:
- Хайль Гитлер! Гитлер капут!
Ни женщина в белом, ни Аусвайс так до утра и не проснулись, каждый - по своей непутевой причине.
Ваучер с Мотором, когда потемнело уже сильно, осторожно забрались слева и справа от спящей незнакомки и долго еще лежали в темноте с открытыми глазами и молчали. Тоже по причине - каждый по своей…
Несмотря на оглоушивающую близость свалки, соловьи вблизи нее жили бессчетные и с удовольствием. Этот факт птичьего присутствия становище каждое лето определяло по ранним утрам, если организм по вменяемости соответствовал этому неудобному времени дня. Первый транспорт прибывал обычно не раньше полдесятого-десяти, это в лучшем случае, потому, пока - путевка, наряд, взять, ехать. Да и вывалить - тоже в очередь, если по-хорошему. И других причин просыпаться, кроме эстетических и красоты искусства, не было. Но это - если очень было надо. Если облава, к примеру. Хотя это было только раньше, еще при большевиках. Или, если привозили, опять же, воду. Которую пить. Пить и если кому по медицине, включая помыться. Воду привозил раз в неделю, по воскресеньям, Максимка, местный пожарник, с электроугольного депо, сержант на пожарной машине. До этого все сдавали старшому деньги, за каждого пьющего члена, надо не надо - все одно деньги он брал и отдавал Максимке. А Максимка - половину деповскому механику, старшине, за безопасность тайны, а другую половину - себе. Но все равно, приезжал он еще до шести утра, до начальства, в самые соловьи, если дело летом, и сливал в баки, на краю. Зимой воды было не надо, кто жил здесь и в холод - плавил снег самолично, и хватало на пищевую потребность, а для помыться - ждали первого весеннего Максимкиного привоза. И старшой строго следил потом, чтоб каждый - по ведру, а если кто не сам приходил, а присылал кого, то не давал взять за того воды из принципа справедливости должности. И в такие ранние дни соловьи получались по нужде. По водной нужде окружающей природу среды…
Незнакомка спала тихо, как нутрия, и совершенно не храпела. А Мотор с Ваучером, наоборот, крепились почти до утра, каждый тайно, а под утро захрапели все равно и разбудили соловьев. Соловьи разбудили незнакомку. Она осмотрелась по сторонам, обнаружила спящих рядом слева и справа от нее мужиков и вспомнила…
…Все вспомнила. Все совершенно. Она вспомнила всю свою жизнь по крупицам и мельчайшим деталям. Она хорошо видела и могла воссоздать каждое движение тела и души в этой жизни. Но, поскольку телесных движений, так же, как и внезапно вспомнившихся душевных порывов с начала ее сознательной жизни накопилось не так уж много, всего ничего - со вчерашнего полудня, то ощутить себя в новом, так неожиданно открывшемся пространстве, оказалось для Юлии Фридриховны Эленбаум - матери, жены, бабушки двух внуков - одного в Торонто, другого - в Нью-Йорке, а также - издательского редактора, преподавателя и переводчика с немецкого - вполне по силам, несмотря на ее пятьдесят шесть.
Она выбралась наружу и посмотрела наверх. Шести еще не было, но утренний свет был уже такой яркой силы, что заставил ее зажмуриться. Разбудивший ее соловей сидел на веточке, совсем рядом, быстро крутил головой и часто-часто перепрыгивал с места на место, не обращая на нее никакого внимания, а просто радуясь майскому утру, позволившему, ни от кого не завися, щелкать и петь сколько вздумается. Юлия Фридриховна скинула лодочки, которые в связи со вчерашним белым так и оставались на ней всю ночь, и сладострастно растерла ступни руками.
"А где же зеркало? - пришло ей в голову. Она вынула заколку из пучка на голове, волосы рассыпались по плечам. Она тряхнула головой. - И зубная щетка…"
Настроение было отличным, хотелось радоваться жизни. В поисках предметов гигиенической необходимости она заглянула внутрь постройки, туда, где было ее лежбище, и повторно обнаружила мужиков. Оба лежали уже на спине и дружно похрапывали. Лица их были родными и хорошо знакомыми. Слева спал Мотор. Она протянула руку и подергала его за штанину:
- Мотор! Мото-о-ор!
Мотор открыл левый глаз, пошевелил им туда-сюда и остановил на объекте. Потом попытался открыть второй, но тот плохо разлеплялся, и тогда он помог ему рукой. Какое-то время оба глаза смотрели вперед, на темный, явно женский контур, освещенный загадочным сиянием, но ничего, объясняющего такой феномен, так и не смогли придумать…
Внезапно он вспомнил… Вспомнил! Вспомнил и хлопнул себя по лбу, соединив в этом ударе все накопившиеся и переработанные за ночь чувства: смесь восторга, удивления, недоверия, горделивого самоуважения, остатков страха, легкого похмелья и жжения в мочевом пузыре.
- Бля-я-я… - тихо протянул Мотор себе под нос и посмотрел на Ваучера. - Бля-я-я… - он приподнялся на локте, шмыгнул носом, втягивая внутрь организма утренние сопли, и указал материализовавшемуся привидению пальцем на Ваучера: - Это Ваучер. Помнишь?
Женщина в белом улыбнулась.
- Естественно, а кто же еще? - она на секунду задумалась. - У меня такое чувство, что с памятью не все в порядке, - она пожала плечами. - Представляешь, не могу вспомнить, где у нас все лежит: полотенце, паста, белье и… кстати, вода где у нас, тоже не понимаю. Отфильтрованная.
Момент, когда она перешла с Мотором на "ты", совершенно никак не отразился на работоспособности ее коммуникационных систем, и новое обращение это мягко и органично опустилось рядом, на землю, вернее, чуть выше - на апельсиновые картоны лежбища.
Мотор толканул Ваучера. Тот раздирал глаза приблизительно по той же схеме - последовательно, с промежуточным результатом адаптации в действительность окружения. А когда разодрал и, тоже вперив их в Юлию Фридриховну, подержал на ней немного, то сказал лишь одно, и тоже впопад:
- Бля-я-я…
- Доброе утро! - совершенно не придав значения лингвистическим премудростям, поздоровалась вчерашняя незнакомка. - Как спалось?
Ваучер приоткрыл было рот, но оттуда выполз слюновой пузырь, крепкий, потому что сделан был из ночной, густой, не сменившейся еще слюны, и не позволил его обладателю развернуть вразумительный ответ по существу спрошенного. Пузырь лопнул, и из Ваучерова рта прорвалось лишь то, что сумело просочиться без перекрывавших его помех:
- Бля-я-я…
- Слышали уже, - недовольно отреагировал Мотор, как совершенно непричастный к темной стороне жизни. - Уже ни к чему блякать-то. Вода где у нас, говорю? И как спалось, говорят, тоже?
Ваучер пораженно посмотрел на Мотора и растерянно ответил:
- Так воскресенье ж сегодня. К Максимке надо идти. А оно у Аусвайса в брезенте.
- Кто в брезенте? - с интересом переспросила Юлия Фридриховна. - Воскресенье?
- Да ведро в брезенте, в палатке у него. Аусвайс знает.
- В документе, то есть, это изложено? - не поняла женщина. - Ты сказал - аусвайс?
Перейти на "ты" с Ваучером тоже для Юлии никакого труда не составило, и тоже прошло для всех совершенно незамеченным.
- Ну да, Аусвайс, кто ж еще? - Ваучер кивнул в сторону улицы. - Надо будить его, и пусть идет в очередь, а мы тогда после, - он встал, сделал пару шагов в сторону и подергал за просевший шнур палаточной тяги, соединявший брезентовое обиталище типа "на троих" с соловьиным деревом. - Э-э-э-э!
Внутри зашевелилось, брезент разошелся по фронту беспокойства события, оттуда высунулось бородатое и нечесаное явление природы и тупо уставилось в пространство.
- Вон он, Аусвайс-то! - прокомментировал вновь открытые обстоятельства Мотор и крикнул в его сторону: - Ведро доставай, Максимкино!
- Гутен морген, герр Аусвайс! - Юлия Фридриховна встала и с вежливой улыбкой сделала шаг в его направлении. Потом оглянулась на Мотора и тихо спросила: - Ты говоришь, он с нами живет?
Мотор подскочил на месте:
- Не, не, не! Какой - с нами? Мы - отдельно, он только так, рядом, и хозяйство вместе и все остальное тоже. А так - не вместе. Так - мы с Ваучером вместе, а по свалке, если ворошить, то - вместе, и с ним тоже, с Аусвайсом.
Ни Юлия Фридриховна, по причине недостаточной переводческой подготовленности, ни сам Аусвайс, по причине полного неврубания в зачинающуюся мизансцену при отсутствии очков на не проснувшейся как надо физиономии, не ощутили кроме междометий "не-не-не!" ни единого намека на причинно-следственную связь отдельных частей, озвученных Мотором, да еще в такую рань. Безусловное понимание услышанного проявил лишь Ваучер. Подобный комментарий партнера по бизнесу и жизни он разделял полностью, но до поры до времени решил помолчать.
Аусвайс пошарил в палатке, за спиной, выудил оттуда и нацепил на нос круглые железяки с затуманенными окулярами и вновь осмотрел пространство, но уже гораздо осмысленней. Тут-то его утренний взор и натолкнулся на двубортно ограненный силуэт. Последовательно осмотрев Юлию Фридриховну от пят и выше, а затем - наоборот, от головы и ниже, он прикрыл глаза, подержал их так немного, соединяя части увиденного в единое целое, и снова открыл. Видение белого колера стояло там же - на полдороге от постройки до палатки.
- Скажи… - попросил его Ваучер, - ну…
- Бля-а-а-а… - протянул Аусвайс, - бля буду…
- Значит, так! - решительно перехватил инициативу Мотор. - Мы с ней, - он кивнул в Юлину сторону, - сейчас за водой займем. А вы подходите. А после вы воду вернете, а мы с ней, - он снова кивнул туда же, - пойдем приодеть ее поищем, чтоб не белое было и с сапогами, туда же, где вода и еще дальше. А вы пока жрать сделайте… - Он повернулся к Юле: - Гут?
- Я, я, гут! - оживилась женщина. - Зер гут!
- Немка! - Аусвайс окончательно пришел в себя и вытянул в направлении женщины заскорузлый указательный палец. - Бля буду, немка натуральная. Германская!..