Похороны состоялись в Ницце, на совсем новом кладбище, расположенном среди холмов, к западу от города: некрополь для чужаков, простые бетонные тумбы на склоне. Выбора не было. Склеп на монпарнасском кладбище, где покоился господин Солиман, был слишком далеко; для перевозки тел по железной дороге не хватало цинковых гробов, к тому же погода стояла слишком жаркая. Когда Этель приехала, Александр ждал ее в морге. Служащий объяснил, что это сделано из-за запаха и дело не терпит отлагательства. Этель, с помощью Лорана, занялась похоронами, всё оплатила, взяв деньги у мужа. Отказалась от каких - либо помпезных надписей на плите, поскандалив с распорядителем: "По крайней мере R.I.P., мадемуазель, это как минимум!" Вероятно, он получал деньги за каждую строчку. "Нет, мой отец ненавидел латынь. Вы напишете только имя, дату рождения и смерти. Поставите точку. И всё". Она произнесла это тем же тоном, каким когда-то отказалась от кариатид на фасаде дома по улице Арморик.
На короткое время все родственники и знакомые собрались у Жюстины. Маврикийские тетушки, кузены со стороны Солиманов и даже полковник Руар и генеральша Лемерсье, расставшиеся со своей прежней злостью. Казалось, семья снова в сборе, будто ничего не произошло, что смерть Александра смыла с этих людей их безрассудство, а недавно закончившаяся трагедия их никак не коснулась.
Этель пристально наблюдала за ними, ища в их поведении отголоски прошлого, своего детства. Но не находила. Возникшая пропасть не могла исчезнуть.
И она поняла, что надо бежать - на другой край света, в конце концов начинать новую жизнь.
После ночного бдения и похорон Жюстина организовала дома небольшой обед. Конечно, никакого сравнения с гостиной на улице Котантен, с ее музицированием и изысканными беседами. Но в окно мансарды виднелось искрящееся вдалеке море, его опять бороздили парусники, рыбацкие плоскодонки и грузовые суда с Корсики, направлявшиеся к Вильфраншу. Неподвижно застыли, словно стражи, британские и американские крейсеры. В порту уже началась реконструкция, защитные стены снесли, убрали орудийные платформы, и каждый вечер на башне Меккано опять загоралась лампа маяка.
"Почему ты не хочешь жить вместе с нами?" - переспросила Этель. Жюстина даже не вздохнула в ответ: "Что я буду там делать? Я обременю вас… Я слишком старая, слишком устала. Лучше вы иногда будете меня навещать, я надеюсь".
Почти неосознанно, шокировав Этель, она вдруг положила руку ей на живот: "Когда он родится, напиши мне, я помолюсь за него". Как она догадалась? Месячных не было, но даже сама Этель была еще не до конца уверена и пока ничего не сказала Лорану. Жюстина заговорщически улыбнулась, попытавшись изобразить на лице нежность: "Напиши мне, что он появился, я ведь знаю, что у тебя будет мальчик".
И оказалась права - один-единственный раз. Она уже стала своей в этом городе. Перегнувшись через балконные перила, она могла разглядеть на краю залива холм, на котором был погребен Александр. В каморке под крышей она сохранила в память об их семейной жизни вещи, книги, мебель, спасенную во время переезда и торгов. Картины, гравюры. Эстомп, сделанный Самюэлем Солиманом в семнадцать лет - до того, как он уплыл с Маврикия, - изображавший горы Питер - Бот в лунном свете. В коридоре Жюстина благоговейно разместила коллекцию тростей-шпаг, проехавших на автомобиле через всю Францию. После смерти Александра Жюстина сама вела все дела и добилась успеха. Остаток наследства своего дяди она с помощью нотариуса превратила в пожизненную ренту, и это позволило ей выжить. Более того, она смогла дать немного денег тетушке Милу, облегчив ее уход в монастырь. Да и другим удалось помочь. Быть может, она даже простила Мод и отправляла ей маленькие посылки, чтобы та не умерла с голоду. И раз-два в неделю сама приходила к ней на виллу "Сегодня".
Сегодня
Похоже, день заканчивается. В июле оставаться в номере парижского отеля невыносимо. Спасаясь от духоты, я с утра до вечера бесцельно брожу по улицам.
Меня не интересуют памятники. Я не совсем турист. Несмотря на разделяющее нас расстояние, что-то, чего я не понимаю, связывает меня с этим городом. Странное чувство - смесь вины и подозрительности или, быть может, любовного разочарования. Я иду пешком или еду на автобусе, инстинктивно перемещаясь в южную часть города, в квартал, который отлично знаю по рассказам. Названия улиц, бульваров, проспектов, больших и совсем крошечных площадей я наизусть помню с детства - от матери. Каждый раз, вспоминая Париж, она повторяла:
УЛИЦА ФАЛЬГЬЕР
УЛИЦА ДОКТОР-РУ
УЛИЦА ВОЛОНТЁР
УЛИЦА ВИЖЕ-ЛЕБРЕН
УЛИЦА КОТАНТЕН
УЛИЦА АРМОРИК
УЛИЦА ВОЖИРАР
АВЕНЮ ДЮ МЭН
БУЛЬВАР МОНПАРНАС
И еще:
УЛИЦА АНТРЕПРЕНЁР
УЛИЦА ЛУРМЕЛЬ
УЛИЦА КОММЕРС
НОТР-ДАМ-ДЮ-ПЕРПЕТЮЭЛЬ-СЕКУР
Я ищу место, которое когда-то называлось Вель-д'Ив.
Сегодня оно называется Платформа.
Расположенная на возвышении пустынная площадка, подметаемая ветром; на ней играют несколько ребятишек. Она окружена высокими зданиями - шестнадцатиэтажными башнями - в таком ужасном состоянии, что вначале я подумал даже: их скоро снесут. Потом увидел белье, сохнущее на балконах, спутниковые "тарелки", занавески на окнах. Пылающую герань в цветочных ящиках.
Пустыня, тревожная no man's land. Здания тут присвоили себе диковинные, важные имена и потому кажутся декорацией какого-нибудь фантастического фильма: Островок Орион, Башня Кассиопея, Бетельгейзе, Космос, Омега, Башня Туманностей, Башня Отражений, - когда-то небесные объекты называли в честь греческих, индийских, скандинавских богов. Строившие Платформу архитекторы создавали свою вселенную - они явились из иных миров, их похищали инопланетяне или они просто чересчур увлекались кино.
Я иду по Платформе, кое-где асфальт растрескался. Ни клочка тени; свет, отражающийся от цемента и стен домов, режет глаза. Меня сразу же догоняют мальчишки, шум их голосов напоминает эхо. Один из них - я успел услышать, как его зовут - Хаким, приближается: "Что ищете?" Провоцирующий, агрессивный тон. Для них эта пустынная площадка, эти башни - место, где можно играть и переживать приключения. Здесь, под их ногами, пятьдесят лет назад случилось то страшное событие, которое сейчас невозможно себе представить и потому нельзя простить. Может быть, среди рядов кресел так же звенели детские голоса: они смеялись, спорили, и то же самое эхо отражалось от замкнутой стены велодрома, поднимаясь вверх: обрывки сетований и женских споров. С фасадов зданий на Платформу падают куски бетона. Башня Отражений отделана бирюзовой керамической плиткой. Орион синий, как ночь. Космос перегорожен длинными балконами, украшенными колесом, в котором расположился крест, напоминающий древнеегипетский анх; когда-то он, видимо, был покрыт позолотой. Все они - пирамиды нашего времени, столь же помпезные и никчемные, как и их славные предки, только менее прочные. Над всем кварталом возвышается похожая на минарет башня-цилиндр; глядя на нее, я прикидываю, что она должна находиться как раз в центре арены Вель-д'Ив.
По краю Платформы, минуя заброшенный китайский ресторан, спускаются полуразрушенные лестницы Береники (еще одно странное название); по ним я возвращаюсь в город. Теперь я брожу у подножия Платформы - среди тихих улочек, гаражей, вереницы подозрительно пустых офисов. Улица Катр-Фрер-Пеньо, улица Линуа, улица Инженера Робера Келлера. Где находились скамьи? А дверь, через которую должна была пройти Леонора вместе со всеми остальными узниками, когда их высадили из полицейских фургонов? Кто их ждал здесь? Кто-то, зачитывавший списки, словно приглашая всех на праздник? Или их просто оставили стоять внутри гигантского амфитеатра, под палящими лучами солнца - будто соревнования должны вот-вот начаться? Вероятно, она пыталась найти в толпе знакомое лицо, место, где можно присесть, краешек тени, возможно туалет. Наверное, она вдруг поняла, что ловушка захлопнулась и в ней оказались все эти мужчины, женщины, дети; поняла, что они здесь не на час или два, даже не на день, а навсегда; что выхода нет, как не осталось и надежды…
Я толкаю дверь Музея фотографии, расположенного рядом с синагогой. Внутренний голос подсказывает мне, что высокая белая труба в центре Платформы - это она и есть. Не то чтобы я слишком интересовался культовыми сооружениями. Здесь всё иначе. Лица с фотографий проникают в меня, заглядывают почти в самое сердце, остаются в памяти. Безымянные, не имеющие ко мне никакого отношения, похожие на те, которые я представлял себе, читая в архиве на улице Удино списки рабов, проданных в Нанте, Бордо, Марселе:
МАРИОН, КАФРЯНКА - ИЛЬ-ДЕ-ФРАНС. КУМБО, КАФРЯНКА - ИЛЬ-ДЕ-ФРАНС. РАГАМ, МАЛАБАРЕЦ - ПОНДИЧЕРРИ. РАНАВАЛЬ, МАЛЬГАШ - АНТОНЖИЛЬ. ТОМА, МУЛАТ - БУРБОН.
Дети, выстроившиеся вдоль дорожек стадиона, на заднем плане - взрослые. Снимки из Дранси: фигуры у подножия высоких прямоугольных зданий, так похожих на новые гетто Сартрувиля, Рюэля, Ле-Ренси. В теплых, не по погоде, пальто, на голове у детей береты. У одного из них - на переднем плане - шестиконечная звезда на груди. Они улыбаются в объектив, будто позируют для семейного портрета. И еще не знают, что скоро умрут.
Я изучаю на карте географию ужаса:
Фюльсбюттель
Хертогенбош Моринген
Дора
Нидерхаген-Вевельсбург Бухенвальд
Нойенгамме
Эстервеген
Равенсбрюк Заксенхаузен Орианенбург Треблинка Берген-Бельзен Кулъмхоф Лихтенбург
Собибор
Бад-Суза Майданек
Хинцерт
Заксенбург Грос-Розен Бельзек
Терезиенштадт
Плазов Аушвиц
Флоссенбург
Натвайлер-Штрутхоф
Дахау
Маутхаузен
И еще - названия вокзалов, пересыльных пунктов: Дранси, Руайе, Питивье, Ривьера-ди-Сабба, Больцано, Борго-Сан-Далмаццо, Вентимилья. Необходимо побывать в каждом из них, понять, что жизнь вернулась туда, увидеть посаженные там деревья, памятники, надписи, но главное - увидеть лица всех, кто теперь живет там, услышать их голоса, крики, смех, шум городов, построенных рядом, - шум самого быстротечного времени…
Кружится голова, чуть-чуть мутит. Я иду по улицам, примыкающим к Платформе. На набережной Гренель длинной железной змеей, свивающей кольца на перекрестках, выстроились гудящие автомобили и автобусы. В июле сорок второго Сена должна была выглядеть так же, как сегодня, и, может быть, Леонора и другие видели ее сквозь зарешеченное окошко полицейского фургона, пока тот выруливал к велодрому. Историю омывают реки, это известно каждому. Они уносят тела, и еще очень долго их берега остаются пустынными.
Моя мать никогда не рассказывала мне о Лебединой аллее. Однако, повинуясь инстинкту, я спускаюсь по лестнице к длинной полоске суши посреди реки, в тень ясеней. Несмотря на красоту этого места, здесь малолюдно. Супружеская чета с девочкой лет восьми, несколько южноамериканских или итальянских туристов, молодая, одетая в черное японка, фотографирующая деревья. Две-три пары влюбленных на скамейках переговариваются шепотом и не смотрят в сторону Эйфелевой башни.
Я останавливаюсь на самом берегу, возле старого, причудливо изогнувшегося дерева. Низко опущенные ветви придают ему сходство с животным, рептилией, вылезающей из речного ила. У его подножия, между корней, болтаются похожие на пряди волос длинные черные водоросли.
Напротив, на другой стороне реки, - Платформа, словно мираж в горячем тумане. Я смотрю на высокие здания, силуэты которых вырисовываются на закатном небе, - они похожи на черные стелы. В центре торчит призрачная башня - безголовая, безглазая, ее вершина теряется в облаках. Я понимаю, что идти дальше необязательно. История исчезнувших навсегда поселилась здесь.
Все то же медленное течение реки, город, плывущий по ней и уносящий прочь свои воспоминания. Хаким, паренек с Платформы, был прав. Тяжелый взгляд, гладкий лоб, темные глаза: "Что ищете?"
Лебединый остров, остров Маврикий, Isla Cisneros. Я никогда там не был. Именно об этом я размышляю, переходя на другой берег и ускоряя шаг: над Сеной надвигается гроза; я с трудом сдерживаю улыбку.
Звучат последние такты…
Звучат последние такты "Болеро" - резкие, почти невыносимые. Звуки наполняют зал; публика вскочила с мест, все глаза устремлены на сцену: там вращаются, ускоряя движения, танцоры. Люди кричат, но их голоса перекрывает грохот там-тама. Ида Рубинштейн и остальные исполнители - марионетки, сметаемые безумием. Флейты, кларнеты, рожки, тромбоны, саксофоны, скрипки, барабаны, цимбалы, литавры - все сжимается, норовит взорваться, задохнуться, готовы лопнуть струны и голоса, - пускай, лишь бы только нарушить эгоистичное молчание мира.
Рассказывая мне о премьере "Болеро", мать описала свои ощущения, крики, возгласы "браво", свист, шум. В том же зале находился молодой человек, которого она никогда в жизни не встречала, Клод Леви-Стросс. Он тоже много лет спустя поведал мне, что эта музыка навсегда изменила его жизнь.
Сегодня я понимаю почему. Понимаю, что значит для его поколения эта многократно повторяющаяся музыкальная фраза с нарастающим ритмом и крещендо. "Болеро" не просто пьеса, не обычное музыкальное произведение. Это пророчество. Рассказ об истории гнева, о голоде. Когда звуки танца яростно обрываются, оглохшие и выжившие приходят в ужас от наступившей тишины.
Я написал эту историю в память о двадцатилетней девушке - вопреки своему желанию она стала ее героиней.
Примечания
1
Франц. Conard, созвучно connard - ублюдок, тупица. - Здесь и далее примечания переводчика.
2
Ты шатаешься (франц.).
3
Французская летчица, установившая несколько мировых рекордов скорости. В 1929 г. совершила перелет по маршруту Париж - Сайгон.
4
На международной конференции, состоявшейся в швейцарском городе Локарно в октябре 1925 г., были заключены соглашения, по которым Германия признавала свои западные границы, установленные Версальским договором (1919), отказывалась от Эльзаса и Лотарингии и обязывалась вступить в Лигу Наций в обмен на снятие международной блокады и торговые соглашения с Францией, Бельгией, Италией и Великобританией, выступившими в Локарно ее гарантами.
5
Имеются в виду старейшие универмаги Парижа "La Samaritaine" и "Galerie Lafayette".
6
Речь идет о знаменитой панике на лондонской бирже, в результате которой на первом месте среди лидеров национальных валют оказался доллар США, оттеснив английский фунт стерлингов на второе место.
7
Франц. l'Action franchise (A.F.) - монархистская политическая организация, активно выступавшая в конце 1930-х гг. за союз с немцами и впоследствии сотрудничавшая с оккупационными властями.
8
Франция владела Маврикием с 1715 по 1810 г., затем остров стал британской колонией (до 1968 г.).
9
Ровер Сюркуф (1773–1827) - французский пират, получивший прозвище Король Корсаров, участник Наполеоновских войн.
10
Имеется в виду Народный фронт, созданный во Франции в 1936 г. и тогда же одержавший победу на парламентских выборах, в результате которых премьер-министром стал социалист Леон Блюм (так называемое Первое правительство Блюма, 4 июня 1936 г. - 22 июня 1937 г.).
11
Побережье Средиземного моря от французских Канн до итальянского города Специя.
12
Французский писатель, автор книги "Евреи, иудаизм и оевреивание христианских народов" (1864). Здесь и далее цитируются французские и немецкие публицисты - идеологи антисемитизма.
13
Министр национального образования в Первом правительстве Блюма (см. также примеч., с. 73).
14
Упоминаются летчики и авиаконструкторы начала XX в.: Луи Полан, Леон Моран, Джордж Чавес (Шавез), Пьер де Ратманофф, Луи Бреге.
15
Стефан Држевецкий (1843–1938) - русский изобретатель, специалист в области электротехники, создатель одной из первых в мире подводных лодок.
16
В 1936 г. правительство Л. Блюма отправило в Испанскую республиканскую армию 14 бомбардировщиков марки "Потез", вошедших в состав так называемой "Иностранной группы" и сражавшихся против сил генерала Франко.
17
В апреле 1937 г. баскский городок Герника был разрушен бомбардировкой германской авиации.
18
Знаменитая картина Пабло Пикассо, посвященная трагедии Герники, была написана месяц спустя и в том же 1937 г. экспонировалась на Всемирной выставке в Париже.
19
Герберт Джордж Уэллс (1866–1946) - английский писатель, классик научно-фантастической литературы.
20
Персонаж трагикомедии У. Шекспира "Венецианский купец", еврей-ростовщик.
21
Марселина Деборд-Вальмор (1786–1859) - французский поэт-романтик.
22
Шарль Эжен де Фуко (1858–1916) - католический миссионер, исследователь Африки.
23
Мирный договор, заключенный между Францией, Англией, Испанией и Батавской республикой 25 марта 1802 г.
24
Правитель Могольской империи в Индии с 1658 по 1707 г.
25
Изобретения, используемые для исследований в области парапсихологии и биоэнергетики.
26
То есть Charing Cross Station - Черинг-Кросс, один из крупнейших лондонских вокзалов.
27
Традиционная индийская приправа.
28
Сокр. от франц. Velodrome d'hiver - Зимний велодром в Париже; традиционное место довоенных митингов и политических манифестаций. Печально известен тем, что 16–17 июля 1942 г. ви- шистская полиция согнала туда несколько тысяч евреев для отправки в концентрационные лагеря.