11
Когда генеральный директор Архилохос, в прошлом МБ122АЩ31, покинул святая святых здания концерна - до лифта его провожал референт Пти-Пейзана, - ему устроили царскую встречу: генеральные директора с восторгом заключали его в объятия, директора низко кланялись, секретарши льстиво щебетали, бухгалтеры маячили в отдалении, а СБ9АЩ, поджидавший Архилохоса на почтительном расстоянии, прямо-таки истекал подобострастием; из объединения атомных пушек вынесли на носилках директора Иехуди, который был, очевидно, в смирительной рубашке - он лежал обессиленный, в обмороке. Говорили, что Иехуди переломал у себя в кабинете всю мебель. Но Архилохоса ничего не интересовало, кроме чека, который ему тут же вручили. Чек - это по крайней мере что-то реальное, думал он, так и не избавившись от своей подозрительности. Потом он произвел СБ9АЩ в свои замы в объединении акушерских щипцов, а номера МБ122АЩ28, МБ122АЩ29 и МБ122АЩ30 - в бухгалтеров, дал еще несколько руководящих указаний насчет рекламы родовспомогательных щипцов в кантоне Аппенцель-Иннерроден и покинул здание концерна.
Сев в такси первый раз в жизни, он поехал к мадам Билер, измученный, голодный и совершенно растерявшийся от своих головокружительных успехов.
Небо в городе было ясное, холод - отчаянный. В ярком свете дня все вокруг: дворцы, церкви и мосты - выступало с особой четкостью, большой флаг на президентском дворце будто застыл в воздухе, река была как зеркало, краски казались необыкновенно чистыми, без всяких примесей, тени на улицах и бульварах - резкими, словно их провели по линейке.
Архилохос вошел в закусочную - колокольчик над дверью, как всегда, зазвенел - и сбросил потертое зимнее пальто.
- Боже мой! - воскликнула Жоржетта за стойкой, уставленной бутылками и рюмками, которые сверкали в холодных лучах солнца; Жоржетта только что налила себе кампари. - Боже мой, мсье Арнольф! Что с вами? Вы такой усталый, такой бледный, невыспавшийся, явились к нам средь бела дня, когда вам полагается просиживать штаны на вашей живодерне! Стряслось что-нибудь? Может, вы в первый раз спали с женщиной? Или напились? А может, вас выгнали с работы?
- Наоборот, - сказал Архилохос и сел в свой угол.
Огюст принес молоко.
Удивленная Жоржетта осведомилась, что может означать в данном случае "наоборот", закурила и начала пускать колечки дыма прямо в косые солнечные лучи.
- Сегодня утром меня назначили генеральным директором объединения атомных пушек и акушерских щипцов. Лично Пти-Пейзан, - заявил Архилохос; он все еще не мог отдышаться.
Огюст принес миску с яблочным пюре, макароны и салат.
- Гм, - пробормотала Жоржетта, очевидно не очень-то потрясенная новостью. - А по какой причине?
- По причине творческого социализма.
- Неплохо. Ну а как вы провели время с гречанкой?
- Обручились, - смущенно сказал Архилохос и покраснел.
- Вполне разумно, - похвалила мадам Билер. - Чем она занимается?
- Прислуга.
- У нее прямо-таки поразительное место, - заметил Огюст, - если она могла купить себе такую шубу.
- Не болтай! - прикрикнула на него Жоржетта.
Арнольф рассказал, что они гуляли по городу и что все было очень странно, необычно, почти как во сне. Незнакомые люди вдруг стали с ним здороваться, они махали ему из машин и автобусов, абсолютно все - и президент, и епископ Мозер, и художник Пассап, и американский посол, который крикнул ему "хэлло".
- Ага, - сказала Жоржетта.
- И мэтр Дютур со мной поздоровался, - продолжал Арнольф, - и Эркюль Вагнер тоже, хотя они всего-навсего мне подмигнули.
- Подмигнули, - повторила Жоржетта.
- Ну и птичка, - пробормотал Огюст.
- Помолчи! - сказала мадам Билер так резко, что Огюст залез за печку и спрятал окутанные мерцающим облаком ноги. - Не вмешивайся! Не мужское это дело! Мой совет: сразу же женитесь на вашей Хлое, - снова обратилась она к Архилохосу и залпом выпила кампари.
- Как можно скорее.
- Очень правильно! С женщинами надо быть решительным, особенно если их зовут Хлоя. А где вы собираетесь жить с вашей гречанкой?
Архилохос, вздохнув, признался, что не знает, одновременно он уплетал яблочное пюре и макароны.
- В своей каморке я, конечно, не останусь - из-за шума воды и из-за запаха. Первое время придется жить в пансионе.
- Что вы, мсье Архилохос, - рассмеялась Жоржетта, - теперь-то вам все по карману. Снимите номер в "Рице", там таким, как вы, сам бог велел жить. И с сегодняшнего дня вы будете платить мне вдвое. С генерального директора надо драть шкуру, больше они ни на что не годны. - С этими словами она налила себе еще рюмку кампари.
Архилохос ушел, и "У Огюста" на некоторое время воцарилось молчание. Мадам Билер мыла рюмки, а ее муженек сидел за печкой не шелохнувшись.
- Ну и птичка, - сказал наконец Огюст, поглаживая свои костлявые ноги. - Когда я занял второе место в велогонке "Тур де Франс", я тоже мог завести себе такую - в такой же меховой шубке, надушенную дорогими духами и с богатым покровителем. Он был промышленник, господин фон Цюнфтиг, бельгийские угольные шахты. И я стал бы теперь генеральным директором.
- Чепуха, - сказала Жоржетта, вытирая руки. - Ты другого полета. Такая женщина за тебя не пошла бы. В тебе нет изюминки. Архилохос родился в рубашке, я это всегда чувствовала, и потом, он грек. Увидишь, чтó из него получится. Он еще себя покажет, да еще как. А она - женщина-люкс. Я не удивляюсь, что она решила бросить свое ремесло. Заниматься им долго - утомительно и, уж что ни говори, мало радости. Все женщины такого сорта стремятся покончить с этим. И я когда-то стремилась. Правда, большинству это не удается, они впрямь подыхают под забором, недаром это говорят с амвонов. Ну а некоторые получают своего Огюста и весь век любуются его голыми ногами и желтой майкой… Ладно, если уж мы вспомнили старые времена, то я своей жизнью довольна. И потом, лично у меня никогда не было крупного промышленника. Для этого мне не хватало профессионального размаха. Ко мне ходили только мелкие буржуа да чиновники из министерства финансов. Две недели я встречалась с аристократом - графом Додо фон Мальхерном, последним отпрыском этого рода, теперь его давно уже нет в живых. Но Хлоя своего добьется. Она нашла Архилохоса, а уж из него будет толк.
12
Не теряя времени, Архилохос поехал на такси в Международный банк, а оттуда - в туристское агентство на набережной де л’Этá. Он вошел в большой зал, стены которого были увешаны географическими картами и пестрыми плакатами: "Посетите Швейцарию", "Твоя мечта - солнечный Юг", "Самолеты "Эр Франс" доставят вас в Рио", "Зеленая Ирландия". Служащие с вежливыми гладкими лицами. Стрекотание пишущих машинок. Лампы дневного света. Иностранцы, говорящие на неведомых языках.
Архилохос сказал, что он хочет поехать в Грецию: Керкира, Пелопоннес, Афины.
Служащий ответил, что агентство, к сожалению, не устраивает экскурсий на грузовых пароходах.
Архилохос возразил, что он, дескать, желает поехать на "Джульетте". Просит каюту-люкс для себя и жены.
Служащий полистал расписание и сообщил сутенеру-испанцу (по имени дон Руис) время отправления и прибытия какого-то поезда. Затем он сказал, что на "Джульетте" нет свободных мест, и повернулся к коммерсанту из Каира.
Архилохос вышел из туристского агентства и сел в такси, поджидавшее его у входа. Задумался. Потом спросил шофера, кто лучший портной в городе.
Шофер удивился.
- О’Нейл-Паперер на проспекте Бикини и Фатти на улице Сент-Оноре.
- А самый лучший парикмахер?
- Жозе на набережной Оффенбаха.
- Самый лучший шляпный магазин?
- Гошенбауэр.
- А где покупают самые лучшие перчатки?
- У де Штуца-Кальберматтена.
- Хорошо, - сказал Архилохос, - поедем по всем этим адресам.
И они поехали к О’Нейлу-Папереру на проспект Бикини, к Фатти на улицу Сент-Оноре, к Жозе на набережную Оффенбаха, к де Штуцу-Кальберматтену в магазин перчаток и к Гошенбауэру в магазин головных уборов. Архилохос прошел через множество рук - его мяли, обмеривали, чистили, кромсали, терли, и он менялся буквально на глазах: каждый раз он садился в такси все более элегантный и благоухающий; после посещения Гошенбауэра на голове у него появилась серебристо-серая шляпа, введенная в моду Иденом. К концу дня он опять приехал в туристское агентство на набережной де л’Эта.
Недрогнувшим голосом он обратился к тому же служащему, который его спровадил, сказал, что желает получить двухместную каюту-люкс на "Джульетте", и положил на стеклянный барьер серебристо-серую иденовскую шляпу.
Служащий начал заполнять бланк.
- "Джульетта" отплывает в следующую пятницу. Керкира, Пелопоннес, Афины, Родос и Самос, - сказал он. - Будьте любезны назвать вашу фамилию.
Однако после того, как Арнольф, отсчитав деньги за два билета, удалился, служащий заговорил с сутенером-испанцем, который все еще околачивался в агентстве - перелистывал туристские проспекты, а время от времени вступал в беседу с определенного сорта дамами, которые (также не отрывая глаз от проспектов) совали в его благородные узкие ладони денежные купюры.
- Скандальная история, сеньор, - сказал с отвращением служащий по-испански (испанский он изучал на вечерних курсах), - является к тебе какой-то там дворник или трубочист и требует два места на "Джульетте". А ведь "Джульетта" - аристократический пароход для особ из самого высшего общества. - Служащий поклонился дону Руису. - Следующим рейсом на "Джульетте" едут принц Гессенский, миссис и мистер Уимэны и Софи Лорен… А когда ты ему самым деликатным образом отказываешь, между прочим, из человеколюбия тоже, чтобы он не опозорился у такой публики, этот нахал возвращается разодетый, как лорд, и сорит деньгами, как архимиллионер, и ты вынужден дать ему каюту. Не могу же я бороться с мировым капиталом. За три часа этот подонок вылез из грязи в князи. Уверен, что здесь замешано ограбление банка, изнасилование, убийство с целью грабежа или политика.
- Действительно безобразие, - ответил дон Руис по-испански (испанский он изучал на вечерних курсах).
Тем временем уже стемнело и на улицах зажглись фонари. Архилохос проехал по новому мосту к бульвару Кюнекке, резиденции епископа старо-новопресвитерианской церкви предпоследних христиан; на обочине тротуара перед небольшой виллой в викторианском стиле, прислонившись к фонарному столбу, сидел Биби в изжеванной шляпе, грязный и оборванный. От него несло сивухой, и он читал газету, которую подобрал в канаве.
- Что это на тебе, брат Арнольф? - спросил Биби, свистнул сквозь зубы, прищелкнул языком и ударил в ладоши, а потом старательно сложил грязную газету. - Знатные шмотки. Шик-блеск!
- Меня назначили генеральным директором, - сказал Арнольф.
- Вот это да!
- Я возьму тебя бухгалтером в объединение акушерских щипцов. Конечно, если ты обещаешь держать себя в руках. Порядок прежде всего.
- Нет, Арнольф, я не создан для канцелярской работы. А двадцать монет у тебя найдется?
- Что опять стряслось?
- Готлиб сверзился со стены. Сломал руку.
- С какой стены?
- Со стены пти-пейзановского концерна.
Первый раз в жизни Архилохос рассердился.
- Готлиб не должен грабить Пти-Пейзана. - К удивлению Биби, он повысил голос. - Он никого не должен грабить, а Пти-Пейзан к тому же мой благодетель. Из соображений творческого социализма он сделал меня генеральным директором. И ты еще требуешь у меня денег! В конечном счете все мои деньги - от Пти-Пейзана.
- Больше это никогда не повторится, брат Арнольф, - с достоинством отвечал Биби. - Вообще мальчик просто упражнялся. И потом, он ошибся адресом. Хотел обчистить чилийского посла, залезть к нему, кстати, сподручней. Но он перепутал номера домов, ведь он еще невинное дитя. Ну так как, дашь монету? - И он протянул Архилохосу свою братскую раскрытую ладонь.
- Нет, - сказал Архилохос, - я не могу поощрять жуликов, и вообще мне пора к епископу.
- Я подожду тебя, брат Арнольф, - сказал стойкий Биби и опять развернул газету, - хочу уточнить международное положение.
13
Епископ Мозер - толстый розовощекий мужчина в черном одеянии церковного сановника с белым накрахмаленным воротничком - принял Архилохоса в своем кабинете, небольшой высокой прокуренной комнате, освещенной только одной лампочкой. Вдоль стен тянулись полки, заставленные книгами духовного и светского содержания, сквозь высокое окно с тяжелыми портьерами проникал свет уличного фонаря, под которым брат Биби поджидал Арнольфа.
Архилохос назвал себя. Собственно, он младший бухгалтер в концерне Пти-Пейзана, но сегодня его назначили генеральным директором объединений атомных пушек и акушерских щипцов.
Епископ Мозер благосклонно оглядел гостя.
- Знаю, дружок, - прошепелявил он, - вы посещаете проповеди отца Тюркера в часовне святой Элоизы. Правда? Как видите, я немножко знаком со своими милыми старо-новопресвитерианскими прихожанами. Добро пожаловать! - Епископ приветствовал генерального директора крепким рукопожатием. - Садитесь. - Жестом он указал Архилохосу на удобное кресло, а сам сел за письменный стол.
- Спасибо, - поблагодарил Архилохос.
- Прежде чем вы изольете мне душу, я хотел бы излить душу вам, - прошепелявил епископ. - Не угодно ли сигару?
- Я некурящий.
- Тогда, может, рюмочку вина или водки?
- Я непьющий.
- Надеюсь, вы не возражаете, если я закурю? С сигарой "Даннеман" легче говорить по душам, приятнее исповедоваться друг другу. "Греши смело", - сказал Лютер, мне хотелось бы еще добавить: "Кури смело" и "Пей смело". Вы ведь не возражаете?
Епископ наполнил стопку из запыленной водочной бутылки, которую держал за книгами.
- Что вы… Конечно, нет, - с некоторым смущением сказал Архилохос.
Его огорчало, что епископ все же не совсем соответствовал тому идеалу, который он себе создал.
Епископ Мозер закурил дорогую сигару "Даннеман".
- Видите ли, любезный брат… Разрешите мне так вас называть. Я уже давно мечтаю поболтать с вами. - Он выпустил первое облачко сигарного дыма. - Но, бог мой, вы не знаете, как загружены епископы. Надо посещать дома для престарелых и организовывать молодежные лагеря, устраивать падших женщин в богоугодные заведения, следить за преподаванием в воскресных школах и за подготовкой к конфирмации, экзаменовать кандидатов на церковные должности, угощать новопресвитериан и мылить шею проповедникам. У епископа тысяча всяких дел и делишек, крутишься как белка в колесе. Старина Тюркер часто рассказывал о вас. Ведь вы не пропустили ни одной проповеди и проявили воистину редкое для нашей паствы рвение.
Архилохос просто, но твердо ответил, что ходить в храм божий для него первейшая потребность души.
Епископ Мозер налил себе еще стопочку водки.
- Знаю. И давно уже отмечаю это с радостью. А теперь случилось вот что: достопочтенный член всемирного церковного совета старо-новопресвитериан два месяца назад предстал перед престолом господа бога. И я уже некоторое время подумываю: может, вы и есть самый подходящий человек, чтобы занять это почетное место, что вполне согласуется с вашим постом в концерне, не надо, пожалуй, только особенно акцентировать вопрос об атомных пушках… А вообще-то нам нужны люди, которые занимают прочное положение в жизни, ведь борьба за существование стала особенно многотрудной и зачастую жестокой, господин Архилохос.
- Но, господин епископ…
- Согласны?
- Для меня это неожиданная честь.
- Стало быть, я могу предложить вашу кандидатуру всемирному церковному совету.
- Если вы полагаете…
- Не скрою, всемирный церковный совет охотно следует моим пожеланиям, может быть, даже слишком охотно, многие говорят поэтому, будто я своенравный церковный владыка. Члены совета славные люди и добрые христиане, этого нельзя отрицать, но они всегда рады, когда я снимаю с них организационную сторону дела, а зачастую и думаю за них: далеко не каждый на это способен, то же относится и к членам совета. Следующее заседание, на котором вы должны присутствовать как кандидат, состоится в Сиднее. В мае. Каждая такая поездка - дар божий. Видишь новые страны, новых людей, знакомишься с чужими нравами и обычаями, с нуждами и проблемами любезного человечества в разных широтах. Разумеется, все расходы берет на себя старо-новопресвитерианская церковь.
- Мне, право, неловко…
- Я изложил вам свое дело, - прошепелявил епископ, - теперь перейдем к вашему. Не будем играть в прятки, господин Архилохос. Догадываюсь, что вас привело ко мне. Вы собираетесь сочетаться браком, соединить свою жизнь с милой женщиной. Встретив вас вчера на улице между крематорием и Национальным музеем, я приветствовал вас, но вынужден был тут же свернуть в темный переулок… Навещаю там одну умирающую старушку. Тоже святая душа.
- Да, да, господин епископ.
- Ну что, я угадал?
- Да, так и есть.
Епископ Мозер захлопнул лежащую перед ним Библию на греческом языке.
- Недурненькая особа, - сказал он, - что ж, желаю счастья. А когда состоится венчание?
- Завтра, в часовне святой Элоизы, если можно… Я был бы счастлив, если бы вы сами обвенчали нас.
Епископ почему-то пришел в замешательство.
- Собственно, это обязанность священника, который там служит, - сказал он. - Тюркер отлично совершает бракосочетания, и у него, между прочим, на редкость звучный голос.
- Прошу вас сделать для меня исключение, - попросил Архилохос, - тем более если меня выберут членом всемирного церковного совета.
- Гм. А успеете ли вы уладить все гражданские формальности? - спросил епископ. Он явно чувствовал себя не в своей тарелке.
- Я обращусь к мэтру Дютуру.
- Тогда согласен, - сдался епископ, - скажем, завтра в три часа пополудни в часовне святой Элоизы. Сообщите мне, пожалуйста, фамилию невесты и кое-какие данные о ней.
Епископ все записал.
- Господин епископ, - начал Архилохос, - моя предстоящая женитьба, вероятно, достаточная причина, чтобы оторвать вас от дел, но для меня она не самая главная, если можно так выразиться и если это не прозвучит кощунством, ибо, казалось бы, что может быть важнее, чем связать себя узами брака на всю жизнь. И все же в этот час у меня есть еще более важная забота, которая лежит на мне тяжелым грузом.
- Говорите, дорогой мой, - любезно предложил епископ. - Смелее! Снимите камень со своей души: ведь все, что нас гнетет, дела человеческие, очень даже человеческие.