Морис Дрюон известен отечественному читателю прежде всего как автор исторических романов. Однако первый успех ему принесли именно рассказы. Несравненный Мастер обращался к этому жанру всю свою долгую жизнь.
В сборник "Такая большая любовь" вошли все рассказы Дрюона, написанные в традициях великих французских новеллистов.
Содержание:
Повелители просторов - перевод О. Егоровой 1
Поезд 12 ноября, или Ночной обзор - перевод Л. Ефимова 13
Особняк Мондесов - перевод Л. Ефимова 18
Счастье одних - перевод С. Васильевой 27
Несчастье других - перевод О. Егоровой 40
Примечания 50
Морис Дрюон
Такая большая любовь…
рассказы
Повелители просторов
перевод О. Егоровой
Сигнал "Гончие, вперед!"
Рене Жюльяру
I
С охоты ехали шагом. Мелкий осенний дождик, нудный и промозглый, усиливал терпкий запах взмокших лошадей и ароматы вечернего леса.
Кортеж возглавлял одинокий всадник. Под намокшей красной курткой угадывались костлявые, чуть покатые плечи. На поясе висел охотничий рог.
Головкой хлыста он ласково поглаживал блестящую от воды шею лошади. Высокая гнедая кобыла слегка поводила ушами и аккуратно обходила лужи.
- Давай, Дама Сердца! Давай, моя красавица, - вполголоса сказал всадник.
И вдруг, поджав тонкие губы, затрубил сигнал "Гончие, вперед!".
По времени надо было бы трубить "сбор", но рога он не трогал. Он выводил сигнал губами, с детства наловчившись подражать духовым инструментам. Он не пел, а точно передавал звук трубы, и сигнал замирал в лесной чаще.
Голоса едущих сзади псовых охотников тонули в сырой мгле, и было слышно только, как чавкают по грязи лошадиные копыта да как губы всадника до бесконечности воспроизводят один и тот же сигнал.
Неожиданно всадник насторожился и придержал Даму Сердца. Слева из леса донесся визгливый собачий лай. Собака, которая гонит дичь, так не лает. Так лает собака, которой больно. Склонив голову набок, всадник прислушался.
К нему подъехал совсем юный охотник - судя по одежде, гость.
- Месье Сермюи? - робко спросил он.
- К вашим услугам.
- Вы слышали? Говорят, что скотину…
- Зарубите себе на носу, месье, что собака - не скотина.
Тонкие губы приоткрылись, и коротко подстриженные седоватые усики чуть дернулись.
Юноша, который еще только начал ездить на охоту, залопотал, желая исправить положение:
- Прошу прощения. Хотите, я съезжу… посмотрю?
- На что посмотрите? Я уже достаточно взрослый, месье, чтобы самому заниматься своей командой.
И, бросив гостя, барон де Сермюи перепрыгнул через попавшуюся на пути канаву, пустил лошадь в галоп и ускакал в чащу.
Фалды охотничьей куртки развевались на скаку, лужи вспенивались под копытами. Сжав бока кобылы черными сапогами, он безошибочно задавал ей направление между буками, растущими в опасной близости друг от друга. Миновав вересковую поляну и спустившись по откосу вниз, барон поскакал дальше, пригнувшись, чтобы не задеть нижние ветки, поминутно окатывавшие его водой.
Волнующий, желанный простор приближался. Всадник выскочил на заваленную бревнами прогалину.
На другом ее краю, прижавшись к земле, визжала привязанная к дереву собака из лучшей гончей своры. Ее изо всех сил хлестал арапником человек в ливрее.
Сермюи ринулся через поляну и, на скаку вытащив ногу из стремени, ударил псаря каблуком в плечо, да так, что тот кубарем покатился по земле.
Дама Сердца остановилась. Остолбеневший от неожиданности псарь, не поднимаясь с земли, тупо глядел на свою окровавленную руку, а собака, в ярости порвав поводок, с лаем бросилась на него.
Псарь съежился, лицо его вытянулось от страха. Для собаки он был врагом и теперь лежал - поверженный, пахнущий кровью. Он понимал, что от лучшей из гончих при таких обстоятельствах пощады ждать не придется.
- Фало! Назад! - крикнул всадник. - Назад, я сказал!
Собака еще раз рявкнула, отвела налившиеся кровью глаза и угрюмо забежала за круп кобылы.
Псарь, здоровенный смуглый парень с низким лбом, тяжело поднялся, дрожа от страха и гнева.
- Ваша собака меня укусила! - крикнул он и, не выпуская плетки, показал укушенную руку.
- Потому что ты мерзавец и неряха, - ответил Сермюи.
- Укусила, и уже не в первый раз, - повторил псарь.
Он вскочил, замахнулся плеткой, и тут на миг его глаза встретились с узкими серыми глазами всадника, блестевшими из-под густых бровей.
Дама Сердца отпрянула в сторону. Сермюи быстрым движением выхватил свой арапник. Плеть щелкнула возле самого лица псаря, но тот как стоял, так и остался стоять с поднятой рукой. И тогда он услышал:
- Ты заслужил хорошую порку. Это ты понимаешь? Все, с меня хватит. Вот Бог, а вот порог! Убирайся, и на этот раз никакого прощения тебе не будет!
Всадник повернулся спиной и ускакал обратно в лес занять свое место во главе охоты. Фало, с обрывком поводка на шее и со следами арапника на мокрой шкуре, трусил возле копыт Дамы Сердца.
- Эй, Залом! - позвал Сермюи.
Первый доезжачий рысью подъехал к нему. Несмотря на преклонный возраст, он ловко и непринужденно держался в седле.
- Я, господин барон!
Доезжачий снял шапку, прижав ее к груди, и дождик принялся барабанить по его лысине.
- Надень шапку, - сказал Сермюи. - Залом, я увольняю твоего сына.
Залом заметил, как по лицу хозяина, от носа к подбородку, пробежала судорога гнева. Доезжачий бросил взгляд на собаку:
- Это из-за Фало, господин барон? Я так и подумал. Всех ваших собак можно узнать по голосу, а уж эту и подавно. Я должен был сразу поехать и вмешаться.
Сермюи не ответил. Он пристально вглядывался в клубы пара, поднимавшегося с шеи кобылы после скачки. Доезжачий так и стоял, прижав к груди шапку.
- Это должно было случиться, - снова заговорил он. - С самого начала, как только Фало появился в своре, у них с Жюлем что-то не заладилось. Я ему всегда говорил, Жюлю, что с собаками нельзя давать промашки. Жаль, потому что работник он дельный.
- Нет, я в нем больше не нуждаюсь, - отрезал Сермюи. - Тем более что он поднял на меня руку.
- Как он посмел! На хозяина!
- Мы оба вели себя как мальчишки. Я его уже не в первый раз укладываю на землю.
Оба на миг замолчали, глядя друг на друга: обитатель замка и обитатель псарни. Они провели вместе целых тридцать лет, которые для хозяина начались в раннем детстве, а для слуги - в лучшую пору жизни.
- Месье всегда был так добр к Жюлю, - сказал Залом.
- Да, но на этот раз хватит. Собаку не привязывают, чтобы наказать.
Залом вдруг резко выпрямился.
- Да, господин барон прав. Это унижение для собаки.
Его мокрые редкие волосы прилипли к голове.
Всадники подъехали к опушке. За лесом начиналась просторная равнина, где ливень чувствовался гораздо сильнее.
- Надень шапку, я сказал.
Залом пошевелил рукой, но шляпы не надел.
- Я так полагаю, месье больше не хочет, чтобы Жюль работал на псарне.
- Ни на псарне, ни в замке! Завтра твой сын уедет. Я его больше знать не желаю.
- Ни в замке… - повторил доезжачий. - Простите, господин барон, но Жюль, со всеми его недостатками, - единственное, что у меня осталось… Ну вот… а как же я теперь… - взволнованно закончил он.
И он увидел себя: старого, вдового, как он завтра вечером в одиночестве будет зажигать керосиновую лампу в маленьком домике рядом с псарней. Сына выгнали…
- А ты, старина Бернар, поступишь так, как захочешь.
Назвав доезжачего его настоящим именем вместо привычного охотничьего прозвища, Сермюи дал ему понять, что не держит на него зла. И тут же снова принялся наигрывать губами сигнал "Гончие, вперед!".
Залом понимал, что уже слишком стар, чтобы менять привычки и переходить в другую охотничью команду. Он подумал о том, с чем ему придется расстаться: с красной одеждой доезжачего, с собачьей сворой, с лесом… и с этим сигналом, который для него - как хлеб насущный.
- Что до меня, - сказал он, - то, если господин барон захочет, я останусь.
И глаза старого доезжачего потеплели от собственного решения и размера собственной жертвы. Как был, с непокрытой головой, он придержал лошадь на опушке леса, чтобы хозяин мог первым выехать на простор.
II
Получив приказ о мобилизации, барон де Сермюи сразу поднялся в свою комнату, где его уже ждали приготовленный мундир лейтенанта резерва и сундучок с замками.
- Позовите ко мне Залома, - велел он камердинеру.
Одеваясь и рассовывая документы по карманам офицерской куртки, барон оглядывал в зеркале, причем без всякого удовольствия, свою высокую тощую фигуру.
"Не староват ли я для войны?" - подумал он.
Да нет, ему едва исполнилось тридцать шесть. Разве что седая прядь надо лбом…
Его первая любовница однажды бросила ему в сердцах: "Ты хорош для мужчин, но не для женщин".
Потом у него, конечно, были и другие женщины, но эти слова он запомнил на всю жизнь. Он понимал, что серые глаза, длинный нос и узкогубый рот не добавляли ему привлекательности. Зато в мужской компании он и вправду был хорош. Он слегка поиграл мускулами под формой, чтобы оценить себя в новом облачении и немного привыкнуть.
Когда вошел доезжачий, барон как раз поправлял ремень.
- Мое боевое седло готово?
- Все сделано, как велел господин барон.
Сермюи достал пистолет из выдвижного ящика секретера.
- Месье очень идет военная форма, - сказал Залом. - Вы в ней смотритесь моложе.
- В самом деле? - обернулся барон.
От него не укрылось, как растроган доезжачий.
- Седлай Даму Сердца к одиннадцати, а к полудню скачи на ней в Алансон, в кавалерийскую часть. Если кто спросит, отвечай, что это моя боевая лошадь.
- Хорошо, господин барон.
- И распорядись также, чтобы мои вещи доставили на машине туда же.
Барон спустился по широкой белой лестнице и бросил взгляд на охотничьи трофеи, украшавшие стену. На дубовых дощечках красовались десятки оленьих и кабаньих копыт. В холле столпилась вся прислуга замка. Холостой и бездетный, Сермюи порой остро ощущал свое одиночество.
Он обошел всех, с каждым попрощавшись за руку.
- Возвращайтесь скорее, господин барон, - сказал управляющий. - Здесь все будет в порядке.
- Я на вас надеюсь, Валентен.
Сермюи вышел на крыльцо, и его встретило последнее утро августа. На лужайках уже виднелись редкие опавшие листья. В знакомом до мельчайших оттенков воздухе Нормандии хозяин замка уловил первые запахи, предвещающие осень. Этот охотничий сезон пройдет без него.
Он направился в капеллу. Сквозь цветные витражи пробивалось солнце, оставляя яркие пятна на плитках пола. Сермюи на миг преклонил колени. Здесь под известняковыми плитами покоились его предки, и он пришел поклониться их праху. А если его убьют на войне, то где похоронят?
Когда он вышел, машина была уже готова. Залом ждал его, придерживая дверцу.
- Удачи вам, друзья, - произнес барон.
Он повел машину по песчаной аллее, окаймленной апельсиновыми деревьями в кадках, но не поехал к воротам, а свернул налево, в парк, и остановился перед псарней. Он вошел внутрь с арапником в руках и оглядел собак, учуявших хозяина.
- Фало! - позвал барон.
Подбежал Фало, и глаза у него были грустные, как у всякой собаки, которую бросают. Фало молча ткнулся лбом в колени Сермюи.
III
Рано утром в конюшнях первого эскадрона уже чистили лошадей. Работали нехотя: для тех, кто этим занимался, мобилизация началась с наряда.
Только капралу Жюлю Бриссе занятие это, казалось, было по душе. Он скинул новую рабочую блузу, полосатая хлопчатая рубаха крупными складками легла вокруг талии, из засученных рукавов выглядывали сильные волосатые руки. Быстрым движением он проводил щеткой один раз по лошади, один раз по скребнице, и в поднятой против ворса лошадиной шерсти сразу же была видна застрявшая грязь. Это двойное движение: лошадь - скребница, лошадь - скребница - успокаивало Жюля Бриссе, а для него признаком счастья и благополучия было полное спокойствие, то есть отсутствие вспышек гнева.
Лоб его покрылся каплями пота, вокруг лошадиного крупа клубилась белесая пыль. И было слышно, как Жюль Бриссе распевает какую-то песню, в которой каждый куплет заканчивался возгласом: "Тайо-хо! Тайо-хо!"
- Ого, капрал, не похоже, чтобы вы скучали! - воскликнул тощий рыжий остроносый парень по имени Дюваль.
- Можешь говорить мне "ты", мой мальчик, - ответил капрал. - Теперь, когда на дворе война…
- Пока еще не на дворе, - заметил крестьянин, собиравший рядом с ними лошадиный навоз в тачку.
- Да уже почти что война, если меня опять призвали на военную службу! - отозвался рыжий и, облокотившись о спину своей лошади, добавил: - А чем ты занимался на гражданке?
- Я был фермером в Аржантане, - произнес с сильным местным акцентом человек с тачкой.
Он отнес вопрос на свой счет, потому что в эту минуту как раз думал о своей ферме.
Капрал ответил не сразу.
- Я был псарем в охотничьей команде, - сказал он медленно. - Занимался гончими для псовой охоты… Хорошее ремесло, если его знать. Я служил у одного барона, был сыт, устроен и одет - дай боже каждому! Но я ушел от него.
- Почему?
- Мы поругались.
Он не решился открыться, что вот уже более года работал помощником мясника. Но в этом ремесле умение метко стрелять было ни к чему, а потому не приносило ему ни радости, ни гордости.
Запах, шедший от лошадей, напоминал ему терпкий воздух псарни, а смолистый аромат утреннего леса на мгновение вернул в детство.
"Не надо мне было тогда, с собакой, - подумал он. - Сам виноват, теперь буду жалеть. И на хозяина не надо было замахиваться. А там ведь было мое настоящее место". И снова замурлыкал: "Тайо-хо! Тайо-хо!"
Подошел унтер-офицер, наблюдавший за чисткой лошадей.
- Все трое - на представление к лейтенанту, ваша очередь.
В коридоре здания, где располагался эскадрон, уже стояли, выстроившись в шеренгу, человек десять резервистов.
Из двери, на которой мелом было написано "Второй взвод", вышел какой-то солдат. Его тут же забросали вопросами.
- Ну, что спрашивал лейтенант?
- Ой, кучу всего. Сколько лет, есть ли аттестат, где живу. И вид у него был недовольный.
- Это тот, с длинным носом? Помнишь, мы его недавно видели?
- Тот самый.
- Кажись, аристократ. Сермюи, вот как его зовут.
- Вот оно что! - протянул Жюль Бриссе.
- Следующий! - крикнул сержант. - Капрал, проходите первым.
И он втолкнул Жюля в маленькую, выбеленную известью комнату. В углу за столом сидел Сермюи и что-то писал. Бывший псарь увидел знакомый суровый профиль и прядь седых волос надо лбом, и у него бешено забилось сердце.
- Капрал Бриссе, Жюль! - щелкнул он каблуками.
Сермюи остался сидеть, склонившись над бумагами.
"Наверное, мне надо сделать первый шаг, - подумал Жюль. - Я ведь должен извиниться".
Сделав над собой огромное усилие, которое уже само по себе принесло ему облегчение, он начал:
- Господин барон…
- Дата рождения?
Лейтенант не поднял головы.
- Вы что, друг мой, не знаете даты своего рождения?
- Одиннадцатого марта тысяча девятьсот шестого года, - пробормотал капрал, у которого разом пропало хорошее настроение.
- Родители?
- У меня остался только отец.
- Мать умерла, - бросил лейтенант писцу. - Назовите адрес на случай, если с вами что-нибудь произойдет.
- Бриссе Бернар, доезжачий в замке…
Жюлю хотелось крикнуть: "Вы же сами все знаете! Могли бы хоть показать, что узнали меня!" - но он взял себя в руки.
- Замок Сермюи, Орн, - произнес он, чувствуя, как закипает гнев.
Как ни в чем не бывало Сермюи занес в список собственное имя.
- Ваша профессия перед мобилизацией?
Капрал так много думал о собаках, конюшне, охоте, что машинально выпалил:
- Псарь!
Глаза цвета серого камня наконец поднялись на него.
- Я сказал: перед мобилизацией.
- Помощник мясника, - выдавил Жюль.
- Друг мой, - положил ручку Сермюи, - я должен повторить вам все, что уже говорил вашим предшественникам. Я буду требовать от вас абсолютного подчинения. Мы здесь не для развлечения, а для того, чтобы выполнить свой долг. И надеюсь, что могу на вас рассчитывать. Если в дальнейшем у вас появится нужда в чем-либо, я всегда буду готов вас выслушать и сделать все от меня зависящее. Благодарю вас. Вы можете идти. Следующий!
Жюль почувствовал себя побежденным, совсем как тогда в лесу. И, как тогда, на него накатило непреодолимое желание ударить.
- Я сказал: "Следующий!"
Когда Жюль вышел в коридор, ему показалось, что он вот-вот лопнет от злости.
- Эй, капрал, ну как он себя вел? - начали спрашивать остальные новобранцы.
- А как он может себя вести? Сами посудите! Это у него я служил псарем. Я его узнал. Он к животным относится лучше, чем к людям. Вот увидите.
И Бриссе вышел во двор.
По двору бесконечно сновали фургоны и фуражные повозки. Въезжали автомобили, из них выпрыгивали офицеры в голубых кепи, и автомобили снова уезжали. Сквозь крики, приказы и грохот колес пробивались звуки труб. В жарком воздухе клубилась пыль.
Но чувствовалось, что при всей этой неразберихе идет четкая работа: резервисты разбиваются на группы, коней подводят к поилкам, разгружают снаряжение, эскадроны строятся.
Во дворе Бриссе вдруг увидел Залома, ведущего под уздцы Даму Сердца. Но особой радости при виде отца не почувствовал.
- Это ты барону доставил Даму Сердца?
- Как видишь, мой мальчик, - ответил Залом. - Вот уж не думал тебя здесь увидеть! Вот удача-то!
- Что ж ты еще и Фало не привел? Для полного комплекта!
- Жюль, ну почему ты так?
- Ни почему!
Неожиданно раздалась команда: