Не переставая говорить, Рон Альтман увлек своего гостя за собой. Оставив за спиной полумрак гостиной-библиотеки, они вошли в просторную столовую. Все три огромных окна выходили в сад и были распахнуты настежь. На обшитых темным деревом стенах висели китайские фарфоровые тарелочки, напоминавшие крохотные окошки, за которыми виднеется голубое небо.
После того как Альтман впервые открыто атаковал Байкала, разговор снова стал перескакивать с одного предмета на другой. Любая вещь, будь то картина, ваза или комод, давала пищу для беседы. По каждому поводу старик готов был рассказать какой-нибудь случай из собственной жизни или из истории, что, впрочем, казалось едва ли не одним и тем же. Байкал слушал его как зачарованный. У юноши дух захватывало от этого путешествия по обитаемому, живому прошлому.
Альтман мастерски владел давно исчезнувшим искусством, которое именуется беседой. Он знал ей настоящую цену. Умело построенная беседа позволяет добиться невозможного. Тому, кто владеет ее правилами, дозволены самые рискованные виражи. Продолжая беседовать, старик и юноша вышли из столовой через предназначенную для прислуги двустворчатую дверь, проникли в кладовую с кремовыми стенами, а затем оказались на кухне. Байкал никогда в жизни не видел ничего подобного. Свет проникал из двух окошек, расположенных под сводчатым потолком, в которые не было видно ничего, кроме вечно голубого неба. По стенам висели диковинные инструменты. Альтман говорил о них с такой нежностью, как будто речь шла о старых друзьях. В центре мирно гудела жаровня на углях, а рядом воинственно торчала железная кочерга. Над противнем нависали впечатляющего вида вертела, снабженные крючками и приводимые в движение с помощью роликов и цепей. На разделочном столе за долгие годы образовалось множество вмятин. Каждый из висевших по его периметру резаков, ножей, молотков для отбивки мяса оставил свой след на твердой деревянной поверхности, так что на ней постепенно проступил замысловатый узор. Напротив стоял кондитерский столик с мраморным покрытием, а над ним красовалось целое семейство медных формочек, сбивалок и дуршлагов. Подобное логово, доверху набитое всеми этими орудиями, предназначенными для истязания природы, могло показаться настоящим казематом, где тесто и мясо подвергают изощренным пыткам, а потом поджаривают на медленном огне. Но бело-голубой кафель на стенах и свежие съестные припасы, выставленные на большом столе в самом центре, придавали всей кухне веселый, уютный облик. Байкал, как и все его современники, привык видеть натуральные продукты только изображенными на этикетках. Увы, внутри упаковок скрывались полуфабрикаты быстрого приготовления, не имевшие ничего общего с теми ингредиентами, из которых они якобы состояли.
- Я буду очень рад, если вы согласитесь со мной отобедать, - сказал Альтман.
А потом, не дожидаясь ответа, добавил:
- Я знаю, сейчас еще рано. Чтобы не терять времени, мы сами все приготовим, если вы не откажетесь мне помочь.
Сказав это, он снял плащ, повесил его на крючок в кладовой и надел длинный белый передник. Другой он протянул Байкалу, который повязал его как ни в чем не бывало.
Перестав удивляться чему бы то ни было, Байкал был очарован непринужденными манерами старика и больше не пытался сопротивляться. Этот дом и сам Альтман принадлежали к другой эпохе, быть может и недавней, но безвозвратно ушедшей. То была эпоха, когда энергию давал огонь, ткани делались из парусины или шерсти, а в пищу употреблялись плоды, которые приносила земля. От времен Юлия Цезаря или Людовика XIV этот дом отделяло меньшее расстояние, чем от той действительности, которая обычно окружала Байкала. В этом исчезнувшем мире люди сами вершили свою судьбу. И только здесь, в этом доме, казалось, все каким-то удивительным образом осталось по-старому.
Глава 7
ЧИСТИТЬ ЗЕЛЕНЫЙ ГОРОШЕК - занятие отнюдь не простое. Прежде всего, оно требует нешуточного владения своим телом. Сидя с прямой спиной, нужно положить локти на стол, слегка приподняв одну руку, взять стручок, вскрыть его ногтем большого пальца другой руки и вытолкнуть горошины снизу вверх, так чтобы они с веселым звоном высыпались в кастрюлю.
Байкал, допустив сначала пару вполне естественных промахов, проявил в этом деле большие способности, так что Альтман остался очень доволен.
- Признайтесь-ка честно, - обратился мастер к ученику, - вам когда-нибудь доводилось видеть зеленый горошек не в консервной банке?
- Нет, - отозвался Байкал, - но до сих пор я прекрасно обходился и без этого.
- Вы одновременно и правы, и не правы, молодой человек. Конечно, трудно тосковать по тому, чего не знаешь, но такие вещи все-таки подспудно влияют на нас.
Альтман взял в руку стручок, но вместо того чтобы вскрыть его, стал им размахивать, держа двумя пальцами, словно дирижерскую палочку.
- Например, если смотреть прямо перед собой, боковым зрением многого не разглядишь. В обычной жизни эти слепые пятна никому не мешают. Но представьте себе, что как раз сбоку выскочит машина и раздавит вас в лепешку.
- Я не боюсь, что меня раздавит зеленым горошком, - рассмеялся Байкал, пожимая плечами.
- Все это намного серьезнее, чем вы думаете.
На лице Альтмана не было и тени улыбки.
- И все-таки вам эта аналогия должна быть понятна, - снова заговорил он, не отрывая глаз от нового стручка, - вы же много раз пытались проникнуть в запретные зоны, в антизоны, которые находятся вне вашего поля зрения.
- Да, пытался.
Байкал снова насторожился. Он начинал понимать, что Альтман называет искусством беседы: кажущиеся беспорядочными скачки с одного малозначительного предмета на другой и важная тема, которая постепенно вырисовывается за всем этим.
- Значит, есть вещи, которых вы никогда не видели и которые, тем не менее, на вас влияют. Вас к ним непреодолимо тянет.
- Может быть, меня к ним и тянет. Но я их не боюсь.
- Господи Боже! - вскричал Альтман, - это же и есть ваше самое ценное свойство!
Тяжело поднявшись, старик собрал оставшиеся целые стручки и ссыпал их в бумажный кулечек.
- Для нас двоих вполне достаточно.
Он подошел к жаровне, взял кочергу и решительным жестом размешал угли. Взметнулись и полетели под потолок красные искорки, подхваченные потоком теплого воздуха.
- Передайте-ка мне кастрюлю, будьте добры.
Это оказался позеленевший медный котел, на вид очень тяжелый. Байкал донес его до жаровни и водрузил сверху.
- Надо же, одной рукой! - удивился старик. - Да уж, молодость, молодость...
И принялся резать уже очищенную луковицу тонкими кружочками, которые падали прямо в кастрюлю.
- Да, вы ничего не боитесь. Именно поэтому мы вами заинтересовались. Передайте, пожалуйста, лавровый лист. Там, в баночке.
Движением головы он указал на полку, где стояли специи. Байкал подошел к ней и по очереди доставал то одну, то другую баночку, пока наконец не последовал утвердительный кивок.
- Да, вот это. Такие большие листья. Двух хватит.
Альтман бросил их в кастрюлю с горошком.
- Ваша способность противостоять опасности - не самое ценное для нас качество. У нас нет недостатка в смелых людях. Мне иногда кажется, что других просто не бывает. Все подряд занимаются боевыми искусствами, несмотря на возраст. Каждый раз, когда происходит теракт, приходится сдерживать толпу, чтобы она не ринулась на помощь пострадавшим. Как известно, террористы часто закладывают в одном месте по два взрывных устройства, надеясь устроить бойню среди сил правопорядка. Вы не накроете на стол?
Байкал открыл большой застекленный посудный шкаф и стал вынимать тарелки.
- Парадокс состоит в том, - продолжал Альтман, помешивая свою стряпню длинной деревянной ложкой, - что большинству смельчаков очень нужно чего-нибудь бояться. Вы обращали внимание? Люди везде видят опасность. Им просто необходимо чувствовать угрозу. Если им сказать, что все хорошо, это их деморализует в прямом смысле слова.
Расставляя тарелки, Байкал что-то пробормотал в знак согласия.
- А вы, - настаивал Альтман, - вы ведь тоже очень смелый человек, но при этом ничего не боитесь.
- Откуда вам знать?
- Конечно, я сужу только со стороны.
Они сидели за столом друг напротив друга. Овощи варились себе потихоньку, а сотрапезники тем временем принялись за огромное блюдо с мясными деликатесами. Альтман достал бутылку вина, которая дожидалась, лежа на полочке в углу, и попросил Байкала открыть ее.
- Много лет подряд я был как все, и такие вещи были для меня под запретом. Слишком много жира. Сами понимаете, сердце... Холестериновые бляшки... Зато с тех пор, как мне заменили все нутро...
Он постучал себя по груди.
- Новейшие синтетические материалы повышенной прочности! Так что теперь я могу отыграться. Хотите вяленую колбаску?
Байкал видел подобные яства на старинных картинах и по телевизору, но не имел ни малейшего представления о том, каковы они на вкус. Вяленая колбаска показалась ему острой и соленой, но очень вкусной.
- Вы храбрый человек, Байкал, - снова заговорил Альтман, не сводя глаз с жующего сотрапезника, - все ваши поступки это подтверждают. Вы смелы, но, в отличие от других, внешняя опасность вас не волнует. Если вам интересно мое мнение, то скажу, что вас влечет не опасность, а нечто совсем другое.
- И что же? - спросил Байкал с легкой насмешкой.
Альтман сделал вид, будто не слышал вопроса. Он налил два бокала вина и отпил из своего, смакуя каждый глоток и пощелкивая языком. Потом покачал головой. И лишь затем вернулся к разговору, пристально глядя Байкалу в глаза.
- Вот что я вам скажу, - торжественно произнес он, - компетентные органы были правы, когда не позволили вам изучать историю.
- Это еще почему? - не выдержал Байкал.
Рон Альтман не спеша вытер губы салфеткой в красно-белую клетку.
- Друг мой, история вас интересует не потому, что вы хотите ее понять. Вы хотите сами вершить историю.
При этих словах он отодвинулся назад вместе со стулом, который громко скрипнул по полу. Так он, не вставая, оказался на расстоянии вытянутой руки от жаровни. Альтман ухватил кастрюлю и поставил ее на стол.
- Вы верите, что существует какой-то другой мир за границами Глобалии. Вы не перестаете мечтать о мире, где все ваши качества: храбрость, богатое воображение, любовь к приключениям, готовность пожертвовать собой - будут востребованы. Вот почему вас так тянет в антизоны.
Байкал тряхнул головой.
- Я и сам не знаю почему.
Альтман растроганно взглянул на него поверх своего бокала.
- Это настоящее чудо! - пробормотал он, оставив прокурорский тон, которым произнес предыдущую тираду, - столько лет мы искореняем идеализм, утопии, революционный романтизм, и после всего этого еще встречаются такие натуры, как вы! Это иначе как чудом и назвать нельзя...
А потом, словно выйдя из оцепенения, добавил:
- На десерт у нас пирог с вишнями из здешнего сада. Что скажете?
Из-за его манеры, не меняя тона, перескакивать с одной темы на другую, от истории к кулинарии, создавалось впечатление, что даже в самых далеких друг от друга областях есть нечто общее. В еде порой чувствовался привкус трагедии, а история казалась своего рода гастрономическим изыском.
Альтман отворил тяжелую дверь кладовой, исчез внутри и вернулся с овальным блюдом, которое торжественно водрузил на стол, любовно разглядывая золотистую поверхность пирога. Огромные пурпурные вишни тонули в тесте, как в мягкой перине, зазывая отдать должное нежному союзу яиц и молока.
- В этом и состоит парадокс, Байкал. Повторяю, вы кругом неправы. Из-за подобных стремлений вы представляете опасность для нашего мира, любовь к приключениям делает вас нашим врагом, причем врагом грозным. Но именно благодаря всему этому вы нам и нужны.
Охватившая их после обеда задумчивость и легкое опьянение как нельзя лучше располагали к серьезному разговору. Байкал чувствовал: сейчас начнется самое главное. Альтман отодвинул свой стул и встал, увлекая за собой гостя. Они вышли в узкую дверь, которая вела в прачечную, и вскоре оказались в саду. Это была не парадная часть, а скорее задворки, где обычно сушилось белье. От земли поднимался запах слитой после стирки грязной воды и стирального порошка.
То ли это подействовало вино, то ли так падали тени, но Байкалу показалось, что лицо старика как-то вдруг осунулось и на нем обозначилось усталое, страдальческое выражение. По дороге к каменному столу и двум скамейкам, над которыми склонились высокие тисы, Альтман оперся на руку своего энергичного спутника.
- Вы слышали о позавчерашнем теракте в Сиэтле? - спросил он усталым голосом, - вы не заметили ничего странного в том, как отреагировало население?
- Я был в тюрьме.
- Да, конечно, я и забыл. Простите.
Они остановились. Альтман отпустил руку Байкала, сел на скамейку и предложил своему собеседнику устроиться напротив. На столике их дожидались две фарфоровые чашки с нарисованными пастушками, кофейник и сахарница.
- Теракт вызвал всеобщее негодование, - вздохнул Альтман, - люди потрясены. Все как обычно. Правительство пообещало наказать виновных. Объявлено, что следствие продвигается успешно и вот-вот будет обезврежена целая террористическая сеть. И все-таки меня что-то смущает.
Он замолчал, позвякивая позолоченной серебряной ложечкой по дну чашки.
- Люди больше не верят в террористов, - наконец проговорил Альтман. - Что вы об этом думаете?
Байкал пожал плечами.
- Сложно сказать. Все-таки есть погибшие. На многих это производит впечатление.
Альтман устало махнул рукой, и его костлявые пальцы нарисовали в воздухе замысловатую фигуру, словно пытались поймать пролетающую мимо пчелу.
- Конечно производит. Точно так же их потрясла бы обычная автокатастрофа. Не больше и не меньше. Это стало восприниматься как роковое стечение обстоятельств. Но образ врага, который во всем виноват, врага активного, решительного, опасного...
Каждое слово он сопровождал ударом по столу, каменная поверхность отзывалась глухим звуком.
- Этот образ уже почти стерся из сознания людей. Мы переживаем одну трагедию за другой, но никто вроде бы и не виноват. Вы понимаете, о чем я?
- Не вижу, в чем здесь проблема, - ответил Байкал, несколько осоловевший после еды.
Услышав это, Альтман поднялся с живостью, какой трудно было от него ожидать, и, пристально глядя Байкалу в глаза, прошипел ему прямо в лицо, как кошка:
- Говорю же вам, проблема в том, что людям нужно чего-то бояться. Может быть, вам и не нужно. Вы исключение. Но остальным, всем остальным это просто необходимо. Как вы думаете, зачем они каждый вечер включают телевизор? Чтобы узнать, чего еще им сегодня удалось избежать.
- С жиру бесятся.
- Мне очень жаль, но я не могу с вами согласиться. Этого не заменит никакое богатство. Понимаете, страх - редкое сокровище. Настоящий страх, который становится частью вас самих, проникает в плоть и кровь, оседает на дне сознания, крутится в голове день и ночь. А без него нельзя. В свободном обществе только он один способен удержать людей вместе. Не будет угрозы, не будет врага, не будет страха, - зачем тогда подчиняться, зачем работать, зачем мириться с существующими порядками? Можете мне поверить, хороший враг - основа стабильного общества. А у нас такого врага больше нет.
- Вы преувеличиваете, - сказал Байкал, которому очень хотелось успокоить старика.
- Простите, но вынужден вам сказать, что вы - последний, кто может об этом судить. Вы ведь никогда не верили в террористов.
- И все-таки, - попытался возразить юноша, - кто-то же совершает теракты.
- А, теракты... Вообще говоря, тут можно обойтись и без врагов...
Последовало молчание, собеседники обменялись понимающими взглядами, в которых смешались легкое удивление и ирония. Но Рон Альтман не собирался углубляться в подобные дебри, а потому решительно тряхнул головой.
- Дело не в этом. Недостаточно формально воспроизвести трагедию. Нам нужны герои, которые смогут вдохнуть в нее жизнь.
Какие-то силуэты бесшумно задвигались по парку и вскоре растаяли в тени деревьев. Похоже, целая армия слуг, телохранителей, садовников оберегала покой этих мест с таким же тщанием, с каким сторожа в зоопарке пекутся о здоровье почтенных представителей краснокнижных видов. Словно старый носорог, Альтман сокрушенно наморщил лоб и сказал:
- В каком-то смысле мы стали жертвой собственных успехов. Социальная безопасность потрудилась на славу. Церкви, мечети, синагоги, секты, пригороды, разные организации - все нашпиговано скрытыми камерами и подслушивающими устройствами. Теперь все под контролем, но у нас больше нет врага, достойного носить это имя. Опасность мы изгнали вовне, в антизоны. Но антизоны раздроблены, изолированы друг от друга. Их так часто подвергают бомбардировкам, что там не осталось никакой организованной силы, способной сопротивляться.
Внезапно Рон Альтман перестал скользить взглядом по сторонам и пристально посмотрел Байкалу прямо в глаза. При всей подчеркнутой предупредительности, любезности речей и вкрадчивости тона взгляд его был бесстрастен, холоден и тверд, как лезвие ножа.
- Естественно, добровольцев больше не найдется. Раз нам нужны хорошие враги, придется самим искать подходящих кандидатов. Вот вы, например.
Байкал остолбенел.
- Я не собираюсь становиться вашим агентом, - медленно произнес он, не отводя взгляда.
- Этого вам никто и не предлагает. Вы не получите никаких инструкций. Мы лишь снабдим вас самым необходимым, чтобы вы смогли выжить. Но никто не станет решать за вас, что вам делать.
С непроницаемым выражением лица Рон Альтман медленно опустил и поднял веки, словно огромный хищник, и продолжил свою речь:
- Где сейчас можно найти настоящую угрозу? Естественно, в антизонах, где бродят без дела толпы оборванцев. Но для этого нынешнее положение дел там должно измениться. Мы слишком ослабили антизоны. Отныне мы станем их укреплять. Мы направим туда ярких личностей, жаждущих действия и приключений, в надежде, что те сумеют встать во главе отчаявшихся масс, сплотят их, заразят своей энергией.
Потрясенный, Байкал не мог вымолвить ни слова.
- Вы ведь хотели выбраться наружу? - сказал Альтман. - Вы прекрасно знаете, что без нашего согласия это невозможно. Прекрасно, теперь наше согласие у вас есть. Это хорошая новость, не так ли?
При этих словах он скрестил руки на груди и замолчал, давая Байкалу время осознать услышанное.
- Я искал свободу, - мрачно проговорил Байкал, - а вы предлагаете мне ссылку.
- Нет, друг мой, осмелюсь вам напомнить, свобода - это здесь. А вы ищете приключений. Теперь у вас их будет сколько душе угодно.
Явная ирония, с которой были произнесены эти слова, выдавала такой жестокий расчет, что Байкал счел позорным проявить малейшую слабость.
- А как насчет Кейт? - спросил он твердым голосом, как будто речь шла о хладнокровном обсуждении условий договора.
Рон Альтман провозгласил с печальным видом, нисколько не скрывая, что ломает комедию:
- Пока она останется у нас. Это не значит, что в один прекрасный момент вы не сможете с ней воссоединиться. Вам остается только изобрести способ. Вот, кстати, и первая цель, которую вы можете поставить себе в новой жизни.