Таксист уставился в зеркальце заднего вида. Кое-как ему ответили улыбкой: "Всего лишь шутка. Все в порядке. Каждый решает свои проблемы сам. Крути руль и зарабатывай три штуки баксов". Кэт очень не хотелось тратить патрон.
- Извините, мы спешим на рейс.
Машина помчалась по пустым улицам навсегда чужого города. Сенная площадь растворилась в сером свете ночи.
Соня легонько вздрогнула и открыла глаза:
- Сестренка! Знаешь, мне приснился Щелкунчик.
- Не бойся, милая, это только сон. Нет никакого Щелкунчика.
- Нет? А куда он делся?
- Он лопнул.
- Как шарик?
- Как крыса. Вот так… - И она звонко щелкнула пальцами.
Соня вздохнула и устроилась поудобнее:
- Я скучала по тебе.
- И я тебя очень люблю.
- Щелкунчик кормил меня бигмаками. Было хорошо…
Кэт была спокойна. Совершенно спокойна. У нее осталось четыре патрона.
Щелк-щелк…
Михаил Лялин
ПАРАНОЙЯ
Озеро Долгое
Но главное различие состоит в том, что вино расстраивает душевные силы, а опиум (если принимать его как должно), ничем не возмущая их, приводит в порядок и гармонию.
Томас Де Квинси.
Исповедь англичанина, употреблявшего опиум
18 августа 20… года
- Угощайся.
Три дороги длиной в милю. Ага.
- Walk your mile.
Амфетамин. Начало бодрое.
- Что советуешь?
- Можешь заправить нос. Я заправлю кофе. Не люблю нюхать - насморк потом.
К. сметает свою дорогу в кружку с кофе. Поворачиваюсь к С.
- А ты что скажешь?
- Часть нюхни, часть - с кофе.
- Так и сделаем.
С. туго, в несколько приемов скатывает сторублевку. Проверяет, входит ли в ноздрю. Делит мою дорогу на две части. Протягивает трубочку.
- Что ж. Какие вещества, такие и деньги.
Вставляю купюру в правую ноздрю. Бумага скрипит. Вдыхаю. Передаю купюру С.
К. скидывает оставшуюся часть в кружку. Беру кружку и медленно начинаю пить.
Очистили стеклянную столешницу. Сидим.
- Не-не-не. Ни в коем случае.
К. берет у С. использованную сторублевку, сунутую в центр пачки. Расправляет, переворачивает и сгибает поперек.
- Это первое, на что они посмотрят.
Купюра идеально ровная.
С. лезет в Интернет, ставит музыку, видео.
Комната, в которой мы залипаем, находится на Комендантском. К., владелец квартиры, выкрасил комнату в белый цвет. В торце во всю стену шкаф, на нем нарисовано большое сердце.
Сидим на угловом диване рядом с окном. Перед нами стол, на нем монитор, кружки, набор для самокруток, табак, коричневый кубик гашиша.
За нашими спинами угловые полки. К. говорит, что доски для полок подобрал на берегу Финского залива. Доски мореные - прожилки, глубокие впадины, серая текстура.
На полках много чего навалено. В самом углу бюст Пушкина. К. говорит, что весной откопал его под грудой мусора. Бюст загрунтован.
В противоположном углу столярный столик. К. профессионально занимается обработкой дерева.
На часах полночь. Приехали сюда втроем на "дэу ма-тиз". Меня забрали с Петроградки.
По комнате медленно ходит собака породы терьер. Первое, что сделал хозяин, войдя в квартиру, поставил миску с едой. Кличка у собаки Шельма.
К. на столешнице нарезает тонкими квадратиками гашиш. Собирает штакет: на папиросной бумаге смешивает с табаком, скручивает с фильтром, залепляет и пускает по кругу.
"Скорость" не чувствуется.
- Пока ничего.
- Да там по чуть-чуть-то и было.
Гашиш притупляет реакции, перебираюсь в кожаное кресло рядом с диваном. Оно глубокое. Сползаю по спинке, вытягиваюсь. Чувствую небольшое жжение в мозжечке, перетекающее по скулам к сердцу.
- Ребята, скажу я вам, в этом кресле просто офигенски заниматься любовью, - говорит К.
Он достает из шикарного эбонитового чехла граммовые весы. Потом голубой пакетик с белым веществом. Кладет кулек на одну чашу весов, гирьки - на другую. Чаши в равновесии.
- Тридцать грамм.
К. берет зажигалку и запечатывает пакетик.
Сидим, пьем кофе.
- Ну что, приступим к вашему делу.
Поднимаюсь, иду в коридор. Здесь К. приделал к потолку стопку книг и выкрасил серебрянкой. Книги спускаются чуть ли не до самой головы. Беру из сумки сложенную в несколько раз салфетку. Возвращаюсь в комнату.
- Бабка моя звонила знакомой и говорила: "Приезжай скорее! Мой К. сошел с ума - он сверлит книги". Это когда я ту скульптуру делал.
Отдаю конверт К.
- Там и Маркс есть.
К. разворачивает салфетку. Внутри разделенный на несколько частей рафинад, захваченный из дома. К. берет инсулиновый шприц и опускает в небольшую емкость, как от зеленки или йода. Набирает и проверяет на свет. Заносит над двумя кусочками сахара. Осторожно капает. Проверяет шприц. Заворачивает кусочки в фольгу, каждый отдельно, убирает инструмент.
1200 за две капли английского ЛСД я передал С. еще в машине.
- Ну вот, готово.
К. откидывается на спинку дивана. Рубашка расстегнута и виднеется атлетичный торс. Для своих тридцати пяти К. выглядит где-то на двадцать пять. Небольшого роста, смуглый, поджарый, но какой-то исключительно медленный и оттого грациозный в движениях.
Кружка с кофе наполовину пуста. Полулежу в кресле.
С. по-прежнему копается в Интернете - ставит песни и видео. С. тоже атлетично сложен, но это другой атлетизм. Если у К. он от рождения и носит скорее римский, вальяжный характер, то С. - высушен спортивными упражнениями до греческого атлетизма. В юности он профессионально занимался баскетболом. С. блондин с голубыми глазами. К. шатен с карими. Большие, будто детские губы С. выдают чувствительную натуру.
Около часа ночи. Сидим курим второй косяк. Смотрим смешные видео. Кофе допит.
На стеклянной столешнице два свернутых из фольги кулечка.
К. входит в комнату с пистолетом. Черным, тяжелым, большим. Настоящим. Это видно сразу. Чувствую, как С. напрягается.
К. подходит к столярному столу, со странным задумчивым выражением держит пистолет близко от глаз.
Затем бросает его на стол. Звук дробный, громкий, неприятный.
Поднимаюсь, подхожу ближе.
- Настоящий? - разрываю кольцо напряжения.
Показываю на ствол.
- Да не боись, я боек спилил.
Чувствую, как комната выдыхает. Оживляется и С.
- Зачем он тебе?
- Надо сделать нерабочим.
Я беру пистолет, верчу в руках.
- Забавно: оружие, которое не может стрелять. Оно потеряло свое предназначение.
Пистолет тяжелый не только на вид. И он холодный.
К. берет у меня из рук ствол и белым грунтом, мастикой или замазкой с помощью мастихина наглухо заделывает отверстия под винты.
Звонок в дверь. Мы с С. передергиваемся. Шельма лает.
Входят двое. Один рыжий, высокий, с бородой колышком, глаза бегают. Второй пониже, поплотнее, с серыми кругами под глазами. Его зовут П., с ним пересекался в сибирском городе У. Он музыкант.
Здороваемся. Ребята садятся на пол. К. берет запечатанный пакетик со "скоростью", кладет на край стола.
- Вам повезло. Реально повезло. Товар чистейший. Давно такого не было.
Ребята кивают. Смотрят голодными глазами на голубенький мешочек. Особенно рыжий.
Сидим, лениво переговариваемся. К. крутит новый косяк. Пускаем его.
- Я, пожалуй, откажусь, - говорит рыжий.
И возвращается к созерцанию голубоватого цвета. Еще и тихонько покачивается.
П. берет косяк из моих рук. Я кладу ноги на подлокотник кресла.
П. передает дальше, достает маленькое плоское устройство, похожее на сенсорный телефон, устанавливает на стол. Нажимает. Зеркальные поверхности стола и этого устройства переходят друг в друга.
П. кладет сверху мешочек с амфетамином. Смотрит, кивает, убирает все.
- Ты, значит, музыкой занимаешься? - спрашивает К.
- Типа того, - говорит П.
- Ну поставь нам что-нибудь свое.
П. тушуется, но потом все же поднимается и садится перед компьютером.
- Вот, это из старой дэмки.
Начинает играть idm. Слышу записанные с радиоэфира голоса. Фокусирую взгляд на экране, пробую прочитать название группы. "Aurora Bagdad".
Докуриваем косяк.
- Ну мы, пожалуй, пойдем.
Ребята поднимаются. Прощаемся. С. и К. уходят в коридор провожать, я остаюсь в комнате.
Слышу:
- Мы на самокатах сюда приехали.
- Впервые ездил на самокате.
- Ну и как?..
Выходят за дверь, разговаривают там.
Пересаживаюсь на диван. Ищу что-нибудь в Интернете.
К. и С. возвращаются. К. скручивает новый косяк.
Говорю, что у него тут круто.
- Так ты не видел всю квартиру.
Часть кухни К. отвел под столярную мастерскую. Здесь у него верстак, струбцины, токарный инструмент. Во множестве стружки.
- Раньше я делал разные маленькие вещички и дарил их. Я называю их приятностями. Но потом понял, что они никому так не дороги, как мне.
К. задумчиво смотрит куда-то под потолок.
- А сейчас я их делаю для себя.
Возвращаемся в комнату. К. подходит к шкафу с сердцем. Открывает. Небольшой освещенный закуток, в котором на красном бархате расставлены миниатюрные вещи. К. берет идеально гладкое яйцо с подставки.
- Вот они какие.
Среди вещичек есть коробочка для обручальных колец и лестница Эшера из дерева.
К. возвращает яйцо на место и закрывает ящик.
Сажусь на диван, оказываюсь в самом углу
- Вот, правильно, - говорит К. - А теперь раскинь руки.
Раскидываю руки по полкам, которые начинаются там, где закругляется спинка дивана.
- Почувствуй весь кайф. Правда, похоже на крылья ангела?..
Действительно, что-то в этом есть. Откидываю голову назад. Перевернутый Пушкин. Руки лежат на мореных досках, готов взмахнуть ими и полететь.
К. присаживается, скручивает еще один штакет.
- Ну что, может, запустимся? - предлагаю.
- Почему нет… - реагирует С.
Изначально план был другой. Зайти к К., взять кислоты и пойти к П. и компании. Они здесь же, на Комендантском, снимают квартиру-студию. Там пишут музыку. Часть компании специально для этого приехала из Е. На Урале сейчас бум новой музыки с уклоном в рэгги.
Но видно, у С. с П. что-то не срослось.
Мы с С. разворачиваем фольгу, символически чокаемся. Поехали. Половина второго.
С. снова за клавиатурой, ищет, находит, ставит.
Замечаю в дальнем углу женский манекен. Такие используют для пошива верхней одежды. На левой груди у манекена уменьшенная копия сердца со стены.
- Круто, - говорю. - У тебя и манекен свой есть.
- Это моя бывшая девушка.
К. подходит к манекену. Изучает пару секунд. А потом резко разворачивается на одних пятках. Полы черной рубашки поднимаются, и виднеется крепкий торс.
- Она сидела внутри, пока я работал. Все время… А всего лишь потребовалась пара лент скотча. Я люблю создавать из ничего.
С этими словами К. обводит руками комнату, будто каждый предмет в ней должен подтвердить справедливость его слов.
- Девушки торчат от К., - говорит С.
- Ты отлично сложен и выглядишь максимум лет на двадцать пять.
Разговор заходит о "Портрете Дориана Грея". К. выходит из комнаты, но почти сразу возвращается.
- Вот. Не выбрасываю только из-за обложки.
Он трясет в воздухе потрепанной книгой. На мягкой, желтого цвета обложке белый профиль Уайльда. Книга переходит из рук в руки.
- Про такие маленькие приятности я и говорю.
Книга ложится на столярный столик рядом с пистолем.
К. берет с полки пакетик, распечатывает его, высыпает на стол белый порошок, делит на три части и уходит на кухню. Сидим, боимся сдуть порошок.
Шельма забирается на диван и укладывается рядом с рукой. Принимается лизать. Шершавый язык проходится вверх и вниз по руке. Прикрываю глаза. Чувствую язык с тысячью выпуклостей на нем. Открываю глаза.
- Шельма, хорош.
Собака останавливается, смотрит на распростертое в кресле тело и продолжает ходить языком туда-сюда. Не неприятно, хорошо. Шершаво. Мы с С. лениво посмеиваемся.
Возвращается К. В руках кружки с кофе. Сбрасывает дорожки поочередно в каждую кружку.
- Господа, кофе готов.
Кладу три ложки сахара.
К. встает, расхаживает по комнате, пытается создать композицию из манекена, сердца на стене и пустой барочной рамы, повешенной на одну из ручек шкафа. Потом вновь уходит, возвращается с канделябром на семь свечей. Ставит его на столярный столик в угол перед зеркалом. Выключает верхний свет.
Шельма не останавливается ни на секунду.
- Дай ты ей отдохнуть, - говорит С.
- Она сама. Я же не заставляю.
- Ты руку убери.
От собаки идет тепло. Руку не двигаю.
- Ну как вам, хорошо? - К. отвлекается от своего занятия.
Киваем.
- А то самому бывает не по себе, когда гостям плохо.
Медленно тянем кофе. Два часа ночи. Пора ЛСД показать себя.
- Я знаю, что вам нужно, - говорит К. и уходит.
- Ну как ты? - спрашиваю С.
- Ничего, уже чувствую. Со свечами К. здорово придумал.
Пламя свечей дробится, как только я пытаюсь сосредоточить свое внимание на нем.
Обсуждаем, какой фильм поставить.
- "Бараку" видел? - спрашивает С.
- Обаму?
- Нет.
- Тогда нет.
С. роется в Интернете, находит, читает описание.
Слушай, - говорю. - Похоже на один фильм, который давно хотел посмотреть. Не помню название. На "К" начинается.
Ищем. Через режиссера "Бараки" выходим на "Койяанискаци".
- Это он.
Читаем про 35 тысяч метров пленки, потраченной на фильм.
Возвращается К.
- Вот, это для вас сейчас в самый раз.
На столе появляются две розетки, наполненные белой массой.
- Что это?
- Фруктики, мороженое. Коктейльчик.
Пробуем, мягкий сладкий вкус, плавно перетекающий в желудок.
- С., давай-ка сюда Александра Сергеевича.
С. залезает с ногами на диван, поднимает бюст Пушкина.
- Почувствуй силу искусства, - говорит.
Беру бюст, он и правда тяжелый. Передаю К.
К. ставит Пушкина на столярный столик, приступает к белому поэту, чтобы получился цветной. С. включает "Койяанискаци". Едим фруктовый коктейль, пьем заправленный кофе. Шельма наконец успокаивается и засыпает.
Койяа-нискаци, койяа-нискаци, - повторяет голос на фоне торжественно траурной музыки и облаков огня.
Через минуту понимаешь, что это в замедленной съемке взмывает в воздух ракета. Это начало. Время течет быстро и незаметно. Часы проваливаются, оставляя на поверхности после себя лишь минуты. "Койяа-нискаци" эхом проходит через весь фильм. Финальные кадры. Ракета идет ввысь. Та же торжественно-траурная музыка Гласса. Что-то идет не так, музыка только усиливает это ощущение. Поток воздуха обтекает корпус ракеты белой струей. Секунда, и взрыв. Камера следит за падением обломков. Выделяет один. Он падает, вращаясь и догорая. На секунду кажется, будто это кресло астронавта. Но нет, это часть ракетного двигателя. Она медленно, кружась в последнем танце, опускается на землю.
- Все бессмысленно и бесполезно, цитирую Муджуса.
К. садится за компьютер, ищет цветные изображения Пушкина. За время фильма у бюста на столике появились черные курчавые волосы.
Регистрирую изменения. Цвета углубились. Пошла рябь на границе зрения.
Думаю про тесты Кизи и проказников. Отставляю розетку с фруктовым коктейлем в сторону. С. доедает до конца.
- Говоришь, какая высота потолка у тебя? - неожиданно интересуется К.
- Да такая, нормальная, - отвечаю. - Обычная.
За окном слышим игру на гитаре, пение.
- Кажется, наши музыканты недалеко ушли.
Подхожу к окну, по дороге смотрю в зеркало. Зрачки, а в них троящиеся, четверящиеся язычки пламени.
Приморский район. Комендантская площадь, в центре которой торговый центр в виде летающей тарелки. Прямо под окнами еще один торговый центр, облицованный серыми панелями. Страшная безвкусица, типичная для спальных районов. Единственная видимая вывеска - секонд-хенд. Дальше за ними - нагромождение многоэтажных домов.
У основания торгового центра сидит молодежь и бренчит на гитаре. Рядом стоит желто-зеленый "дэу матиз". Лужи, и в них фонари. Начинается рябь. Отхожу от окна.
К. распечатал несколько цветных изображений Пушкина, и С. снова у экрана. Выбирает и ставит "Бараку".
- Я в магазин, - говорит К. - Надо корма купить Шельме. Кому-нибудь что-нибудь надо?
Отрицательно мотаем головой.
С. закрывает дверь. Начинается "Барака" с тех же картин, что и "Койяанискаци".
Картинка более живая, цвета ярче. Камера идет по коридорам храма. Узоры на дверях наплывают на комнату, образуя мозаику вокруг монитора. Это словно смотреть в калейдоскоп, в центре которого находишься ты сам. Ты открываешь все эти двери, проходишь по всем этим коридорам. Ты внутри, а твой глаз - камера.
Музыка удивительным, очень комфортным образом сочетается с ландшафтами.
Я постигаю что-то важное. Что-то заключенное в центре мироздания. Какую-то простую и вместе с тем основополагающую истину. Еще секунда - и я пойму ее, схвачу ее.
Надо отогнать это ощущение. Вспоминаю историю про банан.
История такая. Друг К. в порыве открывшейся посреди кислотного трипа истины записал ее на листке. Наутро К. обнаружил листок. На нем было: "Банан крут. Но кожура толще".
С. сидит, поджав под себя ноги, и молчит. Хочется говорить, делиться с ним своими ощущениями. Но что-то мешает, какой-то странный и до этого неизвестный барьер. Быть может, все дело в К., ведь раньше такой проблемы не возникало.
К. тем временем вернулся из магазина, наполнил миску собаке, нарезал фрукты на кухне и принес в комнату на большом подносе вместе с другой снедью.
С. берется за соломку.
- Попробуй, - говорит он. - Кристаллики соли интересно перекатываются на языке.
Пробую. Соль очень приятная на вкус. Не выразить словами. Она плавно растворяется в слюне и впитывается в стенки. Все это очень ощутимо. Аж скулы сводит.
Но гораздо интереснее просто грызть соломку. Надкусывать, чувствовать, как палочка крошится во рту, как крошки острыми краями царапают язык, щеки. Как медленно теряют они свою твердость.
Говорю об этом С., но его, видимо, больше занимают крупицы соли. И здесь разделение - он по другую сторону.
С яблоком происходит та же метаморфоза. Оно сочное, брызжущее сладковатым соком на стенки ротовой полости. Надкусывать, пережевывать его доставляет удовольствие, граничащее с экстазом.
- Вот-вот, ребятки. О чем я и говорю. Сейчас кислота разъест вам все мозги.
Хм, странно. Разъест мозги… Белая розетка. Фруктовый коктейль. Апельсиновый сок. Тесты Кизи.
"Барака" завершается сценой наскальной живописи, показанной в начале фильма. Замечаю:
- Похоже, режиссер снял еще один с Койяанискаци". Понял это и решил разбавить другими кадрами.