Неожиданно из этого дома важной походкой вышел усатый набычившийся мужчина. На нем была просторная галабея, лицо в синяках и шрамах. В толпе негромко повторили: "Ханфас! Ханфас!" Гаввад взял Шафеи за руку и подвел его к мужчине, обратившись:
- Приветствую благодетеля квартала Габаль! Разреши представить тебе нашего брата - плотника Шафеи. Он вернулся в квартал после двадцати лет скитаний.
Ханфас бросил на Шафеи равнодушный взгляд и долго делал вид, что не замечает его протянутой руки, но потом все же с каменным лицом подал руку, безразлично пробурчав:
- Привет.
Рифаа посмотрел на Ханфаса с возмущением, но мать шепнула ему на ухо, чтобы он подошел поздороваться. Сделав над собой усилие, Рифаа подошел и протянул Ханфасу руку.
- Мой сын Рифаа, - представил его Шафеи.
Ханфас смерил юношу презрительным взглядом, который жители улицы растолковали как неприятие необычно утонченного для этих мест внешнего вида юноши. Небрежно пожав ему руку, Ханфас обернулся к Шафеи:
- Не забыл, пока отсутствовал, порядки на нашей улице?
Шафеи сразу понял, что тот имеет в виду, и ответил, пытаясь скрыть смятение:
- Мы всегда готовы тебе услужить, господин!
Ханфас с подозрением глянул ему в лицо:
- А чтой-то ты бросил все и покинул квартал?
Шафеи замялся: что бы ответить?
- Удрал от Занфаля? - спросил Ханфас.
Гаввад поспешил вмешаться:
- Ну, ничего такого, что нельзя было бы простить.
- Если рассердишь меня, - предупредил Ханфас, - из-под земли достану!
- Уважаемый, вот увидишь, мы будем самыми примерными, - умоляющим голосом пообещала Абда.
В окружении друзей семья Шафеи прибыла в дом ан-Наср, чтобы обустроиться там в свободных комнатах, как предложил им Гаввад. В окне, выходящем во внутренний двор, появилась удивительной красоты девушка. Она смотрелась в стекло, как в зеркало, и расчесывала волосы. Увидев прибывших, она не без кокетства спросила:
- Кто это так вышагивает, как жених на свадьбе?
Послышались смешки, и один из мужчин ответил:
- Твой новый сосед, Ясмина. Заселяется напротив.
- Да преумножит Господь число мужчин! - воскликнула она со смехом.
Глаза Ясмины безразлично скользнули по Абде и с восхищением остановились на Рифаа. Ее взгляд поразил Рифаа еще больше, чем взгляд дочери Ханфаса Айши. Как только он скрылся вслед за родителями за дверью напротив, Ясмина пропела:
- Мамочки, какой красавец!
46
При входе в дом ан-Наср Шафеи открыл плотницкую мастерскую. Утром Абда ходила на рынок за покупками, а Шафеи с сыном шли сюда, садились на пороге и ждали заказов, которые обеспечат им заработок. У главы семейства еще оставались сбережения, которых должно было хватить на месяц, но не больше, и он беспокоился. Однажды, посмотрев на крытую галерею дома, ведущую во внутренний двор, он сказал:
- Именно в этом священном коридоре Габаль утопил наших врагов.
Рифаа мечтательно смотрел на отца и улыбался.
- А вот на этом пятачке, - продолжал отец, - Адхам возвел свою лачугу. Здесь-то все и происходило. В ней аль-Габаляуи благословил своего сына, даровав ему прощение.
Рифаа улыбнулся еще шире, задумавшись: это место навевало прекраснейшие из воспоминаний рода. Не будь время столь беспощадно, оно сохранило бы следы ног аль-Габаляуи и Адхама, а ветер вторил бы их дыханию. Из этих окон лилась вода на головы надсмотрщиков, угодивших в яму. А ведь вода обрушивалась на врагов и из окна Ясмины тоже. А сегодня за шторами можно поймать только испуганные взгляды. Время сыграло злую шутку со всеми великими событиями… Габаль тогда во дворе поджидал врагов, окруженный слабыми сородичами, однако они одержали победу.
- Габаль выиграл битву, отец, но что толку от этой победы?
Шафеи тяжело вздохнул.
- Мы дали обет не задумываться над этим. Видел Ханфаса?
В этот момент его позвал кокетливый голосок:
- Эй, дядюшка! Плотник!
Отец и сын осуждающе переглянулись. Шафеи встал, задрал голову и увидел высунувшуюся из окна Ясмину. Ее длинные косы свисали, раскачиваясь из стороны в сторону.
- Чего тебе? - проворчал он.
Девушка продолжала все в том же игривом духе:
- Отправь ко мне своего сына, пусть заберет в починку обеденный стол.
Шафеи вернулся на место со словами: "Положись на волю Всевышнего!" Дверь в комнату оказалась открытой: его ждали. Рифаа кашлянул, услышав приглашение, вошел и увидел девушку в коричневой галабее с белой отделкой у ворота и на груди. Также он заметил, что девушка была босая. Она пристально смотрела на него, не произнося ни слова, будто проверяя, какое впечатление производит. Но когда поняла, что мысли его невинны, указала на столик с тремя ножками, стоявший в углу гостиной, и сказала:
- Четвертая ножка под диваном. Прошу тебя, почини и покрой заново лаком.
- К твоим услугам, госпожа, - сухо ответил Рифаа.
- А сколько это будет стоить?
- Спроси у отца.
- А ты? Не знаешь цен? - вздохнула она.
- Цену спрашивают у отца.
Девушка не сводила с него глаз.
- А кто будет чинить?
- Я. Но под его присмотром и с его помощью.
Ясмина вдруг рассмеялась:
- Батыха, младший надсмотрщик, мельче тебя, но он один может раскидать толпу, а ты не можешь самостоятельно даже ножку привинтить.
Рифаа, решив закончить на этом разговор, ответил:
- Главное, что стол вернется к тебе в лучшем виде.
Достав из-под дивана ножку, он взвалил стол на плечи и направился к выходу, попрощавшись:
- Будь здорова.
Когда он опустил стол перед отцом в мастерской, Шафеи недовольно рассмотрел его со всех сторон и сказал:
- Честно, я бы предпочел, чтобы первый заказ поступил из места почище.
Рифаа, ответил, не поняв:
- Там вовсе не грязно, отец. Она же одна живет.
- Нет ничего опаснее одинокой женщины!
- Но, может, ей нужен добрый совет?
- Наше дело плотничать, а не советы раздавать, - усмехнулся Шафеи. - Подай-ка сюда клей!
Вечером Шафеи с сыном отправились в кофейню квартала Габаль. Поэт Гаввад сидел на своей скамейке, отхлебывая кофе. Хозяин кофейни Шалдам устроился недалеко от входа. А центральное место занял Ханфас, окруженный своими приспешниками. Шафеи и Рифаа подошли с ним поздороваться и, выразив почтение, опустились на свободные места рядом с Шалдамом. Шафеи сразу же заказал себе кальян, а для Рифаа - стакан чая с орехами. Воздух в кофейне казался спертым, застойным, в нем пахло мятой, гвоздикой и кальянным табаком. Под потолком клубились облака дыма. Лица посетителей были бледны, усы взъерошены, а веки еле поднимались. Время от времени слышался хрип, кашель, грубый смех, непристойные шутки. Из глубины квартала доносились крики мальчишек, распевающих:
Ребята с нашей улицы!
Христиане, не евреи.
Едите что вы? - Финики!
А пьете что? - Так кофе!
У входа в кофейню лежала кошка. Вдруг она нырнула под лавку и зашипела, а спустя мгновение выскочила на улицу с мышью в зубах. Рифаа с отвращением отставил свой стакан в сторону, поднял глаза и увидел, как Ханфас сплюнул.
- Когда наконец начнешь, старая развалина? - прикрикнул Ханфас на Гаввада. Тот заулыбался, кивнул и взял в руки инструмент. В первую очередь он пропел приветствие управляющему имением Ихабу, во вторую - главному надсмотрщику Баюми, а в третью - Ханфасу, преемнику Габаля. Поэт начал свой рассказ: "Однажды Адхам сидел в конторе имения, принимая арендаторов и записывая их имена в тетрадь. И услышал он голос, назвавший имя - Идрис аль-Габаляуи. От испуга Адхам поднял голову и увидел перед собою брата…". Он продолжал рассказывать, все внимательно его слушали. Рифаа же следил за ним с замиранием сердца - именно эту историю в исполнении этого поэта слушала его мать. Сколько раз она говорила ему: "Наша улица - улица преданий". Их действительно нельзя было не полюбить! В них он находил утешение печали, которую вызывали воспоминания о радостях, оставленных в прошлом на рынке аль-Мукаттам. Они - бальзам для его сердца, сжигаемого неизвестной любовью. Столь же неизвестной, как неизвестен был ему Большой Дом, закрытый от всего мира, без признаков жизни, если не считать раскачивающихся крон смоковниц, пальм и тутовых деревьев. Кроме этих деревьев и преданий, не было других доказательств существования аль-Габаляуи. А доказательство того, что он, Рифаа, потомок аль-Габаляуи, нащупали руки слепого Гаввада.
Надвигалась ночь. Дядюшка Шафеи раскуривал уже третью трубку. На улице стихли голоса зазывающих бродячих торговцев и возня ребятни. Кроме доносившихся издалека ударов дарбуки и воплей женщины, которую избивал муж, слышалась только музыка ребаба. А тем временем решалась судьба Адхама, за которым Умайма отправлялась в пустыню. Так же и мать покидала квартал, когда моя жизнь билась в ее чреве. Да будут прокляты эти надсмотрщики вместе с котами, в зубах которых мыши испускают последний дух! Проклятье каждому взгляду, полному насмешки, каждой улыбке, от которой веет холодом! Будь проклят тот, кто встречает вернувшегося словами: "От гнева моего тебе не скрыться!" Да будут прокляты те, кто запугивает и лицемерит. У Адхама не осталось ничего, кроме пустыни. И вот поэт уже поет одну из тех непристойных песен, которые горланил Идрис. Рифаа склонился к отцу и шепнул ему на ухо:
- Я хочу побывать в других кофейнях тоже.
- Но наша кофейня лучшая на улице! - удивился отец.
- А о чем поют поэты там?
- Те же истории, только рассказывают их иначе.
Шалдам услышал, о чем они шепчутся.
- Нет людей более лживых, чем на нашей улице. А самые большие лжецы из них - поэты. В другой кофейне ты можешь услышать, что Габаль назвался сыном всей улицы. Но это не так. Он признавал себя только сыном рода Хамдан.
- Поэт любой ценой готов ублажить слушателя, - заметил Шафеи.
- Надсмотрщиков он готов ублажать! - шепотом поправил его Шалдам.
Около полуночи отец с сыном ушли из заведения. Тьма была такой густой, что казалось, она оживает. Слышались мужские голоса, доносившиеся как будто из пустоты. В чьей-то невидимой руке догорал огонек сигареты, похожий на падающую звезду.
- Понравилось тебе сказание? - спросил отец.
- Прекраснейшее из того, что я когда-либо слышал!
- Дядюшка Гаввад полюбил тебя, - засмеялся Шафеи. - Что он сказал тебе в перерыве?
- Пригласил в гости.
- Как быстро ты нравишься людям! Но как же медленно ты учишься!
- Ну, мне еще всю жизнь плотничать, - оправдался Рифаа. - Мне так хочется побывать во всех кофейнях!
В темноте они нашли вход во двор дома. Из комнаты Ясмины раздавались крики пьяных. Кто-то пел:
Как шапочка твоя красива!
Кто вышивал ее искусно так?
А мне она прошила насквозь сердце!
- А я думал, она живет одна… - опешил Рифаа.
- Ты многого не замечаешь, блаженный! - вздохнул в ответ отец.
Они стали медленно и осторожно подниматься по лестнице. И вдруг Рифаа сообщил:
- Отец, мне надо зайти к дядюшке Гавваду.
47
Рифаа постучал в дверь поэта Гаввада, в третьем по счету доме в квартале Габаль. Во внутреннем дворе женщины, вышедшие кто постирать белье, кто приготовить еду, перебрасывались грубостями. Рифаа перегнулся через перила галереи. Основной скандал разгорался между двумя хозяйками. Одна, дети которой возились у таза со стираным бельем, размахивала руками в мыльной пене. Другая стояла у лестницы и, засучив рукава, отвечала на брань словами еще крепче, приправляя их неприличными покачиваниями бедер. Остальные женщины разделились на два лагеря. Стены еле выдерживали их ор и грязные ругательства. Не успев войти во двор, Рифаа вздрогнул от всего увиденного и услышанного, и сразу же направился к двери поэта от греха подальше. И женщины туда же! И даже кошки! Что говорить о надсмотрщиках?! У каждого на руках когти, на языке - яд, а в сердцах - страх и ненависть. Воздух чист лишь в пустыне аль-Мукаттама и в Большом Доме, где его владелец один наслаждается покоем! Дверь открылась, его с улыбкой встречал слепец.
- Добро пожаловать, сын моего брата! - впустил его Гаввад.
Едва переступив порог, Рифаа вдохнул аромат благовоний, какой может быть только на небесах. Он последовал за хозяином в маленькую квадратную комнатку, по периметру которой были разложены тюфяки, а по центру лежала расшитая циновка. При закрытых оконных ставнях в комнате стоял полумрак. Потолок вокруг светильника был расписан изображениями голубей и других птиц. Поэт сел на тюфяк и, когда Рифаа опустился рядом с ним, сказал:
- Мы приготовили кофе.
Он позвал жену. Появилась женщина с кофе на подносе.
- Вот, Умм Бахатырха, это Рифаа, сын Шафеи.
Женщина присела со стороны мужа и принялась разливать кофе по чашечкам.
- Добро пожаловать, сынок, - приветствовала она Рифаа.
Она выглядела на пятьдесят с небольшим, стройная, крепкого сложения, с острым взглядом и татуировкой на подбородке. Кивая на гостя, Гаввад сказал:
- Он слушал мои истории затаив дыхание, Умм Бахатырха. В таких поклонниках поэт черпает вдохновение. А остальные, накурившись гашиша, быстро впадают в полудрему.
- Ничего, ему они тоже скоро надоедят, - отшутилась Умм Бахатырха.
- Это все бесы говорят в тебе! - разозлился муж и для Рифаа пояснил: - Жена занимается изгнанием бесов.
Рифаа внимательно посмотрел на женщину, и глаза их встретились, когда она протягивала ему чашку с кофе. Как привлекал его грохот трещоток, стоявший во время этого обряда на рынке аль-Мукаттам! Сердце начинало биться в их ритме, он останавливался посреди дороги, задирал голову и смотрел на окна, провожая взглядом вылетающий из них дым курящихся благовоний и следя за головами участников действа.
- Что ты слышал о нашем квартале? - спросил его поэт.
- Мне рассказывал о нем отец, да и мать тоже. Но сердце мое - там, где я жил. Меня мало заботило имение и его проблемы. Я только удивлялся, насколько многочисленны были жертвы. Но мать научила меня относиться к нему со спокойной любовью.
Печально покачав головой, Гаввад спросил:
- О какой любви идет речь, когда мы живем в нищете, а над нашими головами занесены дубинки?
Рифаа ничего не ответил. Не потому, что ему нечего было сказать, а потому что взгляд его остановился на странной картине на правой стене. Такие обычно висят в кофейнях. Картина была написана маслом и изображала огромного роста мужчину, рядом с которым дома казались настолько маленькими, что их можно было принять за игрушечные.
- Кто это изображен? - спросил юноша.
- Аль-Габаляуи, - ответила ему Умм Бахатырха.
- Разве его кто-нибудь видел?
- Нет, конечно, - сказал Гаввад, - из нашего поколения его никто не видел. Даже Габаль не смог разглядеть его в темноте, когда встретился с ним в пустыне. Но художник изобразил его таким, как описывают его предания.
Рифаа вздохнул:
- Почему он закрылся от внуков?
- Говорят, старость… Кто знает, как он сейчас живет? Но если бы он открыл двери, ни один человек с нашей улицы не остался бы в своем грязном жилище.
- А ты не можешь…
Но Умм Бахатырха не дала ему договорить:
- И не думай о нем. Если жители нашей улицы заведут разговор о владельце, обязательно вспомнят и о самом имении, а закончится это для них только неприятностями.
Рифаа растерянно покачал головой.
- Как же можно забыть о таком деде, как наш?
- А так же, как он. Он ведь о нас не думает.
Рифаа снова поднял глаза на картину.
- Но ведь с Габалем он встретился, с ним он говорил!
- Да, но когда Габаль умер, пришел Занфаль, а после Ханфас… Как будто ничего и не было.
Засмеявшись, Гаввад обратился к жене:
- Нашей улице нужен такой человек, который изгнал бы надсмотрщиков, как ты изгоняешь бесов из одержимых.
Рифаа улыбнулся:
- Тетушка, настоящие бесы - наши надсмотрщики. Если бы ты видела, как Ханфас встретил отца!
- Мне нет до них дела! Мои бесы другого рода и подчиняются мне так же, как змеи повиновались Габалю. У меня для них есть все, что они любят, чтобы выманить их - благовония из Судана, абиссинские амулеты и песни о султанах.
Рифаа это заинтересовало.
- А откуда у тебя такая власть над ними?
Женщина бросила на него недоверчивый взгляд:
- У каждого свое ремесло. Вот отец твой, например, плотник. Мой же дар ниспослан мне свыше.
Рифаа допил остатки кофе и собрался было что-то сказать, но с улицы его позвал голос отца:
- Эй, Рифаа! Мой сын-лентяй!
Рифаа поднялся, подошел к окну и открыл его. Когда их глаза встретились, он крикнул:
- Пожалуйста, еще полчасика, отец!
Шафеи не мог ничего поделать, он пожал плечами и вернулся к себе в мастерскую. Когда Рифаа закрывал ставни, он, как в первый день, увидел в окне напротив Айшу. Ее взгляд был устремлен прямо на него. Ему даже показалось, что она улыбается, а глаза ее о чем-то говорят. Он застыл в нерешительности, но закрыл окно и вернулся на место. Гаввад, рассмеялся:
- Отец хочет сделать из тебя плотника. А сам-то ты чего хочешь?
- Мне суждено стать плотником, как отец, но меня привлекают предания и тайны духов. Расскажи мне о них, тетушка!
Женщина улыбнулась, соглашаясь немного поделиться с ним своими знаниями, и ответила:
- В каждом человеке сидит дух и управляет им. Но не все духи злые, не всех их нужно изгонять.
- А как отличить одного от другого?
- А это видно по поступкам. Ты, например, хороший мальчик, и твой дух заслуживает хорошего обращения. А вот в Баюми, Ханфасе и Батыхе сидит зло!
Рифаа наивно спросил:
- А у Ясмины дух злой?
- У вашей соседки? - усмехнулась промелькнувшей в голове мысли Умм Бахатырха. - По крайней мере мужчинам нашей улицы она нравится такой, какая есть!
- Я хочу знать все, - серьезно сказал Рифаа. - Не утаивайте от меня ничего!
- Никто ничего не скрывает от такого славного юноши, - вмешался Гаввад.
Умм Бахатырха задумалась:
- Хорошо. Приходи ко мне, когда сможешь, но с условием, что отец не будет сердиться. Люди, конечно, будут спрашивать, зачем такому юноше духи? Но знай, что все людские болезни - от них.
Рифаа слушал, разглядывая изображение аль-Габаляуи на стене.