Возможно, нам мешала степень перемен. Мир снега - так мы думали о нем. Но теперь это был лед. Снег скопился, спрессовался, стал тверже и тяжелее. Звенящий мир: брошенный туда камень отзывался звоном. Когда мы стояли наверху, открыв лица ветру, нам казалось, что лед звенит и гудит из-за любой пикирующей птицы. А когда разражалась буря, ветер поднимал снежные массы в воздух, кружил их по суровому лязгающему небу и вновь швырял их, сгоняя и закручивая в новые наносы и сугробы. Вскоре они замерзали и образовывали новые массивы льда, которые продолжали надвигаться на нас из долин. Теперь, когда мы осматривались, нам приходилось вспоминать настоящую высоту преграждающей стены, глядя вниз с защищенной стороны, ибо снега покрыли стену более чем наполовину. Очень скоро, шутили мы, мы сможем делать шаг с ее верха и просто выходить на снег. Или на лед.
Мы решили не устраивать ритуалов по восхождению на стену и обзору снегов, не сочинять боевых песен, дабы заглушить те тихие, печальные и тоскливые, что теперь раздавались повсюду весь день и полночи. Мы и вправду не знали, как определить те последствия, к каким могли бы в действительности привести подобные насильственные мероприятия.
Когда-то мы знали точно, что будет результатом того или иного решения.
Характерной чертой нового управления явилось то, что Представители, занимавшиеся животными, стали самыми важными персонами. Выращивать урожай теперь можно было только у теплого полюса, да и то лишь новые холодоустойчивые сорта. Мы производили зерна вполне достаточно, чтобы прокормить людей, как это было и прежде.
Наш рацион изменился, и очень быстро. Стада огромных косматых животных, которые как будто благоденствовали на новых скудных травах и лишайниках, снабжали нас мясом, шкурами для одежды, обеспечивали нас сырами и всеми видами кислого молока, производством которого мы прежде даже и не утруждались. Теперь после отнятия от материнской груди ребенок получал мясо и сыры: не так давно его кормили бы кашей - основной нашей пищей являлись фрукты, зерновые и овощи. Мы гадали, как этот новый способ питания скажется на нас. У Канопуса в этом был опыт, и его эмиссары могли бы нам рассказать, но их с нами уже не было. А мы бы их спросили…
Хранители Животных и Производители Животных созвали всех нас и объявили, что мы зависим от одного этого нового вида скота. Мы узнали - разве нет? - как быстро и основательно могут изменяться виды… Исчезать… Появляться… Есть ли у нас гарантии, что какое-нибудь очередное климатическое изменение не уничтожит наших новых животных так же быстро, как были уничтожены прежние?
Мы все собрались в одном из недавно построенных местечек, с толстыми стенами вокруг да прочной крышей над головой. Наша жизнь стала очень тихой, тогда как раньше мы были открыты каждому ветерку, каждой перемене в солнечном свете.
Мы сидели в этой глубокой тишине и оценивали свое положение исходя из того, как изменились наши обязанности.
Количество Представителей, одним из которых порой являлся и я, не изменилось. Нас было пятьдесят. Иногда нам доставались и другие задачи. Теперь были один Хранитель Зерна и один Производитель Зерна. Производители Фруктов и Овощей стали Производителями Животных, как предложил я. Из всех наших Производителей и Хранителей Производители Пищи всегда были необходимы более остальных. Далее шли те, кто строил и обслуживал здания. Их число не уменьшилось, а увеличилось. В это трудное время для обеспечения нашего населения кровом было задействовано целых пятнадцать Представителей из пятидесяти. Были Ремонтники Стены. Другие были заняты созданием инструментов и артефактов всех видов - как предложенных Канопусом, так и разработанных нами. Не так давно у нас был лишь один Представитель Законности. Теперь же их стало несколько, поскольку из-за напряженной и трудной жизни люди ссорились там, где раньше сохраняли бы жизнерадостность. До Великого Льда убийство было редкостью. Теперь же следовало ожидать убийств. Раньше мы не воровали друг у друга - сейчас это стало обычным явлением. Когда-то гражданское неповиновение было нам незнакомо. Теперь же повсюду рыскали шайки, в основном состоящие из молодежи, и забрасывали палками и камнями все, что одним своим видом вызывало у них недовольство - часто это было основание стены.
Но то заседание касалось лишь вопросов, связанных с питанием. Было необходимо найти, или создать, или изобрести новые источники пищи.
Чего мы не заметили или намеренно не стали использовать? Например, раньше "океан", полный тварей всех видов, из-за священности места мы рассматривали в качестве источника пищи крайне неохотно. Должен сказать, что Канопус всегда ограничивался молчанием, когда мы говорили о своем Священном Озере: именно так его эмиссары вели себя по отношению к тем нашими взглядам, от которых мы, по их ожиданиям, должны были избавиться. Среди нас было небольшое число тех, кто уже давно про себя думал, что эта священность и святость глупы, но мы делились мыслями лишь друг с другом. От канопианцев мы знали, что детей или молодежь спор ничему не научит. Только время и опыт.
Так что, когда в ответ на предложение рассмотреть озеро в качестве источника пищи некоторые из наших коллег начинали возмущаться, мы хранили молчание, как в подобных случаях поступали и агенты Канопуса.
Итак, оставалось лишь то, от чего мы отвернулись, чего мы так боялись: ледяная пустыня. Во время разведывательных обходов по стене мы увидели, что большие птицы, за которыми нам так нравилось наблюдать, перестали быть коричневыми и серыми и стали снежно-белыми. Теперь в тех враждебных потоках парили крылья мягкие, перистые и белые, прямо как сам снег. Порой мы видели великое множество птиц, но их было трудно различить на фоне снежных просторов, к тому же воздух часто заполняли снегопады и бури, так что птицы и снег носились по небу вперемешку. Но они должны были чем-то питаться… Если мы и не замечали в тех белых пустынных пространствах каких-либо созданий, то это не значило, что их там не было.
Было решено отправить к холодному полюсу группу, в состав которой вошел и я, поскольку ранее бывал на других планетах и был знаком - хотя и не так близко, как с нашим, - с холодными ландшафтами. За исключением меня, Доэга, Производителя Воспоминаний и Хранителя Архивов, в подобных экспедициях бывали еще двое. Клин, некогда бывший нашим лучшим Производителем Фруктов, и Марл, в прошлом один из Хранителей Стад, которые ныне вымерли. Кстати, мы трое входили в число тех, кто считал, что порой наши компаньоны слишком склонны к простым эмоциям, как в случае с озером; наконец, мы уже долгое время были близкими друзьями. В состав группы также входили еще двое, представители молодежи - юноша и девушка, для которых наступила пора ученичества. Достижение возраста ученичества у нас являлось поводом для празднеств и веселья. Это означало вступление во взрослый возраст. Но теперь, когда наши некогда разнообразные и всегда умножавшиеся ремесла и профессии сократились и когда многое из того, чему необходимо было научиться, стало трудным, суровым, а порой и жестоким, места для радости оставалось немного, да и возможностей было мало, и поэтому вся наша молодежь смотрела на это путешествие как на настоящее чудо: конкурс был просто невероятный. Признаться, мы из опасения выбирали лучших с большой неохотой, но все-таки сделали это. Юношу и девушку звали Нонни и Алси - это были смелые, хорошие ребята, совсем еще дети, и они были красивы. Или были бы красивыми: при существовавшем положении вещей они лишь пожелтели и вечно ежились, как все мы, внутри того, что казалось двигающимися, невероятно неуклюжими палатками.
Мы беспокоились, что не можем представить, насколько лют холод на самом деле. Пускай мы и совершали краткие путешествия в эту область, пускай мы и изучили как следует все, что знали, в том числе и на собственном опыте, о других планетах, о том, как там справлялись с суровым климатом.
Мы загрузили на санки запас сушеного мяса - которое мы все ненавидели, хотя и жили в последнее время впроголодь; запасные меховые одежды - на всякий случай - и нечто вроде палатки, сделанной из шкур. Мы все полагали, что нам хватит небольшого запаса продовольствия.
Мы выступили тихим утром: соскользнули с нашей стены, не обеспокоившись о ступеньках, ставших теперь из-за льда очень опасными, и рухнули в сугроб, из которого пришлось с трудом выбираться. Мы были вынуждены пробиваться через рыхлый снег, доходивший до пояса, весь день, поэтому к сумеркам так и не достигли цели - одного холма, в котором мы надеялись обнаружить пещеру. Наше солнце, казавшееся в эти дни довольно тусклым, буквально палило, отражаясь от снега, и жгло глаза. Все вокруг было белым, белым, белым, вскоре и небо наполнилось массами белого снега, и белизна была ужасом и мучением, ибо ничто в истории нашей расы, а потому и ничто в наших телах и умах не было к этому подготовлено. Тьма опустилась, когда мы находились в безбрежном поле, где снег был легким, мягким, наметенным в гребни и бугорки. Наша палатка не могла на нем удержаться и словно погружалась в воду. Мы сбились вместе, раскрыв полы меховых шуб, чтобы передать тепло своих тел друг другу, и накрыв руками головы и шеи. В ту ночь не было снега или бури, поэтому мы пережили холод, в противном случае этого могло бы и не быть. Утром мы пробивались через мягкую удушающую поземку, а затем взобрались на ледник, оказавшийся таким скользким, что мы продвигались вперед не быстрее прежнего, хотя это было лучше, нежели глубокая рыхлость снега, в которой, как мы опасались, можно было совсем пропасть. Мы поскальзывались и спотыкались на льду, но не обращали внимания на синяки и боль и к вечеру достигли того холма, где, по нашим сведениям, должна была быть пещера. Но вход в нее оказался запечатан слоем льда. Нам удалось поставить палатку во впадине, где лежал снег. Палатка была сделана из десяти самых больших шкур, сшитых вместе мехом внутрь; мы навалили на лед еще шкур и пролежали там до утра. Мы не замерзли так, как предыдущей ночью, однако мех шкур внутри палатки пропитался влагой от наших тел и к утру представлял собой уже твердый лед - твердые сосульки льда, вполне способные порезать нас, когда мы выкарабкивались, лицом вниз, в новый день, бывший ясным и безоблачным.
Мы начали понимать, как плохо подготовились к путешествию, и что до меня, то лично я и вовсе хотел отказаться от него. Мы, все трое старших, собрались повернуть назад, но молодые стали нас умолять, и мы сдались. Они пристыдили нас - не столько своими храбрыми сияющими глазами, своей отвагой, сколько чем-то более неуловимым. Когда одно поколение смотрит, как растет молодежь, несет ответственность за их будущее и когда то, что им суждено унаследовать, достойно лишь сожаления, тогда стыд старших вырастает до такой степени, что от него уже не избавиться рассуждениями. Нет, в том не было нашей вины, что нашим детям приходилось учиться преодолевать невероятные трудности, приходилось отказываться от столь многого, что в свое время наследовали мы, старшие. Нашей вины в этом не было, но мы все равно чувствовали ее. Нас учили - нас, старшее поколение, - что когда виду, расе угрожает опасность, внутренние побуждения и потребности, встроенные в саму сущность нашей плоти, заявляют о себе способами, о которых мы и знать не знали бы, не возникни чрезвычайные условия и не выжми они из нас эти истины. Старшему, уходящему поколению нужно передать своим детям доброту, что-то прекрасное и высокое - даже если только в потенциале. И если у вас нет такого наследства, если нечего отдать молодежи, тогда остается горечь и боль, из-за которой тяжело смотреть в юные глаза, юные лица.
Мы, трое Представителей, согласились идти дальше.
На третий день небо было ясным и голубым, и поэтому мы видели огромных белых птиц повсюду. Они парили над снегами и льдами, выискивая что-то внизу - какую же добычу? Поначалу мы ничего не видели, но затем, вперившись взглядом в сверкание, все-таки разглядели некоторые движения, как будто что-то ползало или бегало, - но это не было похоже на снежную дымку или волны, подгоняемые ветром. А затем мы увидели маленькие черные крапинки на белом - это был помет белых птиц, и мы стали его разглядывать, - и в нем оказались мех и кости, из чего мы смогли составить некоторое представление о маленьких снежных животных, прежде чем увидели одно из них воочию: мы стояли прямо на нем, оно было прямо у нас под ногами и переворачивалось так трогательно доверчиво, словно играло. Какой-то вид грызуна, совершенно белого, с кроткими голубыми глазами. Раз увидев этих зверьков, мы уже могли их ясно различать: они бегали вокруг, хотя их было и не очень много - определенно, рассматривать их в качестве пищевых ресурсов было нельзя. Если только не заниматься их разведением в неволе. Но чем эти зверьки питались? Мы увидели, как один поедал помет больших птиц… Если птицы поедают их, а они поедают свои собственные останки в помете птиц, тогда это замкнутый цикл, и он едва ли возможен - но не виделось ничего, что могло бы служить грызунам пищей. Мы, впрочем, нашли немного, совсем немного снежных жуков или каких-то других насекомых, тоже белых, - но чем они-то питались, коли сами были пищей для белых зверьков?
Поскольку мы планировали продолжать идти в направлении полюса еще несколько дней, мы не стали собирать образцы, а спешно двинулись дальше. Впереди, как я знал, простиралась гряда холмов, которые прорезали глубокие пещеры, и мы надеялись, что они не будут полностью закрыты льдом. После полудня, когда небо озарилось металлическим темно-голубым сиянием, мы двинулись, поскальзываясь и шатаясь, вверх по реке - мы знали, что это река, только потому, что с удовольствием проводили здесь время, когда она еще текла меж зеленых плодородных берегов и была полна лодок и пловцов. Теперь берега стали совершенно отвесными - ледяной пропастью. Чтобы добраться до месторасположения пещер, нам приходилось врезаться шагами в лед, и юноша Нонни упал и весьма серьезно повредил руку, хоть и притворялся, что ему не очень больно.
Несмотря на то, что начинало темнеть и мы жаждали найти пристанище, нам пришлось дать Нонни время прийти в себя. Мы уселись на впадину во льду, прислонившись спинами к обрыву, и стали наблюдать леденяще чарующую картину: отчетливое голубое небо, казавшееся нам таким мучительным, подчеркивало смертельную белизну пейзажа. Мы дышали неглубоко и редко, как только могли, ибо каждый вдох обжигал легкие. Наши руки и ноги откликались болью. Веки постоянно смыкались. Но мы знали, что испытываемое нами было ничто по сравнению с болью, из-за которой корчился Нонни, дыша тяжело и с большими промежутками и не видя вокруг себя ни яркой голубизны, ни белизны, ни сверкания. Бедняга едва не терял сознание, и Алси обняла его сзади, очень аккуратно из-за его сломанного локтя или плеча - под ворохом одежды мы не могли определить, что именно было сломано, - и она заключила его в свою живость, в свою силу. Для нас троих, наблюдавших за молодыми, контраст между двумя юными лицами был весьма предостерегающим: ее лицо, несмотря на все переносимые испытания, было таким живым и одухотворенным, его же выражало сонливость и безразличие.
- Нонни, - начала девушка, и нам сразу же стало ясно, что она осторожно пытается его разбудить, - Нонни, проснись, поговори с нами, тебе нельзя спать, ты должен говорить…
И когда на лице Нонни появились раздражение и недовольство тем, что его потревожили, Алси настойчиво продолжила:
- Нет, нет, Нонни, я хочу, чтобы ты разговаривал. Ты ведь жил здесь поблизости, разве нет? Нет? Давай, поговори с нами!
Он покачал головой из стороны в сторону, а затем отвернулся, чтобы ее щека не давила на его щеку, но глаза у юноши открылись, и они светились сознанием: он понимал, что Алси делает для него.
- Где же ты жил?
Нонни лишь слабо поднял голову, тут же уронив ее обратно девушке на плечо, указав тем самым, что жил где-то там, впереди.
- А как ты жил? Чем ты занимался?
- Ты знаешь, чем!
- Продолжай!
И снова он ей не поддался, выразив невольным движением, что хочет лишь заснуть, но Алси не давала ему покоя, и юноша с трудом выдавил из себя:
- Еще до Великого Льда, это было там - там.
"Там" теперь представляло собой снежную равнину, волнистую, изрезанную расселинами, то и дело разрождавшуюся небольшими снежными облачками и вихрями.
- Так ты жил в городе вон там, и это был один из самых больших городов, и люди со всей планеты очень часто посещали его, ведь других таких городов не было? Это был новый тип города?
Юноша упрямо старался уклониться от ее вопросов, раздраженно качая головой, закрывая глаза, но желание жить снова взяло верх:
- Город построили здесь, потому что эти холмы полны железа. Здесь подо льдом шахты. Дорога идет отсюда туда - лучшая дорога на планете, по ней возили тяжелые грузы руды, из которой мы делали грузовики, перевозившие еще больше руды…
Его снова стало клонить в сон, и Алси подбодрила его:
- Пожалуйста, Нонни, продолжай.
- До того как был построен наш город и мы начали добывать руду, не было никакого центра по производству железа, хотя понемногу его делали повсюду. Это Канопус сказал нам, что искать железо нужно здесь, и что именно искать, и как его потом обрабатывать, и как смешивать с другими металлами. Нам было ясно, что эти металлы, которые мы производили, изменят весь наш образ жизни. Некоторым людям не нравилось происходившее. Некоторые снова ушли из нашего города и переехали жить в места, где жизнь не изменилась.
- А тебе, тебе нравилось это?
- Наверное, мне должно было нравиться, потому что я собирался стать рабочим по металлу, как и мои родители. Они оба знали все новые методы. Как раз перед Великим Льдом я путешествовал с ними, мы ездили в город недалеко от нашего океана, и тогда впервые я увидел что-то другое.
- И каким тебе это показалось? - спросила Алси, подначивая друга, ибо она и так все знала.