Они жили в привязанности друг к другу. Она, сдобная дама, в сорок с лишним лет преисполненная вкуса к жизни не менее, чем в юности, была довольна мужем. Когда-то стройненькая девушка, отнюдь не сетуя на свою внешность, подала согласие на брак как милостивый жест, избавляющий парня от прыжка с моста. Батанов мог бы её шокировать: он не видел в ней такую уж недосягаемую красавицу. Но она его волновала, чтобы вскорости и успокоить: не проиграл ли он по другим статьям. Став врачом-косметологом, жена успешно помогала в нуждах тем, кто был способен, в свою очередь, спасать от нужд – касалось ли то бакалеи, галантереи или импортной мебели.
Ценя жену, Батанов, как и она, гордился дочерью и был внимателен к опасениям, которые Алик вызывала у матери. Та полагала: дочка слишком впечатлительна и, не дай Бог, "увлечётся фантазией". Под этим подразумевалось увлечение каким-нибудь непризнанным гением из художников, поэтов или изобретателей. "Такие всегда на пороге достижения, – говаривала мама папе, – но жизнь идёт, а они болтаются, как… кое-что в проруби". Будь родители вольны выбирать, кем быть дочке: "идеалисткой" или сладострастницей, они предпочли бы второе.
За ужином поглощая котлеты, мама и папа хотели бы почувствовать в рассказе Алика плотский привкус.
– Боря-футболист сказал, что ты вроде ногу повредила, – произнесла мама: она сразу по походке возвратившейся дочери увидела, что ноги в порядке.
– Я оступилась и испугалась, что разболится. Обошлось. А то хотели отвезти меня к травматологу.
Родители отметили – "хотели". Мама спросила:
– Налить тебе молока?
– Не, кефира.
Папа с добродушной усмешечкой проговорил:
– И куда же они тебя повезли?
– Домой к учёному, он пригласил меня на обед, – сказала Алик невозмутимо, как о чём-то, что в порядке вещей.
Впрочем, играть на нетерпении родителей ей не хотелось, и она рассказала: профессор и его помощник поехали в лес развеяться, помощник намеревался ягоды пособирать, да не нашёл. Возвращался, а тут у неё с ногой приключись.
– Помощника и за ягодами послал, – вставил папа не сказать чтобы с осуждением.
Дочь строго взглянула на него:
– Профессор слепой. Ты не знал?
Отец посерьёзнел:
– Не слышал.
– Совсем слепой? – с неудовольствием произнесла мама.
Кивнув, Алик закончила рассказ описанием квартиры Лонгина Антоновича и обеда, кратко упомянув, что говорили о поэзии:
– Профессор читал наизусть Гумилёва, а Виктор – Бальмонта.
26
Два дня спустя Лонгин Антонович позвонил девушке, светски-участливым тоном осведомился, как у неё дела, и попросил позволения "высказать кое-какую идейку". Алик весело произнесла:
– А почему бы и нет!
Он сказал, что менее чем через неделю "стукнет тридцать лет", как он живёт на Урале.
– И идея моя в том, чтобы это отпраздновать с вами и со всей вашей компанией, которая была в лесу.
Девушка от неожиданности не нашлась, что сказать, кроме:
– Это оригинально!
– Я приглашаю вас и ваших друзей в следующую субботу в ресторан "Уралочка", – передала телефонная трубка проникновенную просьбу профессора.
Алик понимала, что надобно удивиться, поиграть в смущение, поколебаться, но не захотела это делать. А Лонгин Антонович объяснял, почему выбрал "Уралочку". Во-первых, название подходящее, во-вторых, ресторан открылся только полмесяца назад, а на первых порах снабжение щедрее и обслуживание лучше.
– Я передам ваше приглашение, – пообещала девушка, – но не знаю, кто как откликнется.
– Очень надеюсь, что придут все, – прозвучал в трубке тронутый грустью голос жизнелюбия, которое не желало бы сдаваться.
В продолжение разговора и после Алик переживала натиск вопроса: каким предстанет на банкете Виктор? Её творящая воля бросилась играть красками и линиями и всё острее волновала тем, а как должна выглядеть она сама? Она вновь и вновь поворачивалась перед трельяжем, примеряя наряды… К ней словно прикасалась хрупкая ласка того дня, когда она школьницей впервые пришла в Дом моделей. Маме с её умением никогда не упускать нужное стало известно, что требуется манекенщица-подросток. Простенькое, казалось бы, платье так преобразило школьницу, что, оглядев её, директриса Дома моделей, поджарая дама с сигаретой, встала рядом с нехуденькой маменькой:
– Назвать её сейчас Аллочкой? Не идёт. А что идёт? Алик!
Теперь, в атакующих её представлениях о банкете, девушка, примерив облегающее платье с вырезом, мысленно воскликнула: "Всего лишь Аллочка!" И выбрала другое – посвободнее, типа греческой туники с защипами на плечах, перехваченное пояском. Оно должно бы скрадывать формы, но происходит наоборот: лёгкая ткань, при каждом движении приникая к телу, подчёркивает линии фигурки. Серо-голубой – жемчужный – цвет туники подходит к цвету глаз. Отступить на пару шагов от трельяжа, приблизиться… Проделать это ещё раз, ещё… поворотик, ещё… Набросим на плечи пелерину из того же полупрозрачного шифона, кусок ткани свернём жгутом и, перевязав им волосы, небрежно кинем концы на правое плечо. На нас глядит из зазеркалья истый кураж в облике играющей девочки– Алик.
27
В квартале от "Уралочки" встретились, чтобы направиться туда вместе, Алик, подъехавшая на такси, Дэн, Галя и Люда, которая всё ещё гостила у родителей Боба. Сам он со своей командой накануне вылетел в другой город. Друзья Алика узнали из телефонного с нею разговора, кому принадлежит увёзшая её чёрная "волга". Девушка рассказывала об очень занятном слепом чудаке-учёном, но они переключались мыслью на иную хорошо запомнившуюся фигуру.
Виктор стоял на тротуаре у ресторана и пошёл навстречу компании. Алик вся внутренне подобралась. Он был безупречно эффектен в костюме стального цвета в тёмную полоску, в синей рубахе с расстёгнутым воротом. В какое блаженство окунул девушку его взгляд, вобравший её всю с её нарядом. Двое видели лишь друг друга, меж тем как три пары глаз пристально наблюдали за ними. "Самец, умеющий себя подать! – была мысль Гали. – Сейчас он в чарах Цирцеи, но на меня обязательно положит глаз". Пятунин перебирал в уме фамилии портных, какие могли так одеть этого претенциозного блондина. Если бы Дэна попросили охарактеризовать его одним словом без перехлёста эмоций, он со всей сдержанностью дал бы определение: "Полусволочь – по меньшей мере".
Испытывая к Виктору иное и гораздо более терзающее чувство, Люда Енбаева предавалась сущей муке – смотреть на него и модницу. "Повернусь и уйду!" – объявляла она себе, понимая, что не уйдёт.
– Мы снова встретились, – промямлила она, впрочем, довольно громко, и молодой человек, наконец, обернулся; начав с неё, он уделил улыбку с чуть заметным поклонцем Гале и Денису, здороваясь и добавляя:
– Лонгин Антонович будет рад…
Можов повёл компанию в зал ресторана, где осанисто стоял профессор в почти чёрных очках – неожиданно внушительный. Виктор представил его Дэну, Гале и Люде, а тот, любезно клоня голову, слушал, как называли себя гости. Затем сообщил, что зарезервировал три столика:
– Чтобы вы могли рассаживаться в самых разных сочетаниях...
Попросил выбирать в меню что захочется:
– Цены сегодня не существуют! Обязательно рекомендую всем жаркое в горшочках. Напитки я уже заказал: увы, это лучшее, что тут имеется. Советское шампанское, вино "Лидия", коньяк "Плиска".
Он пригласил за свой столик Галю и Пятунина и повернул голову совсем не в ту сторону, где стоял его помощник:
– Виктор, а ты, будь добр, займи пока Алика и Люду.
Дэн не отказал себе в удовольствии подумать, что слепой не против посводничать. Однако нельзя было не отдать должное похвальной для несчастного галантной лёгкости обращения:
– Галочка, Денис, вы оба родились на Урале? Как славно! А я приехал сюда тридцать лет назад и – влюблён... Сегодня влюблён как никогда. Климат, обычаи, самобытность коллективного бессознательного – да простится мне громоздкость фразы. Суть та, что Урал, Гималаи, Алтай – прародина единой цивилизации, чего мы, её наследники, пока не познали...
Дэн вставил с томной ноткой устающего от таких разговоров человека:
– Но вы-то познали, наверно?
Лонгин Антонович с иронично утрированным апломбом произнёс:
– Познать – значит увидеть рождённую здешними краями индивидуальность!
Он замолчал, словно удовлетворённый тем, что сказанное воспринято как заумь.
– Кровь! – сказал он. – Кровь породившая и кровь пролитая. Кровь – пароль и признак…. Но давайте не о той, о которой вы подумали, а о маслянистой высококалорийной удушливо пахнущей и одновременно ароматной крови Земли – о нефти. Моя специальность, – пояснил, как бы заключая изложенное в скобки.
Галя, нечасто питая симпатию к знакомым, редко изменяла себе и в отношении к остальным. Она глядела на слепого без притворства: "Говоришь, как вурдалак, разве что причмока не хватает".
Профессор вдруг обратился к ней, отделённой от него столиком:
– Вы темноволосы? Да? О-о… В пору, когда я видел, – промолвил печально, – я запомнил взметнувшуюся нефтяную струю при ослепительном солнце… исчерна-коричневый цвет в серёдке переходил в цвет мёда по сторонам. Мне кажется, у вас карие с блеском глаза. Если так, я сравнил бы их цвет с игрой оттенков нефтяной струи…
– Замечательно! – произнесла девушка без восторга, а Пятунин изумлённо уведомил слепого:
– Глаза у неё действительно карие. И бывают с огоньком – правда, холодным. – Он словно в испуге отстранился от Гали, делая вид, что пытается съёжиться, – она вскинула руку, чтобы дать ему по загривку, но удержалась.
– Не буду вам более докучать, друзья мои, – преувеличенно заботливо произнёс Лонгин Антонович. – Вас ждёт отдельный столик.
Молодой человек и девушка пересели, на столике стояла бутылка советского шампанского, и Дэн был обрадован: довольно редкое полусладкое, а не распространённое сухое.
28
Виктор остался один за столиком – девушки теперь составили компанию профессору. Люда оказалась напротив него, Алик – по правую руку.
– Ещё раз здравствуйте, дорогой… Лонгин Антонович, – она чуть не назвала его Велимиром-заде, будучи в приподнятом настроении, но сдержалась при Енбаевой.
– Я блаженствую, – сказал он, подтрунивая над собой. После паузы произнёс тоном размышления: – Людмила видит меня впервые и, конечно, думает: хорошо ли, что такой человек, как я, наслаждается обществом столь юных девушек.
Профессор замолчал, молчала и Люда, но не выдержала:
– Вы лучше меня знаете, вот и скажите за меня.
Он кивнул.
– Я скажу, что в народе говорят. Если бы и самые старые щуки не клевали, как и все, то не было бы ухищрений отбивать привкус тины.
У Алика вырвался смешок и едва не вырвалось "Браво!" Люда смотрела на слепого с мыслью: "Я хочу думать, что вы порядочный и не подкатываетесь ради кое-чего…"
Он продолжил:
– Ещё есть в народе поверье. Когда заканчивается жатва, девушки должны сжать последний сноп, называемый – сноп-молчанушка. Жать его надо молча. Если девушка заговорит, жених будет слепой.
И Алику и Людмиле одинаково не понравилось то, что сказал профессор. Им стало тягостно. Он предпочёл не замечать этого, говоря: народные поверья – тот глубинный, донный ключ, который освежает веру, помогает ждать, струя втекающая рождает вытекающую – и чем не пример он и его имя? Народ почитал Святого Лонгина как врачевателя глазных болезней.
"Он надеется, что будет видеть?" – жалостливо подумала Алик.
Заиграл оркестр, нахлынула властная мелодия, голос певицы был хорош, пробирал бередящей меланхолией:
Ветер, листья
Догони, догони-и-ии,
Возврати назад,
Верни, возврати-и-ии…
В продолжение песни девушки и Лонгин Антонович хранили безмолвие. Потом он произнёс:
– Эти дни в народе зовут Мироны-ветрогоны. Они гонят пыль по дороге, по красному лету стонут... Вам, девушки, это ещё долго не будет слышно...
Алик слышала закоснело-отчаянного неудачника, который изнывает по радости более мучительной, чем всякая скорбь:
– Если бы мне не было отказано в пустячке… Для меня несравненно важны наступающие осень и зима. Должно решиться то, чего я много лет жду... Поверье рекомендует в дни-ветрогоны смотреть на воду: коли в полдень окажется тиха – осень будет приветливая и зима без бурь.
Алик про себя взмолилась: не говорите более, чем уже сказали! Почему вам непременно должно быть мало того милого, что создалось?.. Она сострадала ему, и её пугало, что он вынудит сказать то, что ему больно будет услышать.
– Завтра в полдень я погляжу на воду и позвоню вам, – промолвила она, не договорив: "И тут будет вешка границы!"
Енбаева уставила на неё возмущённо-насмешливый взгляд, будто говоря: "Ну что ты врёшь? Ты встанешь завтра утром, чтобы поехать за город смотреть на воду?!"
– Я действительно поеду погляжу, – обратилась Люда к профессору.
Алик замкнулась в надменном равнодушии. Енбаева спросила Лонгина Антоновича:
– Вы мне скажете номер телефона?
– Разумеется, – тепло ответил он.
К столикам подошли официантки с подносами, горшочки с говяжьим жарким распространяли соблазнительный аромат.
– Альхен… – произнёс профессор с грустной нежностью, – я прошу вас разделить трапезу с Виктором, он там заждался. А мы тут вдвоём с Людой угостимся и побеседуем… Люда, вы не против? – перешёл он на бодро-шутливый тон.
Она была не против. Когда Алик садилась за столик молодого человека, Людмила не стерпела, бросила взгляд на них и едва не пропустила мимо ушей, что Лонгин Антонович сказал о соусе: он должен быть неплох. Профессор попросил поухаживать за ним, и она налила ему рюмку коньяка. Поддавшись уговорам, выпила шампанского.
– По-моему, вас не увлекают сельские истории, – проговорил её сотрапезник.
Она возразила. Дед рассказывал ей, маленькой, очень интересное.
– Например?
– Ну… откуда взялась наша фамилия. Она казачья – дед был уральский казак. Целую историю рассказал.
Лонгин Антонович отвлёкся от жаркого:
– Давайте её!
– Я помню, что она интересная, но саму её забыла, – простодушно сказала Люда.
Профессор подкидывал вопросы о другом, о третьем. Он услышал, что ей нравятся сказы Бажова, а из "произведений для взрослых" – рассказы Шукшина. Нравятся и стихи – особенно Людмилы Татьяничевой, челябинской поэтессы.
– У меня её книга есть, – сообщила девушка.
Выведал любопытный и то, что её любимый фильм – "Доживём до понедельника" и что она умеет жарить в сметане карасей, начинённых пшённой кашей, отменно варит щи с мозговой костью и знает: на другой день после свадьбы положено есть уху.
Лонгина Антоновича всецело заняло приготовление супа из топора, правда, с одной поправкой, и, найдя, что не хватает лишь соли, он сообщил Енбаевой: у неё будут замечательные дети.
29
Блондин и блондинка сидели за столиком друг против друга, прикасаясь пальцами к стоящим перед ними бокалам.
– Что он говорил тебе? – спросил Виктор, впившись взглядом в её лицо.
Она, подавая себя играющей девочкой, шельмецки повела глазами. У неё с Велимиром, прошептала, зарождается некая родственность, только не тычь мне примитивным: "старик", "слепой"... я не живу грубо физическим, я – истая женщина в самом изящном смысле этого слова, у меня тонкие вкусы, причуды, капризы, я – раффинэ! Эмоционально жить означает для меня пленять и награждать, изощрённо распознавать прелесть в том, в чём остальные разбираются не лучше, чем свинья в апельсинах, так что приготовься... У него захолодели глаза. Уверена, что ловко дразнишь? Не считай меня тупицей, ревнивым хряком, я легко поддержал бы твой трёп – умею и почище, – но не та ситуация.
– Он может диктовать, – сказал Виктор со злобой к тому, кого имел в виду.
Алику показалось, парень не договорил: "Я боюсь его!" У тебя, подумала она, несомненно есть актёрские данные, и ты хочешь предстать в драматическом ореоле. Я, мол, противостою сильному, опасному! Ей вспоминался обед у профессора, поведение молодого человека приоткрыло, что у него на хозяина зуб. Естественно, парня раздражало, полагала Алик, что слепой в ауре юной гостьи стал добиваться её расположения. Но вражда могла зародиться и раньше: возможно, Виктор помогает учёному в перспективной работе и считает, что тот занижает оценку его вклада. Ты мучаешься, что тебя используют, подумала она, но, может быть, ты преувеличиваешь, тебя не так уж обижают? Она решила, что будет влиять на Лонгина Антоновича ко благу Виктора.
– Я всё понимаю, – сказала она, – он постоянно у тебя на глазах, ему нужно то, другое, третье… он до смерти тебе надоел. Но будь снисходительным…
Алик продолжила мысленно: "Брось – я не вижу тебя его прислужником! Я вижу тебя гордым, сильным". Она могла бы заключить: "Просто тебе не хватало меня", – если бы только посмела претворить чувство в слова.
За ней следила, сидя за столиком с Дэном, Галя, задавшая ему вполголоса вопрос:
– Интересно, а как скоро она в этом избраннике разочаруется?
– Пари о сроке меня не привлекает, – ответил Пятунин и отправил в рот очередной кусочек мяса.
– Она не думает, что у старика и его подручного на уме? Старый со мной поболтал, деревенской свинопаске уделил внимания, а этот с Аликом занят. Мне кажется, – Галя хихикнула, – нас, троих девушек, хотят попробовать.
– Если для этого есть достаточные средства… – Дэн с улыбкой налил ей вина, – я имею в виду не только деньги, но и связи, которые помогают исполнять желания… жизнь может удивительно измениться к лучшему.
– Циник! – она одёрнула его.
– Я всего лишь прямодушен. Почему и тебе не быть такой?
Галя, вспыхнув, искала что сказать, чтобы вышло натурально. Тут начались танцы.
Алик танцевала с Виктором, с Дэном, с незнакомыми мужчинами, которые наперебой её приглашали, и снова с Виктором. Ждала, он скажет, что завтра позвонит ей и они встретятся…
Лонгин Антонович позаботился, чтобы девушки и Дэн возвратились домой на такси. Можов вывел профессора из ресторана, и тот, стоя на тротуаре, прощался с отъезжающими. Алик, когда Виктор открыл для неё дверцу машины, садясь, снизу глянула на него требовательно. Он молчал.
"Держит паузу, чтобы увидеть меня просящей, – думала она по дороге домой и дома, – ставит меня вровень с теми, какие у него были".
30
Он не позвонил на другой день. Прошёл ещё день, ещё. Как она нервничала! её выпуклые чувственные губы были искусаны до крови. Чтобы легче переносить ожидание, обращалась к фантазии. Ей было дано претворять переживания в акварели, сугубо по-своему запечатлевая тех, кто близок или просто оказался рядом. Первого возлюбленного, её ровесника, который лишился невинности одновременно с ней, она оставила себе на память в виде солдатской пилотки бутылочного цвета, украшенной, вместо звёздочки, мордочкой котёнка.
Её вторым стал бесспорный чемпион института по девушкам, их длинноволосый баловень и мучитель, сказавший ей: "Наша постель ничего не значит". Помимо обиды, её поразило обозначение "постель" в его устах. Она изобразила его в виде согбенной фигуры, несущей на себе матрац. Позже она преподнесла незабываемую фразу Дэну… Но актёру Данкову так и не смогла сказать, что их постель не значит ничего, хотя кончилось именно тем.