Она нежно касается его волос рукой. У нее мягкая рука и совсем не страшная.
Потом она нежно гладит его лицо рукой. Не теплая рука, но и не холодная. Ее рука хранит себя между жизнью и смертью.
Она улыбается ему. Он так устал, что почти улыбается в ответ. Она выходит из комнаты, и он засыпает. Сны его вполне приятны. Ему снится плавучий мост к маме, которая будит его утром, с шумом и громким криком отворяя дверь спальни:
- Подъем! Завтрак на столе!
За кухонным столом он сидит тихо. Братья и сестры вовсю болтают, а отец не говорит ни слова, лишь аккуратно допивает чашку стоического кофе. Отец не говорит за едой, даже за обедом, даже в компании. Все уже привыкли.
Думая о привидении, мальчик доедает толстые ломти бекона, яичницу на сале и кусочки перца халапеньо. Он любит халапеньо - чем острее, тем лучше.
Никому за столом он не рассказывает о привидении. Вдруг они решат, что он сошел с ума, и так проходят годы, он растет в этом доме с двумя сестрами, двумя братьями, матерью, отцом и привидением.
Она приходит пять-шесть раз в году. Без всякого расписания. Она не приходит в мае, в сентябре или третьего июля. Она приходит когда захочет, но получается пять-шесть раз в год. Она никогда его не пугает, кажется, она его даже любит, но почему-то им нечего друг другу сказать.
В те времена жизнь в Техасе тяжела, и в конце концов семья вырастает, вываливается из этого дома, и тот становится еще одним старым брошенным западнотехасским домом.
Сестра перебирается в Хьюстон, брат - в Оклахома-Сити, другая сестра выходит замуж за механика, и муж ее открывает в Лас-Вегасе, Нью-Мексико, заправочную станцию.
В Сан-Антонио, Техас, дождливым вечером умирает от сердечного приступа отец, мать перебирается в Абилин, Техас, - в дом престарелых, это удобно, ведь по соседству живет ее сестра; один брат находит работу в Канаде, другой в 1943 году служит в ВВС, база располагается в Амарилло, Техас, и брат гибнет там в автокатастрофе.
Теперь он сам. Женившись на школьной подружке, живет в Браунвуде, Техас, и три года работает в магазине кормов.
Его призывают в пехоту, он сражается в Италии, в день "Д" 1944 года высаживается в Нормандии; однажды получает ранение, не слишком серьезное, шрапнелью в ногу, в другой раз - звание сержанта, поскольку слишком много народу из его части гибнет на границе Германии в артиллерийской дуэли с подразделением "Ваффен СС".
Он возвращается с войны и по закону о льготах демобилизованным поступает на двухлетний курс в университет Техаса в Остине на специальность "администрация бизнеса", затем бросает колледж и несколько лет торгует сигаретами, пока, увлекшись по счастливой случайности продажей телевизоров, не открывает в Остине маленький телемагазин.
У них двое детей: девочка по имени Джоан и мальчик Роберт.
Старый брошенный дом так и стоит в Западном Техасе памятник временам, когда в нем росла американская семья. Его темный силуэт маячит на закате, а ветер стучит затерявшимся в доме чем-то.
И дальше… и дальше… и дальше (годы идут, жизнь есть жизнь, несчастья, удачи, счета и так далее, дети вырастают, женятся… дальше, и так далее, дальше) - и вот ему пятьдесят три года, семья собралась на пикник, брат и две сестры, все за деревянным столом, в Техасе ранний вечер, но мать не приехала, она слишком старая и никого больше не узнаёт.
Сестра не навещала ее с прошлого года, ей слишком больно на нее смотреть.
На столе тарелки с жареным мясом и салатом, молодой козленок, халапеньо, бутылки пива "Жемчужина" - и тут открывается правда.
Выпив четыре "Жемчужины", он с воодушевлением говорит о том, как они фермерствовали тогда, в 1930-х, и под конец выпаливает:
- Вы ничего не знали, а я видел привидение. У нас в доме жило привидение.
Все бросают еду, питье и смотрят друг на друга, на самом деле друг на друга не глядя. За столом очень тихо. Старшая сестра - ей пятьдесят пять - кладет вилку.
Затем брат говорит:
- Я думал, это привидение больше никто не видел. Боялся говорить. Думал, все решат, что я сошел с ума. Старая женщина с длинными волосами? В ночной рубашке?
- Да, она.
Опять тишина, только ее нарушает одна из сестер:
- Я тоже видела. Она входила, становилась у кровати и трогала мои волосы. Я боялась сказать.
Они поворачиваются к другой сестре, и та лишь медленно кивает. Так и сидят. Где-то играют техасские дети. Разбегаются их веселые голоса.
Он поднимается, берет бутылку "Жемчужины" и произносит тост в честь заброшенного дома, что стоит в сотне миль отсюда:
- За нее, за всех нас и за все эти годы.
Таков конец истории с привидением.
Никакой чести, просто ветер на равнинах Анконы
Никакой чести, просто ветер на равнинах Анконы, думал он, глядя на календарь и надеясь угадать, будет ли 3021 год таким же скучным, как 3020-й. Это невозможно, думал он, но дотом вспоминал прошлое. 3019-й был не менее скучен, чем 3018-й, а тот не отличался от 3017-го. Все одинаково. Года-близнецы.
Мысленно, однако со всей тщательностью он исследовал прошлое - очень скучные годы начинались с 2751-го, когда он прибыл на Анкону проверять экспериментально, проживет ли человек один 500 лет на продуваемых ветром равнинах.
Ну да, проживет, черт бы их побрал! - подумал он и решил не думать о 231 годе, оставшемся до конца эксперимента.
Посмотреть бы в глаза тому умнику, который это все придумал, но свист ветра усмирил его мысли, его гнев, и вот он уже не слышит ничего - только ветер продувает насквозь равнины Анконы.
Гробница неизвестного друга
Я встретил его на улице - почти своего старого знакомого. Мужчину с интересным и добрым лицом. К сожалению, мы никогда не встречались раньше. Могли бы подружиться, если б только встретились. Увидав его, я с трудом удержался: хотелось остановиться и позвать выпить - мы поболтали бы о прошлом, вспомнили общих друзей и знакомых. Как там поживает тот и этот? а ты не забыл, тогда ночью?..
Загвоздка в том, что у нас не было ничего общего, ведь прежде чем делить с человеком прошлое, с ним надо хотя бы познакомиться.
Человек прошел мимо, и на лице его не отразилось узнавание. На моем застыла точно такая же маска, но я подспудно чувствовал, что почти его знаю. Очень обидно, ведь мы не стали хорошими друзьями по единственной идиотской причине - мы никогда не встречались раньше.
Мы разошлись в разные стороны, и они поглотили всякую возможность нашей дружбы.
В Японии на ужин варю спагетти
Вчера - вчера в Токио я готовил японским друзьям на ужин спагетти. Все, что нужно, закупил в супермаркете для иностранцев.
Вот что я купил:
томатную пасту,
томатный соус,
зеленый и красный перец,
грибы,
базилик,
банку черных оливок без косточек,
макароны,
оливковое масло,
400 граммов мясного фарша,
немного сливочного масла,
две бутылки красного вина
и сыр пармезан.
Я принес продукты домой к одной своей японской подруге, все остальное нашлось у нее:
3 желтые луковицы,
орегано,
петрушка,
сахар,
соль и перец,
чеснок.
Потом стал готовить спагетти
Я резал, открывал, перемешивал, пока из кухни не запахло спагетти. Запах - как в десятках американских кухонь, где я готовил спагетти больше двадцати лет, отличалось лишь одно: в нескольких футах от моей стряпни в ведерке с водой плавали крошечные живые угри.
Никогда еще я не готовил спагетти в обществе угрей. Они выписывали круги, словно научно-фантастические отпрыски спагетти.
Бакен
Все время думаю, прыгнул он тогда с моста Золотые Ворота или нет. Подробности слишком нереальны, разорваны и кажутся намного дальше, чем были на самом деле.
Он стоял одновременно в нескольких футах и в миле от меня. По ту сторону перил, лицом к Сан-Франциско, он был готов к прыжку.
Пять или шесть человек стояли неподалеку, как статисты на гобелене. Видимо, он только что перелез через перила. Скоро тут соберется гораздо больше народу - пришьются, словно нелепые пуговицы, кто состраданием, а кто нездоровым любопытством.
То был молодой человек лет двадцати с небольшим в классической майке, какую носил Кларк Гейбл в "Это случилось однажды ночью". Плащ и рубашку он снял. Они лежали аккуратной кучкой рядом с перилами. Мама бы, наверное, им гордилась.
Он был очень бледен, бел, как идеальная наледь, и словно чем-то поражен - как будто на его глазах кто-то прыгнул только что с моста Золотые Ворота.
Я смотрел на это все, пока мы с двумя друзьями ползли по мосту в общем потоке машин. Я чувствовал: нужно остановиться, как-то ему помочь, но это невозможно, мы бы сделали только хуже - лишь добавили бы тяжести в ту уличную пробку, которая и без того забила его мысли.
Все, что можно, уже делалось.
Не знаю, почему он решил покончить с собой, - я очень хотел его остановить и не мог ничего сделать.
Этот юноша подобен одинокому бакену человечности, что потерялся в штормовой неразберихе, а мы - лишь беспомощные тени его угасающего света. Как во сне человек пытается управлять событиями, так и мы проехали мимо него, машина катилась в Сан-Франциско, словно катушка кинопленки, склеивая и монтируя себя, унося нас все дальше и дальше.
Синее небо
Вопрос: Как я мог это сделать?
Ответ: Ни на секунду не задумываясь, почему-то именно так представлялось мне естественным, необходимым, и я ничуть не жалею.
С этой мозаикой он возился три дня. Тысяча кусочков должны были сложиться в гавань, лодки и много синего неба.
Синее небо обернулось неразрешимой задачей.
Все остальное шло, как и было предопределено: час за часом, кусочек за кусочком появлялись гавань и лодки.
Настал черед синего неба.
Синего неба было много, в нем ничего, кроме него самого, и еще сотни кусочков до конца. Мой друг размышлял над ними весь тот долгий медленный вечер.
Кусочки категорически отказывались принимать форму. Наконец он сдался:
- Ничего, кроме синего неба. Ни облачка, ни подсказки. Одно и то же синее небо. Сдаюсь.
Он провалился в кровать и в судорожный сон.
Весь следующий день он не прикасался к мозаике.
Собранная на 80 процентов, она лежала на обеденном столе. Все готово, не считая двухсот кусочков синевы. Над лодками и гаванью зияла огромная дыра цвета столешницы. Странное зрелище. Небо не бывает коричневым.
Друг тщательно избегал этой мозаики.
Как будто на столе сидела собака Баскервилей. Он не желал иметь с этой псиной ничего общего.
Наступал вечер, мой друг сидел в гостиной в кресле-качалке и поглядывал в столовую, где, расположившись на столе, мозаика облизывала лапы.
- Я сдаюсь, - сказал он наконец, разбивая долгое молчание. - Мне ее не доделать. Синее небо безнадежно.
Не говоря ни слова, я встал, принес пылесос и включил его в розетку. Друг сидел и смотрел на меня. Он так ничего и не сказал, а я достал шланг и всосал мозаику со стола. Кусочек за кусочком она исчезала в пылесосе: гавань, лодки, незавершенное синее небо, - пока не ушло все, стол пуст, ни кусочка не осталось.
Я выдернул пылесос из розетки и унес его вместе с мозаикой.
Потом вернулся, и друг заговорил - впервые с той минуты, когда я взялся засасывать его мозаику.
- Там слишком много синего неба, - сказал он.
Нюх на хорошие продукты
Иногда я слишком небрежно набираю номер телефона. Промахиваюсь мимо цифр и начинаю заново, но ее номер я всегда набираю очень внимательно - так, словно работаю бухгалтером на стекольной фабрике.
Я только что набрал ее номер и теперь жду; телефон звонит… и… снова звонит.
Третий звонок…
И четвертый.
Я слушаю звонки очень внимательно - так, словно это сложная классическая музыка или двое интересных людей говорят о технической задаче.
Я слушаю так внимательно, что вижу телефон на маленьком деревянном столике у нее в комнате. Рядом лежит книга. Какой-то роман.
…седьмой звонок, и восьмой… Я так внимательно слушал звонки, что оказался в ее квартире, стою в темной комнате рядом с телефоном и слушаю, как он звонит.
Она не отвечает. Она ушла. Ее нет дома.
Мне надоел телефон, и я брожу по квартире. Включаю свет и разглядываю вещи. Смотрю на картину, которая мне нравится, и на постель. Я почти вижу свое отражение в ней, но это было в прошлом году.
На кухонном столе нераспечатанные конверты и счета. Такая у нее привычка. Она не любит открывать счета. Распечатывает остальные конверты, а счета оставляет на кухонном столе. Кипа растет. Иногда к ней приходят люди и так ужинают - за столом с нераспечатанными счетами.
Я открываю холодильник и смотрю, что там есть. Половина запеканки из тунца, полбутылки вина и помидор. Очень хороший на вид помидор. У нее большой талант выбирать продукты.
Кот заходит в кухню и глядит на меня. Он видел меня уже много раз. Я ему надоел. Он уходит.
Что теперь?
Телефон прозвонил уже двадцать раз, не меньше… а может, и больше. Ее нет дома.
Я вешаю трубку.
Исчезают до того, как открываются глаза
Нечем заняться - лишь волны памяти несут меня прочь от любого берега. Я лежал на кровати. Стоял ранний вечер того дня, в котором меня по-настоящему никогда не будет.
Бывают такие дни, в которых нас просто нет.
…исчезают до того, как открываются, глаза.
Я думал о давней-давней комнате и о предметах в той комнате. Я вспомнил их пять или шесть и сколько-то своих ощущений той комнаты, но оставалось и другое, чего я вспомнить не мог.
Я старался изо всех сил, но они не возвращались. Потом я это бросил, но дал себе обет. Я запишу все, что вспомнил из комнаты и ощущений, после чего пару-другую месяцев не буду заглядывать туда. Пройдет время, я достану записи и вспомню что-нибудь еще из предметов и ощущений той комнаты.
Лежа в кровати и плавая в безбрежной памяти, я думал, что это даже интересно.
Пока все хорошо, одно лишь плохо: когда день, которого никогда не было, переходил в вечер, я встал наконец с кровати, но забыл записать воспоминания о той комнате - более того, я целую неделю вплоть до сегодняшнего дня так о ней и не подумал, так что теперь я не помню из той комнаты вообще ничего.
Увы, давным-давно была на свете комната, которую я забыл.
Гарем
Почти невидимый он бродит по Токио, фотографируя красивых женщин. Его внешность, манеры и само присутствие незаметны до такой степени, что описать его не представляется возможным. Таких людей забываешь, даже когда на них смотришь, а стоит им исчезнуть из виду, они забыты окончательно.
Красивые женщины не обращают внимания на то, что он их фотографирует, а если и обращают, то мгновенно забывают.
У него тысячи фотографий красивых женщин. Он проявляет пленки в собственной лаборатории и печатает снимки в полный рост. Они висят у него в шкафу на тысячах вешалок.
Когда становится одиноко, он просто одну вынимает.
Монтанская любовь
Во вчерашней газете заметка о том, как мать, усевшись на сына-подростка, не подпускала к нему полицию.
Совершив преступление, мальчик прибежал домой к матери, и туда же явилась полиция - кажется, они это называют "по свежему следу". Полицейские достали наручники, но в эту минуту в комнату зашла мать и, увидев, что происходит, села на своего сына, чтобы полиция не могла его арестовать.
Представляю, какие мысли носились в полицейских головах при виде такого зрелища. Я почти вижу, как они уговаривают мать слезть со своего сына.
Что еще за дерьмовщина, кому это надо. Когда люди желают вам удачи, они же не имеют в виду такое, правда?
Ну хватит, мэм, вставайте.
Ну хватит, мэм, слезайте.
Женщину арестовали за сопротивление властям, выразившееся в "якобы" сидении на собственном сыне.
Кошачья канталупа
Канталупа оказалась совсем невкусной. Нужно было подержать ее подольше, чтоб созрела, а может, с ней вообще было что-то не то. Вполне допускаю, что канталупе с самого начала была уготована горькая судьба, но мы этого так и не узнаем, ибо у нее не было возможности себя проявить.
Доев ее с невнятным раздражением, мы с женой поставили тарелки на пол. Почему - не знаю. С таким же успехом мы могли поставить их на журнальный столик.
По дому бродил свежеодолженный кот. Мы жили в Монтане наездами, а потому соблазняли соседских котов обещаниями экстравагантных кошачьих деликатесов и бесплатным отпуском в парижском "Кошачьем Ритце". Слишком много развелось мышей. Коты оставались без Парижа. Мы перебирались из Монтаны в Калифорнию, а коты с ненужными паспортами - в свои дома.
Так или иначе, новый кот подошел к оставленной на полу канталупе и принялся внимательно изучать корку. Затем лизнул - в исследовательских целях. После чего этот кот, которому не суждено было применить свой французский, облизал несколько раз корки, но уже фамильярнее. И кот принялся за канталупу. Никогда раньше я не видел, чтобы коты ели канталупу. Я старался, но не мог представить, что напоминает коту вкус канталупы. Из нормальной кошачьей еды я не знаю ничего, хоть отдаленно напоминающего канталупу.
Мышей, птиц, сусликов, насекомых придется исключить из рассмотрения, равно как и такую домашнюю кошачью еду, как рыбу, курицу, молоко, а также все, что пакуют в банки, мешочки и коробки.
Что из оставшегося напоминает коту канталупа?
На эту тему у меня не было ни единой мысли, и вряд ли таковая появится в будущем, но одно я знаю точно: никогда в продуктовом магазине не найти мне на полке с кормом для животных кошачьей канталупы.
Розовая гавань Эла
Эл ходил в море десять лет и скопил за это время кое-какие деньги. Он любил, когда всем весело, и решил купить бар. Купил. Бар назывался "Веселая гавань Эла". Бар разорился, поскольку располагался в неудачном месте, а Эл ничего не понимал в барах и вдобавок не позволял своим друзьям платить за выпивку.
Управляя баром, он завел множество друзей. Все думал, что они придут еще и приведут с собой нормальных денежных посетителей, а те - других нормальных денежных посетителей. Бесплатная выпивка, которую он предлагал друзьям, была хорошей рекламой, призванной растянуть по всему миру сеть "Веселых гаваней Эла".
Один бар будет в Гонконге, один в Сиднее, по одному в Рио-де-Жанейро, Гонолулу, Денвере и Йокогаме; даже в Париже, Франция, "Веселая гавань Эла" предложит вам трехзвездочную закуску! Эл будет их навещать, проверять, как идут дела, - на личном самолете, непременно с личной стюардессой, сошедшей с центрального разворота "Плейбоя". Купив очередной "Плейбой" и развернув его посередине, вы увидите пустую страницу, поскольку девушка месяца в это время будет лететь в самолете и держать Эла за руку.
Теперь Эл живет с матерью.