Том за это время откинул одеяла на обеих кроватях. Не говоря ни слова, она вошла в комнату, держа перед собой прокладку. Мгновение он стоял как парализованный с открытым ртом, наконец хлопнул себя по лбу и покачал головой.
- О'кей! О'кей! - сказал он с натянутой улыбкой, показал на кровать и развел руками. Потом поставил свой стакан с водой на дальнюю тумбочку и положил две из четырех подушек так, что они разделили кровати. И показал ей на одну из них. - О'кей? - повторил он.
Дорте выбросила прокладку обратно в корзину, вымыла еще раз руки, закрыла дверь ванной и села на показанную ей кровать. Странные звуки, которые рвались из нее, остановить было невозможно. Она не видела, но чувствовала, что он стоит там. Через некоторое время звуки иссякли, словно вытекли в закрытое окно. Она рукой вытерла лицо.
Он повернулся к ней спиной и начал раздеваться. Когда он, аккуратно сложив брюки по складке, повесил их на спинку стула, ключи упали на пол. Он поднял их и положил на тумбочку. Оставшись в полосатых трусах–боксерах, он показал на нее, словно хотел напомнить, что ей тоже следует раздеться. Но она продолжала сидеть, не двигаясь. Тогда он погасил лампу на тумбочке и повернулся к ней спиной.
Несколько минут она продолжала сидеть, тяжело дыша. Повернув голову в его сторону, она увидела, что ключей на тумбочке больше нет. Может быть, он положил их под подушку? Она погасила лампу со своей стороны и разделась. Но брюки взяла с собой в кровать, а джемпер вообще так и не сняла. Осторожно протянув правую руку, она убедилась, что он не убрал разделявшие их подушки.
Сперва Дорте лежала и ждала, что он вот–вот набросится на нее. Она напряглась. Но Том улегся поудобнее и плотнее закутался в одеяло. Вскоре по его дыханию она поняла, что он спит. Постепенно подбородок у нее перестал дрожать. В ступнях возникло странное тепло, оно поднялось к щиколоткам, а потом заполнило ее целиком. Она ощупала кровать, на которой лежала. Осмелев, даже пошевелилась. Легла на спину и открыла глаза. Свет с улицы белой полосой падал на стену. Скосив глаза в сторону, она могла видеть возвышение, бывшее телом Тома. Оно было похоже на гряду холмов.
Дорте проснулась от его голоса и сразу вспомнила где находится. Том в трусах сидел на стуле у окна и говорил по телефону. Не шевелясь, она наблюдала за ним. Сначала его голос звучал спокойно и нейтрально, свободной рукой он почесал бедро. Потом в голосе послышалась твердость, иногда он отрицательно мотал головой или энергично кивал. Наконец он улыбнулся.
- O'key! Yes! - сказал он, подходя к кровати. Там он склонился над Дорте и протянул ей мобильный телефон.
- Алло? Дорте? - Она не сразу узнала голос Людвикаса.
- Да…
- Он не хочет брать Ольгу в Норвегию. Он хочет взять тебя! Он хорошо платит.
- Кому он будет платить? Мне?
- Не будь дурой! Он купил тебя! Никаких денег ты не получишь. С тобой были только расходы. Поездка, жилье, еда. И до черта грязи.
- Куда?.. Куда я должна ехать?
- А хрен его знает! Спроси у Тома, - сердито ответил Людвикас.
- Я не понимаю, что он говорит.
- Со временем поймешь! Я спущусь с твоими вещами, когда вы будете проезжать мимо. Вы уедете уже сегодня.
Она не сводила глаз со склонившегося над ней мужчины. Со стены у него за спиной. С соска на его обнаженной груди. Темное пятно на гладкой коже. Из–под кожи выпирали ребра. Грудь поднималась и опускалась. Она смотрела на его еще висящую между ними в воздухе руку, готовую взять телефонную трубку. И вспомнила, что всю ночь проспала, не слыша собачьего лая или голоса Хозяина Собаки. Прокашлявшись, она сказала:
- Не забудь отдать мой паспорт. И слоника, который лежит в кровати… Ольга знает…
- Хорошо! Паспорт! Yes! - сказал Том с улыбкой, забрал у нее телефон и еще немного поговорил с Людвикасом. Закончив разговор, он потянулся, зевнул, дружески похлопал ее по плечу и показал на ванную, потом на себя. - О'кей? - спросил он.
- О'кей! - ответила она и вздохнула, только когда он закрыл за собой дверь. Тогда она быстро сунула руку к нему под подушку, но ключей там не оказалось. Видно, он взял их с собой в ванную вместе с портфелем. Она надела брюки и легла в ожидании. Слышалось журчание воды. И его голос, поющий странную песню на этом мягко–жестком языке. Совершенно непонятном. Ей никогда его не выучить. Да и зачем? Как только она получит свой паспорт, она сумеет убежать домой. Вера скажет: "Глупая девчонка! Как это тебе пришло в голову уехать от нас!" Но они будут плакать от радости. Все трое. Мать не станет мучить ее расспросами. А раны зарастают. К счастью, они не на видном месте. Все скрыто. Никто ничего не узнает. Потому что она сама этого не знает.
14
Автомобиль был, конечно, новый - серый, блестящий. В нем отражались деревья и окна. Отражение в капоте проходивших мимо людей было выпуклое, как в кривом зеркале. Том открыл заднюю дверцу и поставил туда свой портфель. И сам отразился в этом зеркале. Дверца захлопнулась.
Пока они ехали в ту квартиру, Дорте думала, что Ольга, конечно, сердится, что с Томом поехала не она. Может, она из мести не положит с ее вещами серого слоника? Когда Людвикас спустился вниз с ее чемоданом, Ольги с ним не было. Еще бы! Людвикас усмехнулся и протянул Дорте незавернутый пакет прокладок.
- Прощальный подарок от Ольги, - хохотнул он.
Дорте не ответила и положила пакет в сумочку. Ту, что Вера отдала ей, потому что сочла ее слишком детской. Красный лак и "молния" с кисточкой. Одно большое отделение и несколько маленьких.
Том положил свой портфель на капот и дал Людвикасу какой–то конверт. Людвикас открыл его, вытащил несколько купюр, кивнул и начал считать.
Потом еще раз кивнул и достал из своего мешочка на груди паспорт Дорте. Том стоял спиной к Дорте, поэтому она не видела, куда он спрятал паспорт, в портфель или в карман. Уже в дороге она все время думала, как ей лучше добраться до своего паспорта. Накануне вечером Том повесил пиджак на вешалку, ничего не достав из карманов. Но тогда у него еще не было ее паспорта. Она не представляла себе, где и когда он снимет пиджак в следующий раз. Не знала даже, куда они едут, Людвикас сказал ей на прощание:
- Теперь ты принадлежишь Тому! Он оплатил все, что ты нам задолжала. Хороший парень, с ним приятно иметь дело. У него есть знакомая, она говорит по–русски. Сможешь с ней разговаривать. Но смотри, веди себя там прилично! Если у него будут с тобой неприятности или у тебя не прекратится кровотечение, тебя нам вернут, и тогда плакали наши денежки. Он обещал хорошо с тобой обращаться. Но если ты выкинешь какую–нибудь глупость, тебе не поздоровится. Он всюду найдет тебя. Будь уверена!
Пока Том держал руль и вел машину, Дорте чувствовала себя почти свободной. Выехав из города, они через некоторое время остановились у бензоколонки. Том вынул ключ из замка зажигания, повернулся к Дорте и сделал знак, чтобы она шла за ним. Она нехотя вылезла из машины. На мгновение ей пришла мысль убежать. Но куда? Вокруг так светло. Он все равно найдет ее. Здесь никто не поймет того, что она говорит.
Он взял ее за руку, словно они были влюбленной парой. В киоске он купил газету, с фотографией потного человека в футболке на первой странице, фрукты шоколад и четыре бутылки воды. Расплатившись, Том отвел ее за киоск, где были уборные, и ждал, пока она была в кабинке. Она так и не поняла, рискнул ли он сам зайти в уборную или стерег ее, боясь, как бы она не убежала в это время. Может, просто справил нужду в кустах?
Вскоре он включил в машине музыку.
- Бах! - сказал он, покачивая в такт головой, словно целиком отдался музыке. Она отметила, что ей, как и ему, приятно слушать эту музыку, с обеих сторон мимо летели дома и деревья. По временам она даже забывала, что с ней случилось и что ее ждет. Один раз, меняя позу, она приподнялась, опершись о сиденье. Прокладка натирала. Он искоса взглянул на нее и что–то сказал по–английски. Она не поняла, и он кивнул на заднее сиденье. Машина угрожающе вильнула к разделительной полосе. Дорте поспешно замотала головой. От одной мысли, как ее растрясет на заднем сиденье, ее замутило. Том свернул на боковую дорогу, отделенную от шоссе густым лесом, и остановил машину. Сердце у Дорте подпрыгнуло от страха. Что он еще надумал?
Он вышел из машины, распахнул дверцу с ее стороны и склонился к ней. Она закрыла глаза. Металлический щелчок, раздавшийся, когда он отстегивал ее ремень, показался ей раскатом грома. В глазах зарябило. Он что–то сказал - но она опять не поняла - и сделал какую–то манипуляцию, отчего спинка ее сиденья откинулась назад. Телу Дорте оставалось только последовать за ней. Потом он взял плед с заднего сиденья и укрыл ее почти целиком. Выражение его лица напоминало выражение матери, когда она огорчалась за Веру. Оно оказалось слишком близко от Дорте. Нижняя губа была больше верхней, словно подчеркивала, кто здесь главный.
- О'кей?
- О'кей, - прошептала она.
Наконец он как будто о чем–то вспомнил, наклонился глубже в машину и стал возиться с ее ногами. Снял с нее туфли, сперва одну, потом - другую. Его теплые руки сомкнулись вокруг ее ступней, она словно опустила ноги в горячую воду. В ту же минуту по ветровому стеклу забарабанили капли дождя. Порыв за порывом мягко стучали в окно. Пока он заворачивал ее ноги в плед, капли, собравшись в ручейки, побежали по его спине, по шее, очевидно, даже за уши, потому что в конце концов они повисли на мочке уха. Запахло влажной лесной почвой.
Они проехали через еловый лес, мимо полей и селений, надписи на дорожных знаках ничего не говорили Дорте. Не отрывая глаз от дороги, Том вставил в проигрыватель новый диск. Время от времени они пили каждый из своей бутылки и ели шоколад.
Должно быть, Дорте заснула. Вдруг она вздрогнула и проснулась. Машина стояла возле кафе, окруженного лесом и скалами. Ей нужно было в уборную. Перед тем как заснуть, Дорте выпила почти целую бутылку воды. Он тоже. Она сама отвинчивала для него пробку и давала бутылку, когда он протягивал руку и глядел на нее. И каждый раз он ее благодарил.
Она надела туфли и вышла из машины. Лицо и шею обдало свежей прохладой. Некоторые деревья были еще зеленые, другие уже желтые и красные. На земле стояло ведерко, полное грибов. Почти как дома.
И все–таки тут все было другим. Том обошел вокруг машины и взял ее под руку. Она не смотрела на него. Он поднял ее сумочку, которую она уронила во время сна, и протянул ей. Потом повесил на себя черный портфель, и они пошли по площадке между машин. Две ступеньки, крыльцо - и они оказались в кафе. Как будто зная, что ей надо, он показал на двери уборной. Дорте качнулась, когда он отпустил ее. Мохнатые пятна заплясали перед глазами.
Дверь уборной запиралась изнутри, и Дорте оказалась одна. Оправившись, она взглянула в унитаз и увидела, что после нее там осталось что–то, похожее на борщ. Что же делается у нее внутри, если так выглядит ее моча? Два раза кто–то подергал дверь уборной, пока она отдыхала. Потом все стихло. Лицо в зеркале над раковиной было белое как бумага. Волосы прямыми прядями висели вдоль щек. Глаза напоминали старые оконные стекла. Губы в струпьях и в трещинах. Она достала гигиеническую помаду и намазала губы.
Том ждал ее у двери. Он улыбнулся и что–то сказал ей. Голос был почти дружелюбный. Что–то о том, что им нужно поесть. Они подошли к стойке, уставленной мисками и блюдами. От них вкусно пахло. Том показал на цыпленка, салат и вопросительно посмотрел на нее. Она кивнула и попыталась объяснить ему, что ей хочется молока. Они нашли свободный столик, и Том снял тарелки с подноса. Ладони у него были узкие, пальцы длинные, по тыльной части ладони бежали большие вены. Суставы пальцев едва не прорывали кожу.
Над столом висела большая лампа с полосатым абажуром. Свет резал глаза. Дорте попыталась достать вилку с ножом, которые были туго закручены в бумажную салфетку. Пальцы ее не слушались. Два раза пакет падал на стол. От усталости или еще от чего–то у нее кружилась голова. Она сдалась и опустила руки. Он что–то сказал по–английски. Она посмотрела на него и, кажется, поняла его слова. Глаза у Тома были голубые. Ярко–голубые. Он взял ее прибор и молча ловко снял с него салфетку. Протянул Дорте нож с вилкой и, не встречаясь с ней глазами, положил рядом салфетку.
- O'key… little thing… O'key. Easy, easy… Please eat!{2} На одном кусочке цыпленка с краю выступила кровь. Дорте затошнило. Она спрятала этот кусочек под горкой риса и внушила себе, что хочет есть. Сначала она долго держала еду на вилке, потом подносила к губам. Рис упрямо не держался на вилке. Вскоре у нее на коленях насыпалась уже целая горка.
Том первый кончил есть, он откинулся на спинку стула и вздохнул. Потом неожиданно произнес ее имя: "Дорте!" Словно лязгнула велосипедная цепь.
Было темно, когда они въехали на какой–то двор. Наверное, это была усадьба. Двор окружали большие деревянные постройки. Перед Дорте тут же возникла черная собака и ее хозяин. Усадьбу плотно обступили большие ели. Они слились в единую черную стену, лишь верхушки отделяли их друг от друга.
Холод охватил Дорте, как только Том открыл дверцу машины. Земля была твердая, точно камень, холод проникал сквозь подошвы. Некоторые окна были освещены. Том достал какую–то одежду из своего чемодана и сунул в сумку, потом взял в руку сумку и чемодан Дорте. Другой рукой он крепко обнял ее и повел через двор.
В холле с массивной, темной мебелью за стойкой сидела какая–то женщина. На маленьких полочках у нее за спиной лежали ключи. К каждому был прикреплен кусочек оленьего рога. Том получил ключ и кивнул на входную дверь. Они должны были куда–то идти. В "баню"? Дорте покачала головой и отказалась уходить из холла. Когда Том заговорил с нею, его рот вдруг оказался у него на лбу. Она хотела схватиться за спинку стула, но промахнулась.
Шерсть? Грубое шерстяное одеяло? Дорте с облегчением обнаружила, что она не раздета. С нее сняли только туфли. Она услышала треск и почувствовала запах горящих дров. Не открывая глаз, она поняла, что находится в комнате с открытым очагом, в комнате был еще кто–то кроме нее. Увидев лицо Тома, она все вспомнила. Но здесь не было кресел. Только стол и стулья из светлого некрашеного дерева. И никого, кроме Тома. Но в комнате было две двери.
Обхватив сзади ее шею, он посадил ее и поднес к ее губам стакан с водой. Что–то сказал. Он хотел, чтобы она разделась и сняла брюки. Она всхлипнула, не сопротивляясь. Он отнес ее в ванную, где пахло нагретыми бревнами и мылом. Посадил на крышку унитаза и вопросительно посмотрел на нее.
Она прислонилась к стене и кивнула. Он недолго постоял, отвернувшись от нее. Но она знала, что он следит за ней. Когда она чуть не упала, он протянул руки и держал их, не прикасаясь к ней - как перила. Потом он вышел и принес ее сумку и чемодан. Открыл чемодан и поставил рядом с ней. Наконец он вышел и закрыл за собой дверь.
Дорте сползла на пол. Так было лучше, по крайней мере падать было уже некуда. Потом сосредоточилась на главном. Расстегнуть молнию. Спустить джинсы. Вспомнить, где в чемодане лежит ночная сорочка. Она искала ощупью, шаря руками, точно слепая. Сунула грязные трусики в пластиковый пакет, лежащий слева. Протянула руку за красной сумочкой. Открыла молнию. Достала прокладку. По спине у нее бежал пот. Она успела подумать, что ей плохо. И ударилась головой о крышку унитаза.
Ее привел в себя громкий крик. Тут же зажегся свет. Она стояла у двери, цепляясь за круглую вешалку, и кричала. В кровати напротив нее сидел мужчина и пристально смотрел на нее большими совиными глазами. Том. От облегчения Дорте сжалась, точно выжатая тряпка. И сползла по стене на пол. Села. Ей нужно было время, чтобы вернуться в действительность. Непонятная речь Тома звучала из лодки, плывшей посередине реки, там, где было самое широкое место.
Отец сидел на стуле и вслух читал о Вавилонском столпотворении, после которого каждый народ стал говорить на своем языке. По голосу казалось, будто у него начинается простуда. Дорте видела спиралеобразную башню к югу от Вавилона. Высотой в пятьдесят метров, она была построена в честь Набу, бога мудрости и писцового искусства. Отец протянул ей книгу, чтобы она прочитала сама, потом откинулся на спинку кресла и ждал. Она помедлила немного и наконец услышала свой голос:
"Эта башня так и не была достроена, потому что подрядчики оказались слишком скупы. Один рабочий сорвался и разбился насмерть, но подрядчики просто убрали его труп и продолжали строительство. Позже еще несколько рабочих разбились насмерть. Подрядчики жаловались, что камни выпадают из кладки и это замедляет работу. Они больше думали о выпадающих камнях, чем о разбившихся людях. Богу это не понравилось, и Он наслал на них смешение, из–за которого они перестали понимать язык друг друга Это должно было напоминать людям, что Он покарает их, если они переступят грань, не думая о своих ближних. И когда люди перестали понимать речь друг друга, они стали чужими друг другу".
Она дочитала, и воцарилась тишина. Ей хотелось, чтобы отец сказал что–нибудь, хотелось быть уверенной, что он понял все, что она прочитала. Но он молчал.
- Вот бы увидеть это, - прошептала она, прижавшись щекой к его щеке.
Отец ответил ей голосом человека, у которого начинается насморк, но она не поняла, что он пытался ей сказать. Бесконечное отчаяние скопилось у него в горле, как мокрота.
15
Том показывал ей все, и она старалась понять английские слова. Как включается свет, электрические конфорки, духовка. Где лежат кухонные принадлежности. Где она найдет чистые полотенца и постельное белье. В ванной все сверкало, словно чистоту там навела мать. Дорте предназначалась меньшая из двух спален. Комод, шкаф для одежды, тумбочка и постель. Постельное белье было свежее, на нем красовались маки. Книжные полки вдоль стен пустовали. Том показал ей только одну комнату, ту, в которой она будет спать. Может, владелец второй спальни просто отсутствует? Или там спит он сам?
На кухне стоял холодильник, набитый продуктами. Молоко! Сидя за кухонным столом и глядя, как Том жарит яичницу с беконом и режет толстыми ломтями хлеб, она сразу выпила два стакана. Странно было смотреть, что готовкой занимается мужчина. Он нажал на какую–то кнопку на плите, и весь чад мгновенно вытянуло в висевшую над плитой воронку. В окне далеко внизу были видны городские огни. Вообще–то стекла были темные и блестящие, как лакированная шкатулка, в которой мать хранила свою брошку.