Джас и слышать об этом не желала. Мысль об образовании, о том, что он уедет куда-то в колледж или на работу, пугала ее, она напилась и рыдала, говорила, что не может с ним расстаться, он не может ее бросить, она без него умрет. Он опустился на колени возле ее стула, обнял ее – ему тогда было пятнадцать, он обнимал ее так, будто они были старой супружеской парой, приговаривая: ш-ш, ш-ш, мамочка, все в порядке, я никогда тебя не брошу, я люблю тебя, мам, моя родная, мамочка…
Пожалуй, в этом была и моя вина. Я вдалбливала ему свои представления о том, что такое хорошо и что такое плохо: не дерись, будь добрым, будь храбрым, будь сильным. Держись своей семьи, своих друзей, храни верность. Всегда говори правду и ненавидь ложь. Да, даже так, я твердила ему это снова и снова. Я не хотела, чтобы он закончил, как я, запутавшись во лжи настолько, что невозможно свободно вздохнуть.
Честно говоря, думаю, я и не смогла бы отправить его в университет; в смысле – на какие деньги? Даже если бы он получил стипендию, – ни у Джас, ни у меня не было лишних денег, – ему пришлось бы работать и учиться, а на улице у него было куда больше возможностей легко заработать. Со временем, разумеется, я нашла работу получше, а потом смогла наскрести денег и выкупить магазин у Лиззи, старой хиппи, его прежней владелицы. "Магазин аксессуаров Лиззи" – так он тогда назывался. Несколько месяцев ушло у меня на то, чтобы избавиться от вони пачули, пропитавшей все деревянные поверхности. Денег у меня практически не было, а у Джас не нашлось бы и пары пенсов в кармане.
Так что я научила Натти, чему смогла. Всяким художественным штучкам – например, писать красивым почерком. Он гордился тем, что хорошо пишет, его друзья этого не умели. То же и с чтением: он гордился своей маленькой библиотекой. "Остров сокровищ", "Хоббит" и тому подобные вещи, подержанные книжки из "Оксфам", но он их любил. В каждой на первой странице он написал свой адрес: Натан Терри Севейдж, кв. 15, Ларч-хаус, Шоу-вуд, Брэдфорд, Западный Йоркшир, Англия, Соединенное Королевство, Мир, Вселенная, Космос. У меня все еще хранится его "Лев, колдунья и платяной шкаф"; страницы загнуты, обложка подклеена скотчем. Теперь эти книги кажутся старомодными; в наши дни детей такие вещи не привлекают, но ему они нравились, он любил старые истории, фантазии. Джас повторяла, что он унаследовал это от папочки – ну, понимаете, умный, книжки всякие читает и все такое.
В этом-то и была проблема. Ну, не единственная, но весьма значительная.
Натти вырос, как я описывала, красивым, сильным, здоровым. В этом он ничуть не походил на отца. Возможно, он унаследовал от Терри рост и длинные кости, но больше ничего. И все-таки его отец жил в нем.
Призрак Терри поселился у Натти в голове. Как бесконечный рефрен, закольцованный на кассете, звучащей в супермаркете, мечты Натти об исчезнувшем отце подогревали его веру, что он не такой, как другие парни, немного другой, и это лишь вопрос времени, Терри обязательно к нему вернется. Его сводило с ума, когда Джас заводила "друзей", вереницу никчемных, случайных, с запахом перегара и вороватыми лицами, хамоватых, тупых оборванцев, которых она притаскивала домой из клуба – рабочего, не танцевального – или паба, мужчин, с которыми она спала, потому что была одинока и рассчитывала на ласковые объятья, после того как они ее отымеют.
Что, если Терри вернется, когда здесь будут Дэйв, Фрэнк или Лен, провонявшие дом запахом своего тела, травой и сигаретами, раскидавшие пустые банки из-под крепкого пива? Натти, в свои десять лет не способный ничего с этим поделать, запирался в комнатушке со старым дешевым плейером и мечтал. Или оставался у меня и рассказывал о своих мечтах мне, не подозревая, что я наделала.
– Тетушка Билли.
– М-м, что, милый?
– Тетушка Билли, мой папа, я думаю, он ушел, чтобы стать шпионом, понимаешь, как Джеймс Бонд в кино на машине с ракетами и пистолетом и…
– Может быть, солнышко, кто знает…
– Он приедет и заберет меня, когда я вырасту, он приедет на машине и привезет мне кучу всего, и мы вместе будем шпионами и поедем в Америку…
– Пора спать, родной, пойдем, тебе пора ложиться и…
– Ты как думаешь, когда он вернется, мой папа? Мама говорит, он может вернуться в любой момент; а что, если я усну и его не увижу?
– Не забивай себе голову, милый, не думай об этом, Натти…
Иногда Терри был ковбоем, скачущим по прерии, или астронавтом, или золотоискателем в Австралии. Что бы Натти ни придумывал, история была всегда одна и та же: в один прекрасный день Терри вернется с полным чемоданом подарков, возьмет Натти на руки и поклянется, что оставил его только для того, чтобы заработать кучу денег или стать шпионом и служить родине. И что он никогда-никогда не забывал любимого сына.
Затем шла некоторая путаница в деталях, но все мы жили долго и счастливо.
Бросив школу, Натти перестал об этом говорить, но все, что он делал, преследовало одну цель. Когда Терри вернется, он будет гордиться своим сыном. Может быть, не в том смысле, как это понимают некоторые, – хороший парень с белым воротничком, домом в пригороде и милой, покладистой женушкой. Нет, Герой Терри совсем другой. Душа общества, заводила и сострясатель основ. Толстая золотая цепь, здоровенные кроссовки "Найки" за 150 фунтов и по красотке под мышкой. Натти дождется своего старика, и они сразу же поладят, потому что отец придет от него в восторг. И Джас, магическим образом помолодев и очистившись, поселится в опрятном домике где-нибудь в деревне, упадет в объятья Терри, и они превратятся в милую стареющую пару, посиживающую в сумерках в саду у розового коттеджа.
И, разумеется, Натти будет королем окрестностей, эта часть фантазии стала правдой, но с Джас – совсем другое дело.
Я налила чистой воды в кошачьи миски и выбранила кошек за то, что по ночам устраивают в доме вечеринки со своими товарками, заперла дверь, разделась и собралась ложиться спать, и тут вдруг содрогнулась при мысли, что сделает Натти, если застукает Джас за попрошайничеством на наркотики. Мне нужно завтра вечером пойти к ней, поговорить, объяснить, что она делает с Натти, раз она сама этого не понимает.
Через несколько минут Чингиз прыгнул на кровать и растянулся на простыне, которой я укрывалась, затем Каирка улеглась подругую сторону, придавив мне ноги. Я попыталась отодвинуться, но Чингиз раздраженно заворчал. Полоумный старый дьявол. Господи, он на меня ворчит, точно я его жена.
Помолившись о хороших снах, полная благих намерений, я заснула.
Глава девятнадцатая
– Лекки, я не могу, я… я неподходяще одета…
Лекки покачала головой, на лице недоверие.
– Ну, и во что бы ты переоделась? В тряпку еще чернее? Перестань, милая, пожа-алуйста, прошу тебя, Том зайдет, он на тебя запал, ты же знаешь, у него… я одолжу тебе какую-нибудь косметику и этот, ага, черный вечерний кардиган с бисером, который тебе нравится, наденешь подвеску из зеленого янтаря, которую ты еще не надевала, мы перекусим у меня, а затем поедем, Билли, сегодня вечер пятницы, ты хоть помнишь, когда ты последний раз куда-нибудь выбиралась в пятницу? Я уж не говорю о субботе и любом другом дне…
– Ну…
– Да! Получилось! О, это будет весело, я клянусь, Тина Би! Как она поет: Ууууу, sol y sombre, дум-дум-дум, мой латинский любовник… Ты помнишь? Нет слов, а мне так нравилось! Ты видела ее последние фотографии? В "Хелло" напечатали репортаж о ее возвращении – фото ее дома, я смеялась как ненормальная. Не говоря уже об огромных новых сиськах и ботоксе! А эти губы! Ну вылитая гуппи! Как шины, сплошной коллаген, а какая тощая? Это все йога, конечно… – Лекки махнула рукой, ее лицо светилось от радости. – Она теперь стала гей-иконой, я тебе говорю, все йоркширские голубые там будут!
– Том вовсе на меня не…
– Он еще как, он сказал, что считает, что ты умная, по-настоящему интересная и к тому же у него пунктик насчет Женщин Постарше… Я не хочу сказать, что ты намного старше его, ему сейчас около сорока, и не смотри на меня так, ты меня поняла. Он славный, Билли, он славный парень; да, он развелся, но они расстались по-дружески, никаких препятствий, у него хорошая работа, он начитанный, ради всего святого, он не дурак, и я думаю…
– Да, я знаю, о чем ты думаешь – нет, я знаю, знаю, ты права, да, как всегда, ладно, продолжай, сводня, заноза в заднице, это будет смешно…
– Еще бы…
И в самом деле было очень весело. "Пчелка" (ранее "Свингеры", ранее "Кавалеры рока", а еще раньше "Звездный бальный зал") была набита битком, до самого гигантского зеркального шара геями, трансвеститами, наряженными в костюмы из бурного прошлого Тины"; мой любимый – "Королева Джунглей" (хотя Лекки голосовала за мини-платье в стиле фламенко и красные сверкающие туфли на платформе – наряд, напяленный на парня больше шести футов ростом с плечами грузчика), нахмуренными истинными поклонниками Тины Би, которым не нравилось, что их идола (пусть и падшего) передразнивают визгливые женоподобные создания в обтягивающих майках с портретами Тины и публика, вроде нашей маленькой группы, которой просто захотелось развлечься.
Стоя в очереди в туалет, я была счастлива, как не бывала многие годы. Лекки права, Том казался славным парнем и явно был заинтересован. Я была благодарна Лекки за то, что она убедила меня подкраситься; я позволила ей обрызгать меня ее новым любимым парфюмом. Я чувствовала себя женственной, привлекательной. Это и впрямь было очень приятно.
Легкая эйфория не успела пройти, когда бледная, похмельная, но настойчивая Лекки весь следующий день долго и тщательно расспрашивала меня о каждом жесте и взгляде Тома. Бросив разыгрывать Торквемаду, она принималась, задыхаясь, в подробностях расписывать всем и каждому, в том числе довольным покупателям, гигантский силиконовый бюст мисс Би и рассказывать, как та не может шевелить мускулами лица после инъекций ботокса и как поет, раздвигая гротескно раздутые губы – такой ловкости она не могла достигнуть прежде, когда ее губы были просто старыми добрыми губами, как всем известно.
Было уже около пяти, я все смеялась над ее рассказами, и тут зазвонил мой мобильник.
– Тебе нужно зайти к маме, Билли, ты должна зайти к маме…
– Натти, что случилось? В чем дело?
У него был ужасно взволнованный голос, и он никогда не называл меня просто Билли, без "тетушки", – только если очень расстраивался. Внезапно сердце у меня заколотилось. Джас, наверняка что-то с Джас. Передозировка? О господи. Я пригладила волосы трясущейся Рукой и попыталась отдышаться. Тихий голосок отозвался эхом в моей голове: так тебе и надо, была счастлива, а теперь смотри, что получилось. О, Джас, ради всего святого, не умирай, пожалуйста.
– Билли, просто приходи, приходи прямо сейчас, Билли, они нашли моего отца.
– Что… – Я рухнула на стул в полуобморочном состоянии, желудок взбунтовался.
– В газете, в "Кларион", они разыскивают пропавших людей и там много фотографий, мой отец, там фото моего отца…
Я с трудом сглотнула.
– Но… ты сказал, его нашли…
– Ну, пока нет, но найдут, Билли, найдут, ты должна прийти, Билли, мама обкололась черным, а к нам приперлась моя бабка и не дает ей покоя, это она послала фотографию в газету, когда они написали, что родственники могут им сообщать о тех, кто пропал, и что копы жопу от стула не отрывают, и что это национальный позор, и они будут все расследовать, и теперь она говорит маме, что это мама должна была сделать, мол, ей на отца наплевать, потому что, если б ей было не все равно, она бы так и… Билли, тут настоящий дурдом, честно…
За минуту, пока он рассказывал, мой мир распался на части. Вот так. Тик-тик-тик. Сделано. Кончено. Я сглотнула желчь и закрыла глаза, в голове все плыло.
– Билли? Билли? Ты здесь?
Я должна ему ответить.
– Да, да, прости милый, просто я немного в шоке…
– Насчет шока это верно, да это безумие, блядь, безумие, прости. Но знаешь, просто… Боже, отец в газете, на первой странице. Он увидит себя, понимаешь. Он увидит и вернется домой…
– Натти, Натти, успокойся, милый, послушай… я приду, как только смогу, просто не принимай это близко к сердцу, хорошо? Присмотри за Джас, поставь чайник или что там, я скоро приду, обещаю, о'кей? О'кей?
– Да, только поторопись, хорошо?
– Да, я обещаю. Мне нужно идти, я люблю тебя, Натти.
– Я тоже тебя люблю, тетушка Билли.
Он говорил так, будто ему снова двенадцать; годы отступили, его детские фантазии вернулись к жизни, распустились в его плодородном мозгу, словно туго свернутый японский бумажный цветок, который опустили в стакан с водой. Я захлопнула телефон и отложила его очень осторожно, точно он опасен. Затем села, положив локти на грязный стол и прикрыла руками нос и рот. Я слышала свое прерывистое дыхание и ощущала кислый запах желтого страха на ладонях. Мне стало ужасно холодно. Несмотря на жару и духоту в комнатушке без окон меня, била дрожь. Внезапно внутренности сжало спазмом, захотелось в туалет. Я бросилась в уборную мимо изумленной Лекки и успела снять штаны и сесть, прежде чем все вышло из тела с волной жара. Трясясь, я скрючилась в зловонии, опустив голову на руки, и попыталась успокоить себя, как всегда это делала, только на сей раз не сработало.
В дверь постучали.
– Билли? Билли, с тобой все в порядке?
– Да… да, я просто, наверное, что-то съела. Все в порядке, спасибо, милая.
– Ну, хорошо, я поставлю чайник, заварю чай с мятой; ты уверена, что здорова? Может, сбегать в "Бутс" за чем-нибудь, пока аптеки не закрылись?
– Нет, все хорошо, мне уже лучше. Чай не помешал бы, спасибо.
Я услышала, как она уходит, цокая каблучками.
Я привела себя в порядок и вымыла трясущиеся руки. Холодная вода, текущая по запястьям, и чистый резкий запах цитрусового мыла немного привели меня в чувство. Я еще раз вымыла руки; мне почему-то казалось, что очень важно быть совершенно чистой. Я уже собиралась проделать это в третий раз, но остановила себя и медленно, глубоко вдохнула зловонный воздух. Затем собралась, вытерла холодный пот с лица и шеи куском влажной туалетной бумаги. Я была выжата как лимон и ужасно устала, точно перетрудилась, и мышцы отказывались служить. Прислонившись к краю раковины, я посмотрелась в потемневшее зеркальце и поправила волосы.
В тусклом свете над моими траурными одеждами колыхалась пепельно-бледная маска: глаза огромные и запавшие, щеки впалые, бескровные губы плотно сжаты. Я секунду смотрела на себя, затем сухо усмехнулась одними губами.
– Пошли, ты сможешь, – прошептала я. – Ты сможешь.
Я засмеялась – безрадостно, беззвучно. А какой у меня выбор? Какой у меня был выбор с тех пор, как это случилось? Я ждала этого всю свою взрослую жизнь; меч висел над моей головой на волоске. Теперь волосок почти оборвался. Я открыла дверь и вышла в будущий распад.
Глава двадцатая
И по сей день не помню, как доехала до дома Джас. Видимо, от аварии меня уберегло то, что я годами ездила по этой дороге бесчисленное множество раз. Должно быть, сработал автопилот.
Я остановилась на улице и припарковалась, как идиотка, въехав передними колесами в бордюр. Я горжусь тем, как вожу машину, но сейчас меня это не волновало. Это не имело никакого значения. Ничто не имело значения.
В вонючем подъезде я увидела, как по лестнице спускается одна из подружек Натти; ее хорошенькое коричневое личико хмурилось, масса тонких косичек свисали, как цепи, из-под бейсболки "Бёрберри". Я не приняла ее гримасы на свой счет; подростки в ее возрасте вечно дуются. Присмотревшись, я увидела, что из-под маски крутой девчонки проглядывает другое лицо. Ее нижняя губа ужасно Дрожала, ноздри сужены, как будто она изо всех сил старается не заплакать. Очень юная, не больше шестнадцати, если не меньше, и уже не впервые где-то на краю сознания я ощутила острый укол беспокойства по поводу пристрастия Натти к столь юным девочкам. О'кей, девушки сейчас очень рано взрослеют, и все-таки, когда все уляжется, я с ним поговорю. Это не дело, ему следует завести отношения со сверстницей. Я вздохнула: да что я могу поделать? Девушки от него без ума, особенно вот такие, он для них – настоящая жизнь, парень, сошедший с картинки, они бегают за ним, болтаются под балконом, зовут его, обжимаются с ним в подъездах. Ни один парень не устоит против знаков внимания хорошеньких девушек, но нет. Никаких оправданий. Эта слишком молода, бедняжка; похоже, у нее разбито сердце.
Я легко могла вообразить, как она крутится вокруг Натти, сгорая от желания поиграть со своим ленивым золотым котиком, своей живой куклой, и вдруг обнаруживает перед собой обезумевшего измученного мужчину, у которого нет на нее времени. Не женщина, не ребенок, у нее нет эмоционального опыта, она не знает, как с этим справляться, для нее это как удар по лицу – ее не торопятся любить. Она намеревалась проскочить мимо меня, но я придержала ее за рукав.
– Винус, ты была у Натти? – Удивительно, как спокойно и естественно звучал мой голос.
Винус недовольно скривилась и накрутила на палец косичку; ее длинные, закругленные акриловые ногти были раскрашены в тон кепке. Она пришла в замешательство, поскольку была расстроена и старалась взять себя в руки; к тому же, как все подростки, она терпеть не могла разговаривать со взрослыми. Она даже толком не знала, как меня называть.
– Да, мисс, э-э, Билли.
– Как твоя мама? А Грейс? Все хорошо?
Мне ужасно не хотелось взбираться по лестнице, даже если придется расстроить этого ребенка, заставив ее побеседовать со мной. Я нуждалась в передышке, мне тоже нужно было взять себя в руки.
– Ага… Ух, мне пора. Мама звонила, говорит, чай готов.
Винус явно возмутило упоминание ее сестры Грейс, известной в округе как Отвязная Грейс, одно из прошлых увлечений Натти.
– Ну, передавай привет семье.
Но Винус уже ушла; подпрыгивающий конский хвост – вот и все ее прощание.
Я постояла минутку, глядя, как она шагает по улице, затем направилась к лестнице. Я чудовищно устала. Подъезд вонял мочой и был расписан слоями непристойностей, детских любовных признаний "Кэрри + Марк = Любовь" и дурацкими изречениями. Вздыхая, я забросила сумку повыше на плечо и полезла вверх.
Шагая по балкону, я увидела Мартышку, выскользнувшего из квартиры Джас. При виде меня его обезьянье личико просияло, он улыбнулся. Его редкие улыбки показывают, уже в который раз подумала я, каким симпатичным парнем он мог бы быть. Он в меня чуть не врезался; он вечно спотыкался из-за своей кособокой походки. Остановившись, он быстро и бессвязно забормотал.
– Полегче, милый, успокойся, помедленнее, в чем дело, Ли? – Я никогда не называла его Мартышкой в лицо. Я не была настолько жестока.