- Мне сюда можно, - мягко сказал я, весьма благосклонно отнесясь к этому "оскорбительному жесту", а затем добавил, что у меня есть разрешение начальника военной полиции.
- Что вам здесь надо? - спросил солдат, держа винтовку все так же поперек груди.
- Я пишу рассказ об этом кладбище, - сказал я.
Он улыбнулся и опустил винтовку.
- Ладно, напишите тогда про меня тоже, - ответил он.
Я взглянул на его котелок и спросил:
- Идете обедать?
- Нет, - ответил он. - Уже обедали. Теперь нам в Южный Вьетнам.
Уходя, они смеялись и задирали друг друга. Я думал, что это "Стой! Кто идет?" на кладбище животных было просто шуткой, атакой на скуку раннего воскресного вечера. Для солдат эти пацаны выглядели ужасающе молодо. Несомненно, они будут старше, когда вернутся из Южного Вьетнама.
Что до меня, то я вскоре ушел - повесив плащ от Руди Гернрайха на низкий белый заборчик под самой автотрассой. Похоже, ему там самое место.
Соната индюка и сухих хлопьев для завтрака
Индюки ввязались в затяжную, но сокрушительную битву без правил. Они увлеклись ею всерьез, и два пони, которым это быстро наскучило, унеслись галопом из леса; в чистое поле, оставив индюков самих решать свои семейные проблемы.
Я прошел четверть мили до охотничьего домика, хотя он был закрыт и я знал, что он закрыт, еще до того, как отправился в путь. Мне хотелось опять посмотреть на синюю табличку, что висит на дверном стекле.
Разумеется, я прекрасно знал, что́ на ней написано, - но проверить не помешает, и, поскольку не мог придумать лучшего повода для утренней прогулки, а пройтись между тем, хотелось, выбрал этот и теперь шагал по маленькому тихому поселку Сосновый Ручей читать синюю табличку.
Прогулку получилась славной, снег скрипел под ногами, напоминая хруст дорогих хлопьев для завтрака, почти музыку из "Еды на любой случай".
Синяя табличка все так же висела на двери и сообщала все о том же. Она благодарила предыдущих хозяев за дружеское участие и предупреждала, что магазин закрыт до 20 февраля, когда приедут новые владельцы, которые ждут не дождутся повода со всеми познакомиться.
Мне было интересно, насколько и как новые владельцы переделают этот охотничий домик. Я думал об этих новых хозяевах и о том, как они распорядятся домиком, одинокой бензоколонкой, маленьким кафе-магазином и несколькими будками в этой едва различимой на карте точке - Сосновом Ручье, Монтана, так далеко от Парижа, Нью-Йорка или Токио.
Через несколько дней я узнаю о новых планах, если таковые будут, и познакомлюсь с новыми хозяевами. Пока же ничего не изменилось, домик на месте и в нем никого.
Новые хозяева охотничьего домика остаются маленькой загадкой, я буду думать над ней несколько дней - хорошее занятие для зимней Монтаны.
Потом через дорогу от охотничьего домика индюки устроили драку, пони поскакали из леса в поле, а я повернулся кругом и зашагал к дому, слушая, как хрустят под ногами хлопья для завтрака.
Старик под дождем
Токио я смотрю каждый день на то, как одни люди протягивают другим рекламные листки. Так они зарабатывают на жизнь - стоят на улице и суют рекламки посторонним людям, предлагая потратить деньги на то, что им, может, нужно, а может, и нет.
Почти никому из этих посторонних нет до рекламок дела. Они их выбрасывают и забывают.
Еще я вижу мужчин с плакатами, призывающими других мужчин оставить деньги в ближайшем массажном кабинете или кабаре, где женщины делают то, что нужно мужчинам от женщин, и получают за это деньги.
Мужчины с призывными эротическими плакатами обычно стары и одеты в потрепанную мокрую одежду. Я не желаю, чтобы они здесь стояли. Мне нужно, чтобы старики занимались чем-то другим и чтобы одежда на них была получше.
Но я не могу изменить мир.
Его изменили до того, как я в нем появился.
Иногда, дописывая какую-нибудь вещь - а хотя бы и эту, - я чувствую себя так, словно сую кому-то ненужную рекламку или что я тот самый старик, что под дождем в дерьмовой одежде зазывает людей в кабаре, где прекрасные и соблазнительные скелеты молодых женщин стучат как домино, встречая вас в дверях.
Замечательные вагоны-рестораны северо-тихоокеанской железной дороги
"В дни, когда железная дорога еще обслуживала публику, замечательные вагоны-рестораны Северо-тихоокеанской железной дороги рекламировали два великих продукта Северо-Запада".
Этой фразой начинался рецепт печеных яблок в поваренной книге Джеймса Бирда "Американская кулинария". Рецепт хорош настолько, что, пока я его читаю, сознание уносится в мечты, словно самолетик, взлетевший холодным декабрьским утром с деревенского аэродрома.
Самолет, или мои мечты, медленно описывает над полем круги, набирает высоту и наконец становится на курс. Он четко вычерчен по моему компасу: печеное яблоко - вот пункт моего назначения.
Туда я и направляюсь на весьма приятной скорости 150 миль в час, над полями и садами поздней осени, где в трубах деревенских домов, словно яблочная кожура, закручивается дым.
Как легко догадаться, я люблю печеные яблоки, особенно когда они горячие и свежие, прямо из печи, с густыми сливками, похожими на крылья ангела. Первый же укус превращает каждый сосочек моего языка в Большой Каньон, до краев заполненный блаженством. Полет завершен.
Мой самолет благополучно приземлился на печеное яблоко.
По Токио, по железной дороге
"Чаттанугу чух-чух" я слушал в детстве, тогда эта песня была совсем новенькой песней-младенцем. Сейчас она добралась до солидных лет и несколько поседела. Я ни разу не слышал всех ее слов. Выхватывал обрывки, может, даже напевал эти обрывки, а скорее всего, только слова:
29-й путь,
а потом бросал. И вот прошло много лет, в Токио над маленьким уличным кафе собирается дождь, проигрыватель играет "Чаттанугу чух-чух", и я впервые слушаю эту песню целиком, все ее слова, и из них, точно из досок, выстраивается дом. Песня кончается, дом построен - он у меня в голове, у реки, в переулке.
Поразительно - сколько нужно было потратить лет, чтобы выучить наконец все слова "Чаттануги чух-чух". И вот этим же ранним токийским вечером под начинающимся дождем я слышу, как мой же собственный голос тихо напевает:
29-й путь.
Два монтанских увлажнителя
Зимой в горах Монтаны очень сухо. Кто-то мне говорил, что геологи классифицируют это место как высокогорную пустыню, хотя я так не считаю, ведь у нас тут полно рек, форели и прекрасных лесов.
Я живу в горах - и считаю их горами. Но все равно на земле лежит фут снега, а воздух совсем сухой. Дома, спасаясь от сухости, мы ставим на медленный огонь кастрюлю с водой. Однако пару дней назад я решил обзавестись увлажнителем воздуха.
Почему бы и нет?
Подышим чем-нибудь влажным. Никогда у меня не было увлажнителя. Это даже интересно. Старого пса запросто научишь новым трюкам. Дайте ему купить увлажнитель воздуха и пусть разбирается! Я понятия не имел, как оно все работает. Радуясь этой перспективе, мы с, женой отправились в город - сквозь снег, который, казалось, не кончится никогда.
Мы поставили машину и осторожно зашагали по обледенелому тротуару в магазин домашней техники, решив, что это лучшее обиталище для увлажнителя воздуха.
Молодая незнакомка держала на руках ребенка, рядом стоял молодой мужчина тоже с ребенком на руках.
Одному ребенку примерно годик, другой - совсем крошка, месяца два, не больше. Родители решались на какую-то покупку, и это решение требовало от них очень серьезных лиц.
Они стояли у кассы, а продавщица терпеливо ждала, пока они примут наконец свое важное решение. Она изо всех сил старалась им помочь, и потому лицо у нее было не менее серьезным.
К счастью, я давно для себя все решил, а потому сказал продавщице:
- Простите, я хотел бы купить увлажнитель воздуха.
- Вон там, - ответила она, указывая на нечто, бывшее, очевидно, увлажнителем воздуха, хотя я в этом не уверен, поскольку никогда их раньше не видел.
Я подошел к тому месту, на которое она показывала, и уставился на этот самый увлажнитель. Не знаю, на что я рассчитывал, но штука меня не вдохновила. Коричневый железный ящик, наверху пластмассовая вентиляционная решетка.
Первая встреча с увлажнителем воздуха явно не тянула на великое событие моей жизни. Я понятия не имел, как он работает.
- Как он работает? - спросил я продавщицу. Она стояла в тридцати футах от меня, рядом с очень серьезной молодой парой, которая по-прежнему усиленно на что-то решалась.
- Ты как думаешь? - проговорила молодая мать.
- Не знаю, - ответил молодой отец.
- Сейчас распродажа, - сказала продавщица.
- Простите, - сказал я, подходя поближе. - Если вы не слишком заняты, не могли бы вы показать, как работает этот увлажнитель?
Очевидно, молодой паре было о чем подумать. Они не двигались с места. Они приросли к полу. Дети не капризничали, и родители могли без помех поразмышлять над тем, что там они собирались покупать.
Малыши бесцельно глазели по сторонам. Они понятия не имели, куда попали.
- Вам нужен увлажнитель воздуха? - спросила продавщица.
- Да, - сказал я.
- Ну что ж, давайте посмотрим, - ответила она и вышла из-за прилавка.
В ту же секунду молодая мать повернулась к молодому отцу - обоим от силы лет двадцать, сами еще дети - и сказала:
- Вот что нам точно не нужно. Увлажнитель. У нас их целых два. - Она показала на малышей и на их подгузники.
Все засмеялись.
И молодая пара вернулась к серьезным раздумьям о покупке чего-то, оставшегося для меня загадкой, ибо когда вместе со своим увлажнителем воздуха я выходил из магазина, они так же стояли у прилавка и не могли решиться.
Слагаемые удачи
Я читаю красивое и очень грустное стихотворение японского поэта Сюнтаро Таникава о женской неверности и о том, как тяжело уснуть ночью после того, как она призналась, что была в этот день с другим мужчиной. Она спит, а ты лежишь рядом с открытыми глазами, и касание ее сонного тела ввергает тебя в невыносимое одиночество. Ей тепло, в ней семя другого мужчины, она жаркая, как печь, а тебе холодно, так холодно, словно, вылупившись из яйца антарктического пингвина, ты сразу умер - крошечный пучок замерзших перьев на всем этом огромном континенте, где нет ни единого почтового ящика и письма приносит только ветер.
Она ворочается во сне, обвивает тебя руками, но для тебя ее прикосновения - холодный антарктический ветер, что приносит письма и овевает твое сердце зеркальными тенями тьмы.
Конечно, ты ее не разлюбишь, но это будет другая любовь. Начнется она завтра и никогда не станет прежней. Дожидаясь в постели рассвета, ты разделяешь участь бессчетного числа мужчин с начала времен.
В темных тенях спальни ты видишь другую постель: рядом с посапывающей женой в ней лежит римский солдат. Он смотрит в потолок и ждет рассвета, который медленно, будто поверженный меч, располосует небо, но так и не принесет успокоения.
Очень старая история.
В темных тенях его постели за три тысячи лет до рождества Христова прячется другая, египетская постель: в ней мирно спит женщина, глядит в потолок мужчина, а в темноте за изголовьем их египетского ложа притаилась пещера с лежанкой из звериных шкур.
В потолок этой пещеры таращится бессонный человек, а может - существо. Его женщина, а может - существо, беззаботно похрапывает, не зная его мыслей, что складываются из каких-то там своих символов.
Я могу ее убить, а могу забыть обо всем. Попробуй с этим жить. Зачем она так? Я буду ее любить совсем иначе. Прошлое не вернуть.
Билей
Впервые за восемь дней температура поднялась выше тридцати градусов, так что самое время вспомнить про игры, выяснить, чем они были в моей жизни и почему я в них больше не играю.
Газетные комиксы я тоже не читаю, но это отдельная история, я вернусь к ней позже.
…много позже.
Займемся играми.
В детстве я их любил. Хорошее было занятие, особенно в дождливый день. Я играл в "Парчизи", "Монополию", "Авторов" и "Старую деву". Больше всего я любил "Монополию", впрочем, и шашки неплохо скрашивали дождливые дни.
Детство медленно ушло, а вместе с ним - игры. Они забыты или сложены на чердаке. Возможно, на улице, где стоит тот дом, теперь никто не живет, и даже его номер не имеет смысла. 2 там похоже на 7, а 5 не отличишь от 1.
В двадцать с небольшим я часто играл в шахматы, а в тридцать - в домино. В двадцать пять я перестал играть в шахматы, а в тридцать три забросил домино. Почему? Надоели, вот и забросил. Все просто.
Раз или два в год я поигрываю в покер, но совсем немного, потому что мне никогда не везет. Я всегда проигрываю, а это совсем не интересно. Кому понравится каждый раз проигрывать, а с моим покером так всегда и выходит.
Тут мы подходим ко вчерашнему вечеру, к занесенному снегом дому и игре в "Эрудит" посреди монтанской зимы.
Это не я придумал.
Никогда - никогда раньше я не играл в "Эрудит", не питал к этой забаве ни малейшего интереса, да и вообще знал о ней только то, что это какая-то разновидность игры в слова. Нужно складывать их из букв, нарисованных на маленьких деревянных кубиках.
Скучнее занятия трудно представить - что, скажите, делать потом с готовым словом? Все равно что смеху ради дуть в пылесос.
И тем не менее, когда гостивший у нас друг купил в городском магазине эту игру, всем стало ясно, что рано или поздно в нее начнут играть и не так, так эдак втянут в это дело меня. Я надеялся на поздно, но получилось конечно же рано, и вот я сижу за столом, передо мной доска, на ней позарез надо сложить слово, и для ублажения этой доски мне выдано семь буквенных кубиков.
Я чувствовал себя дурак дураком, игра началась.
Во-первых, я не слишком грамотно пишу, а потому не вижу смысла играть в игру, которая требует абсолютной грамотности.
Человек; купивший эту игру, разумеется, великий грамотей, прямо-таки чемпион по грамотности. Я понимаю, почему ему так нравится играть в эту игру, но представления не имею, что она даст мне, кроме злости от потерянного на проигрыши времени.
Нас четверо, игра началась.
Когда я еще только выбирал семь деревянных кубиков, мне не понравилась эта игра, а через пять секунд я ее просто возненавидел. Никогда в жизни у меня не получалось так быстро что-нибудь возненавидеть.
Среди первых слов на доске появилось "спокой", в смысле успокоиться, - совершенно абсурдное для меня слово. Здесь, на Западе, мы говорим "покой", а не "спокой". Ни разу в жизни я не слышал слова "спокой" и потому совершил большую ошибку, бросившись, как маньяк, к словарю - вот оно во всей красе: "спокой", британское слово, то есть слово, которое употребляют в Англии. Я не знаю английского английского. Американский английский - знаю.
С меня хватит.
Тоже мне - цель жизни.
Следом сыграло слово "мишулить". Не слыхал я такого слова - ни разу. Знаю, конечно, про игрушечного мишку, в мишень тоже попадать приходилось, но что еще за "мишулить"? Великое изобретение моего жутко грамотного друга. Опять в страстном порыве я бросился к словарю - можно подумать, свинья к бекону, - и черт бы вас всех побрал! вот оно - мишулить.
Если вам интересно значение этого слова, копайтесь в словаре сами, а коли вы всё и так знаете, это ваши проблемы, я с удовольствием послушаю, как вы скажете своему приятелю: "Этот негодяй опять меня намишулил" или "Не мишуль меня, а то обижусь".
Ага, вперед, говорите это слово на каждом углу.
А я на вас посмотрю!
Самое время перейти к следующему. После "мишулить" появился "билей". Вот он, этот самый билей, смотрит на меня с доски, ничего общего с билетом, совершенно отдельное слово: билей как он есть, "Смотри, билей!" Попробуйте сказать так своим друзьям в следующий раз, когда увидите зайца, живого или игрушечного, посмотрим, что они вам ответят.
Билей - это, оказывается, заяц.
Я незамедлительно вышел из игры.
Я - военнопленный, совершивший дерзкий побег из лагеря, охраняемого идиотской армией "Эрудита".
Мой побег вызвал неслабый переполох, много было потрачено красноречия в попытках вернуть меня в игру, но я был тверд. Я лишь расхохотался, встал из-за стола и уселся на диван.
Они упрашивали меня вернуться к столу и игре, но я хохотал, не поднимаясь с дивана.
- Вы только послушайте, - смеялся я. - Дрожит, как билей. Боже, какая красивая билейная шубка. Где вы ее достали? Ах, в словаре. Она вам так подходит!
Пять стаканчиков мороженого бегут по Токио
Рубину Гликману
Когда говорят: у вас бежит мороженое, это значит, что оно капает из стаканчика, и надо быстро-быстро слизывать, как муравьед, иначе оно попадет не в вас, а на вас.
Когда вы имеете дело с абсолютной реальностью стаканчика с мороженым, слово "в" положительно и предпочтительно, в отличие от явно отрицательного слова "на". Оно нам не нужно.
Только что я видел японское семейство: отец, мать и трое детей бежали по улице со стаканчиками мороженого в руках.
Почему-то мне кажется, что это маленькое чудо. Ни разу не видел, чтобы целая семья бежала по улице со стаканчиками мороженого. Им было очень весело. Может, это новый смысл слова "бежать".
Хорошо потрудились куры
Сладкие Турбины мести нежно, будто голос прекрасной женщины, урчат у него в голове и спокойно объясняют, что нет ничего странного и даже необычного в стареньком грузовичке с полным кузовом куриного дерьма и выключенными фарами, который: он ведет по тихой улице, населенной благополучным средним классом.
Куриное дерьмо он купил сегодня на большой птицеферме в Белом Сернистом Ручье, Монтана, и теперь вез его в городок под названием Вид, тоже Монтана, за двести миль от той фермы.
До сих пор он ни разу не замышлял ничего подобного, и процедура несказанно его порадовала - пришлось брать у приятеля раздолбанный грузовик, ехать в Белый Сернистый Ручей, покупать куриное дерьмо, смотреть, как оно валится в кузова
- Ох и много вышло, - заметил человек, помогавший ему нагружать дерьмо в грузовик.
- Да, - гордо ответил новый хозяин; куриного дерьма. - Немало.
- Что вы будете со всем этим дерьмом делать? - спросил помощник; он любил поговорить с людьми, потому что слишком: много времени проводил с курами.
- Надо не промахнуться, чтоб попало по назначению.
- Ну, - сказал грузчик куриного дерьма, так и не придумав лучшего ответа. - Надеюсь, это куриное дерьмо подойдет вам как нельзя лучше.
- Это точно, - сказал человек, которого мы назовем Майк, хотя настоящее его имя Ч. Эдвин Джексон, но для нас это совершенно неважно. Гораздо важнее то, что он сделал с куриным дерьмом.
Ранним и холодным февральским вечером Майк проезжал один за другим почти одинаковые дома, разыскивая тот, который был ему нужен. Номерной знак на своем грузовике он замазал грязью так, что вычислить его будет трудновато.
Адрес дома по улице Бьютт он так и нашел - по номерному знаку машины, удиравшей от брошенной и обалдевшей собачонки.