98
На рассвете в тишине раздались рыдания. А утром люди узнали, что дядюшка Шакрун умер. Случившееся было привычным делом в квартале. Люди Сантури говорили: "Да попадет он в ад! Он вел себя неподобающе, и это погубило его".
- Шакруна убили, - сказал Арафа Ханашу, - как других на нашей улице. И убийцы не скрывают своих преступлений. Никто не посмеет пожаловаться. Не отыщется ни одного свидетеля.
- Ужас! - с отвращением ответил Ханаш. - И зачем только мы пришли сюда?!
- Это наша улица.
- Твоя мать уходила отсюда с печалью в сердце. Проклятая улица и ее жители!
- Но это наша улица! - настаивал Арафа.
- Мы словно расплачиваемся за грехи, которых не совершали.
- Покорность - вот самый большой грех.
- Опыт с бутылкой не удался, - вздохнул Ханаш.
- Получится в следующий раз.
Когда несли носилки с телом Шакруна, за ними шли только Аватеф и Арафа. Всех очень удивило присутствие на похоронах волшебника Арафы, люди стали перешептываться о его неслыханной смелости.
Но удивительнее всего было то, что на середине дороги к процессии присоединился Сантури. С какой дерзостью и наглостью он это сделал! Без всякого смущения Сантури сказал Аватеф:
- Мои соболезнования!
Арафа понял, что этот человек только начинает игру, которую затеял. В мгновение ока похороны стали многолюдными: в них тут же приняли участие соседи и знакомые, которых раньше удерживал страх.
- Мои соболезнования, Аватеф! - повторил Сантури.
Она с вызовом посмотрела на него.
- Сначала убиваешь, потом являешься на похороны?!
Сантури ответил так громко, чтобы слышали:
- То же самое говорили и Касему.
Раздались многочисленные голоса:
- Жизнь в руках Всевышнего! Только он распоряжается!
- Мой отец умер от удара твоей руки! - вскричала Аватеф.
- Да простит тебя Всевышний! - ответил Сантури. - Если бы я ударил его на самом деле, он тут же упал бы замертво. Я не бил его. Только замахнулся. Вот свидетели!
И тут же послышалось:
- Только замахнулся! И пальцем не дотронулся. Клянемся! Пусть черви выедят нам глаза, если мы врем!
- Бог покарает тебя! - выкрикнула Аватеф.
- Да простит тебя Всевышний! - ответил Сантури, и его ответ много лет спустя приводили как образец снисходительности.
Арафа наклонился к Аватеф и прошептал на ухо:
- Пусть похороны пройдут мирно.
Не успел Арафа это сказать, как человек из окружения Сантури по имени Адад ударил его по лицу с криком:
- Эй, сукин сын! Не встревай в разговор надсмотрщика с девушкой!
Арафа в растерянности обернулся и получил второй удар, сильнее первого. Другой подручный Сантури влепил ему пощечину, третий плюнул в лицо, четвертый схватил за шиворот, а пятый толкнул так, что Арафа упал на спину. Шестой, пнув ногой, пригрозил:
- Самого закопаем, если не отстанешь от нее!
Арафа лежал, распластавшись на земле, не в силах прийти в себя от неожиданности. Но он сделал усилие, превозмогая боль, поднялся и принялся стряхивать пыль с одежды и лица под крики сбежавшихся мальчишек: "Упал теленок… Несите ножик". Прихрамывая, он вернулся в подвал, кипя от гнева. Ханаш посмотрел на него с сожалением и сказал:
- Говорил же тебе, не ходи!
- Замолчи! Они еще ответят за это! - прокричал Арафа в ответ, задыхаясь от ненависти.
Убедительно и вместе с тем мягко Ханаш посоветовал:
- Перестань заглядываться на эту девушку! Нам не нужна война.
Арафа молча думал, уставившись в пол. Когда он поднял лицо, на нем была написана решимость и непреклонность:
- Вот увидишь, мы поженимся раньше, чем ты думаешь! - заявил он.
- Ты с ума сошел!
- А свидетелем у нас будет Агаг.
- Ты похож на того, кто, облив себя горючим, бросается в огонь.
- Сегодня ночью снова испытаем бутылку в пустыне.
Несколько дней он не выходил из дома, но поддерживал связь с Аватеф через оконную решетку. Когда траур закончился, он встретился с ней в галерее ее дома и открылся:
- Нам лучше пожениться как можно скорее.
Девушка не была удивлена его предложением, но с грустью ответила:
- Мое согласие принесет тебе ужасные неприятности.
- Агаг согласился быть свидетелем, - уверенно заявил он. - Ты понимаешь, что это значит?
Подготовка к свадьбе прошла в строгом секрете. И только позже улица узнала о заключении брака между дочерью Шакруна Аватеф и волшебником Арафой, о том, что она переехала в дом мужа, а свидетелем их был сам надсмотрщик квартала Рифаа Агаг. Многих эта новость застала врасплох, и они спрашивали: как такое могло произойти? Как Арафа осмелился? Как уговорил Агага благословить их брак? А люди с богатым жизненным опытом говорили, что стоит ждать беды.
99
Сантури с подручными собрались в кофейне касемитов. Узнав об этом, Агаг созвал своих людей в кофейне квартала Рифаа. Атмосфера на улице накалилась, и перекресток двух кварталов тут же очистился от торговцев, попрошаек и детей. Окна и двери всюду захлопнулись. Когда Сантури с помощниками вышел из кофейни, на улице появился и Агаг. Надсмотрщики посмотрели друг на друга с такой ненавистью, что, казалось, достаточно искры, чтобы вспыхнуло пламя. С крыши какой-то человек закричал:
- Что же так разозлило наших мужчин? Одумайтесь, пока не пролилась кровь!
Зловещее молчание нарушил Агаг, в упор смотревший на Сантури:
- Мы не злимся. Для этого нет повода.
- Ты нарушил законы, уважаемый! - сказал грубо Сантури. - После того, что ты сделал, ты не можешь оставаться надсмотрщиком.
- А что я сделал?
Сантури ответил, и глаза его говорили выразительнее слов:
- Ты взял под защиту человека, который бросил мне вызов.
- Что же он натворил? Просто женился на девушке, потерявшей отца. Я выступаю свидетелем на всех свадьбах в своем квартале.
- Какой же он рифаит? - с презрением отозвался Сантури. - Никому не известно, кто его отец. Он и сам его не знает. Им можешь оказаться ты, или я, или любой бродяга в квартале.
- Но сейчас он житель моего квартала.
- Только потому, что там нашелся пустующий подвал.
- Даже если и так!
- Я же сказал тебе, ты нарушил наши законы, - громогласно прокричал Сантури.
- Не кричи, уважаемый! - тем же тоном ответил ему Агаг. - Дело не стоит того, чтобы мы задирались, как петухи!
- Значит, стоит!
- Господи, дай мне терпения! - проговорил Агаг так, словно отдавал команду приготовиться.
- Агаг! Не забывайся!
- Будь проклят тот, кто породил трусость!
- Будь проклят тот, кто породил тебя!
Они взмахнули дубинками, но тут раздался грозный голос, приказавший:
- Опустите! Позор вам!
Все обернулись и увидели главного надсмотрщика Саадаллу, который прокладывал себе дорогу среди рифаитов. Он остановился на границе кварталов и повторил:
- Опустите оружие!
Дубинки смиренно склонились, будто головы молящихся. Саадалла взглянул на Сантури, потом на Агага и сказал:
- Сейчас я никого слушать не буду. Расходитесь с миром! Бойня из-за женщины? Что с вами, надсмотрщики?
Мужчины тихо разошлись, а Саадалла вернулся домой.
Бледные Арафа и Аватеф наблюдали за происходящим из подвала и не верили, что эта ночь пройдет спокойно. Дух они перевели только, когда услышали непререкаемый тон Саадаллы. Аватеф глубоко вздохнула:
- Какая жестокая жизнь!
Арафа, желая успокоить ее сердце, показал пальцем на свою голову и проговорил:
- Вот чем я буду действовать. Как Габаль, как мудрый Касем!
С трудом сглотнув, она спросила:
- Надолго ли это перемирие?
Он притянул ее к груди и, притворясь веселым, ответил:
- Если бы все супруги были счастливы, как мы с тобой!
Она положила голову ему на плечо, перевела дух и прошептала:
- Ты думаешь, на этом все закончится?
- Рядом с надсмотрщиками не будет нам покоя, - откровенно произнес он.
Она подняла голову.
- Я знаю. Моя рана не заживет, пока не увижу, что он наказан.
Арафе не надо было объяснять, кого она имеет в виду. Он задумчиво посмотрел ей в глаза и сказал:
- В твоей ситуации месть - дело чести. Но, отомстив, мы ничего не решим. Мы не чувствуем себя в безопасности не потому, что Сантури не дает нам покоя, а потому что всей нашей улице надсмотрщики не дают жизни. Расправимся с Сантури, но где гарантия, что завтра Агаг, а после завтра Юсуф не ополчатся на нас? Либо все будем жить мирно, либо жизни не будет никому.
Она вымученно улыбнулась.
- Ты хочешь стать таким, как Габаль, Рифаа и Касем?
Он поцеловал ее волосы, вдохнув их гвоздичный аромат, и не ответил.
- Но они исполняли волю нашего деда, владельца имения.
- Нашего деда, владельца имения! - с раздражением повторил Арафа. - Каждый несчастный взывает к нему, как взывал твой покойный отец: "О, аль-Габаляуи!" Но скажи, слышала ли ты о внуках, как мы, которые не видят своего деда и живут вокруг его наглухо закрытого дома? Слышала ли ты о владельце имения, который позволяет так играть с его имуществом, храня молчание?
- Он очень стар! - наивно ответила она.
- Не видел я, чтобы человек дожил до таких лет, - с сомнением сказал Арафа.
- Говорят, будто на рынке аль-Мукаттам есть человек, которому перевалило за сто пятьдесят. Господь всемогущ!
Он долго молчал, прежде чем пробурчать:
- Волшебство тоже всемогуще!
Она засмеялась его заносчивости, постучала по его груди пальцем и сказала:
- Твое волшебство способно только глаза лечить.
- Нет, оно способно на многое!
- Мы ненормальные! - вздохнула Аватеф. - Развлекаем себя пустыми разговорами, как будто нам ничего не угрожает.
Не обратив внимания на то, что она его перебила, Арафа продолжил:
- Когда-нибудь с его помощью мы расправимся с надсмотрщиками, возведем новые дома и обеспечим всех жителей нашей улицы.
- Этого не случится до Судного Дня! - рассмеялась она.
Его мечтательный взгляд померк, и он сказал:
- Если бы все были волшебниками!
- Если бы! - сказала она и добавила: - Касем смог установить справедливость достаточно быстро и без всякого волшебства!
- Но эта справедливость исчезла так же быстро. А результаты волшебства остались бы. Не надо так пренебрегать волшебством, черноокая! У него такая же сила, как у нашей любви. Оно творит новую жизнь. Но чтобы оно действовало, нам всем надо стать волшебниками!
- Как же это сделать? - заигрывая, спросила она.
Он долго думал, перед тем как дать ответ:
- Если будет восстановлена справедливость, если завещание владельца имения будет исполнено, мы избавимся от тяжелого труда и посвятим себя волшебству.
- Ты хочешь, чтобы мы стали улицей волшебников? - хихикнула она и добавила: - Но как же исполнить его десять условий? Наверняка он прикован к постели и не в состоянии возложить эту задачу на внуков.
Арафа посмотрел на нее странным взглядом:
- А почему бы нам самим не пойти к нему?
Она снова засмеялась:
- Ты хотя бы в дом управляющего сможешь войти?
- Нет. Но, возможно, мы сможем попасть в Большой Дом.
Она ударила его по руке.
- Хватит шуток! Нам надо в первую очередь думать о собственной жизни!
Он загадочно улыбнулся.
- Если бы мне нравилось шутить, я бы не вернулся на эту улицу.
Что-то в его голосе напугало ее, и она настороженно уставилась на мужа.
- Ты понимаешь, о чем ты говоришь? - вскричала она.
Он молча измерил ее взглядом.
- Представь, если тебя схватят в Большом Доме!
- Что странного, если внук зайдет проведать деда? - спокойно ответил Арафа.
- Скажи, что ты шутишь! Боже! Ты серьезно? Зачем ты хочешь пойти к нему?
- А разве не стоит рискнуть ради того, чтобы встретиться с ним?
- Эти слова сорвались у тебя в шутку, а ты стал обдумывать их всерьез.
Он похлопал ее по ладони, чтобы успокоить.
- С тех пор как я вернулся на улицу, я стал задумываться о вещах, которые раньше мне и в голову не приходили.
- Почему бы нам просто не жить?! - взмолилась она.
- Если бы мы могли! Они не дадут нам спокойной жизни. Человеку самому приходится заботиться о своей безопасности.
- Тогда давай убежим с этой улицы!
Он бы непреклонен.
- Я не убегу, я обладаю волшебством!
Он прижал Аватеф к себе, похлопал по плечу и прошептал ей на ухо:
- У нас будет еще много времени на разговоры. Сейчас давай успокоим твое сердце!
100
"Он сошел с ума, или его ослепила гордыня?" - спрашивала себя Аватеф, наблюдая, как муж сосредоточенно работает. В эти дни ее счастье было омрачено лишь желанием отомстить Сантури - убийце отца. Месть на улице с давних времен почиталась как священный обычай. Ради счастливой жизни, которую дал ей брак, она могла, поборов себя, и забыть эту традицию. Однако Арафа был убежден, что месть Сантури - это лишь часть большого плана, осуществление которого, как ей казалось, он сам возложил на себя. Возомнил ли он себя одним из тех, чьи имена воспевают под ребаб? Но аль-Габаляуи ему ничего не поручал. Да и он вроде не сильно верит в существование аль-Габаляуи и предания о нем.
Одно верно, что он стал отдавать своему волшебству гораздо больше сил и времени, чем требуется для заработка. А когда он начинал размышлять, мысли уводили его далеко от своей судьбы и от собственной семьи. Его занимали такие общие вопросы, как улица, надсмотрщики, управление имуществом и волшебство. Он грезил призрачными мечтами о чудесах и о будущем. Кроме того, Арафа был единственным в квартале, кто не употреблял гашиш, поскольку для работы в лаборатории ему требовались ясная голова и внимательность. Но все это меркло на фоне его безумного желания проникнуть в Большой Дом.
- Зачем, муж мой? Чтобы спросить у него совета, как дальше быть улице? Ты знаешь, что нужно нашей улице. Мы все знаем. Разве необходимо из-за этого подвергать себя смертельной опасности? "Я хочу знать десять условий его завещания". Узнать их немудрено, но как их претворить в жизнь? Что ты сможешь сделать? "Я хочу заглянуть в книгу, из-за которой, если верить преданиям, был изгнан Адхам". Что ты хочешь найти в этой книге? "Я не знаю, но что-то заставляет меня верить, что эта книга волшебная". Утверждение власти аль-Габаляуи в пустыне может быть объяснено лишь волшебством, а не силой его мышц и тяжестью дубинки, как вы себе придумали. К чему все эти мысли, когда ты живешь спокойной и беспечной жизнью и без этого? Не надейся, что Сантури забыл про нас… Каждый раз, выходя из дома, я ловлю на себе злые взгляды его людей. Занимайся своим волшебством и оставь мысли о Большом Доме. "Но там же книга! Книга самого главного чуда! Секрет силы аль-Габаляуи, который он хранил в тайне даже от сына". Но там может не оказаться того, что ты ожидаешь найти. "Может, и так, но дело стоит риска".
- Я таков, - искренне заявил Арафа. - Что с этим поделаешь, Аватеф? Я жалкий сын несчастной женщины и неизвестного отца. Все об этом знают, и каждый насмехается. Но меня уже ничто не интересует, кроме Большого Дома. Нет ничего необычного в том, что безотцовщина стремится всеми силами встретиться со своим дедом. В лаборатории я научился доверять лишь тому, что вижу глазами и могу потрогать руками. Я обязательно проникну в Большой Дом. Возможно, я найду там силу, о которой говорю, а возможно, ничего не найду. Тогда я узнаю правду, а это лучше, чем неведение, в котором я пребываю. Я не первый на нашей улице, кто выбрал трудный путь. Габаль мог оставаться помощником управляющего, а Рифаа мог стать лучшим плотником квартала, Касем мог жить как знатный человек и пользоваться богатством жены, но они избрали другой путь.
- Сколько еще на нашей улице тех, кто сам стремится навстречу своей смерти! - с сожалением воскликнул Ханаш.
- Таких немного. По понятным причинам, - резко ответил ему Арафа.
Ханаш не отказался помогать брату. Глубокой ночью он, как тень, последовал за ним в пустыню. Аватеф, которая отчаялась отговорить их, оставалось только воздеть руки и молиться. Ночь была непроглядной. Месяц, появившийся вначале, скрылся. Прижимаясь к стенам, братья достигли тыльной стороны Дома, выходившей на пустыню.
- На этом самом месте стоял Рифаа, когда услышал голос аль-Габаляуи, - прошептал Ханаш.
Оглядевшись, Арафа ответил:
- Это рассказывают поэты. Я сам узнаю правду.
Ханаш благоговейно указал на пустыню:
- А там он сам говорил с Габалем. И посылал слугу к Касему.
- Здесь же, - недовольно продолжил Арафа, - был убит Рифаа, здесь нашу мать обесчестили и избили, а наш безмолвный дед и пальцем не пошевелил!
Ханаш положил на землю торбу с инструментами, и они принялись делать подкоп под стену, поднимая землю из ямы в этой же торбе. Они работали не щадя себя, пока не стали задыхаться от пыли. Казалось, что Ханаш старается не меньше Арафы, что он также горит желанием и страх ему неведом. Когда голова Арафы уже не виднелась из ямы, он произнес:
- На сегодня хватит!
Опершись на руки, Арафа поднялся на поверхность.
- Нужно прикрыть яму досками и засыпать землей, чтобы никто ее не обнаружил.
Они поспешили обратно, так как приближался рассвет. Арафа думал о завтрашнем дне. Завтрашний день будет удивительным. Он войдет в этот скрытый ото всех Большой Дом. И кто знает, может, он встретится с аль-Габаляуи и поговорит с ним?! Он поведает Арафе о прошлом, о настоящем, о десяти условиях и тайне его книги. Подобные мечты сбываются лишь в густом облаке дыма, выдыхаемого курящим кальян.
Вернувшись в подвал, он увидел, что Аватеф еще не ложилась. Сонная, она посмотрела на Арафу с упреком и проворчала:
- Ты будто с кладбища!
Скрывая свои тревоги, он весело произнес:
- Как ты хороша! - и прилег рядом.
- Если бы я что-то для тебя значила, ты бы со мной считался! - упрекнула она.
- Ты изменишь свое мнение, когда увидишь, что произойдет завтра.
- У меня на счастье только один шанс из тысячи!
Арафа засмеялся. Предрассветную тишину нарушил пронзительный крик. За ним последовали рыдания. Аватеф нахмурилась и пробормотала:
- Недобрый знак!
Арафа безразлично пожал плечами.
- Не упрекай меня, Аватеф! Ведь и твоя вина есть в том, что со мной происходит.
- Моя?!
- Я вернулся на улицу с одним намерением - отомстить за свою мать, - серьезно ответил он. - Когда же убили твоего отца, я решил расправиться со всеми надсмотрщиками. Но любовь к тебе изменила меня. Я понял, что с надсмотрщиками надо покончить не ради мести, а ради спокойствия всех жителей. Поэтому я и хочу попасть в дом деда, чтобы получить его силу.
Она долго смотрела на него. В ее взгляде читалась любовь и мучительный страх потерять его, как она потеряла отца. Он улыбнулся, чтобы приободрить ее. Рыдания снаружи становились все громче.