Вид у нее был подавленный. Она начала развязывать шнурок на поясе. Узел затянулся, и она с раздражением принялась дергать за концы, бормоча себе под нос сердитые междометия. Наконец юбка обрела прежнюю длину, и Илона, засунув бечевку в карман, застыла на некоторое время, склонив голову на грудь, словно потеряла нить дальнейших действий. Потом она резко повернулась и пошла в направлении Эдварда. В это мгновение Эдвард испытал безотчетный страх - ведь он оказался свидетелем того, чего не должен был видеть. Он вжался в землю. Однако целью Илоны был вовсе не Эдвард. Она подошла к краю голого тенистого участка под большими тисами и вернулась назад с единственным цветком в руке. Снова остановилась перед столбом, внимательно разглядывая цветок. Эдвард, смотревший на девушку сквозь стебли травы, теперь с ужасом увидел, что из глаз ее катятся сверкающие слезы и падают на землю. Илона смотрела на цветок так, будто жалела его, даже корила себя за то, что сорвала его, а потом положила свой дар на постамент темного камня и быстро отвернулась. Теперь она двигалась с суетливой поспешностью, как неуклюжая маленькая школьница: нашла свои туфли, попыталась натянуть носок, стоя на одной ноге, потеряла равновесие, резко и раздраженно села на траву. Надев носки, туфли и деревянные бусы, она торопливо встала и стремглав бросилась в лес.
Прежде чем подняться, Эдвард подождал немного, опасаясь, что она может вернуться. Нечестивый свидетель и чужак, он хотел, чтобы до его возвращения в дом впечатления об увиденном - что бы это ни было - улеглись. Затем он поднялся, вышел на поляну и принялся искать, откуда Илона сорвала цветок, и увидел гроздь звездчатых белых лесных анемонов над зарослями небольших, похожих на папоротниковые зеленых листьев. У него возникло желание сорвать цветок, но он подавил его, вернулся к столбу и посмотрел на белый анемон, лежащий на темном постаменте. Похоже, он уже начал увядать. Этот цветок напоминал тело мертвой девочки. Эдвард поднял голову и нервно оглянулся. Все вокруг было мирным, пустым, тени деревьев на траве удлинились. Неподалеку запел дрозд, и Эдвард вдруг осознал, что все время, пока он был в роще, птицы помалкивали. Он посмотрел на часы и быстро побежал в лес по следам Илоны.
- Смотри!
Илона держала перед Эдвардом стакан с водой. Это было на другой день перед обедом. Они стояли под солнцем на дворе перед дверью Атриума.
Эдвард взял стакан и посмотрел через него на свет. В воде было великое множество крохотных, почти невидимых организмов самых разных форм. Одни ничего не делали, другие целеустремленно двигались, третьи оставались неподвижны, четвертые бесконечно кружились. В стакане их было полным-полно.
- Что это, Илона?
- Это всего лишь стакан нашей питьевой воды из дождевого резервуара!
- И ты хочешь сказать, что мы их пьем? Вот бедные крохи!
- Ну, мы-то воду сначала кипятим, а потому, когда мы их пьем, они уже… неживые.
Илона, не желавшая произносить слово "мертвые", уже жалела, что заговорила об этом. Она отобрала у Эдварда стакан и вылила воду себе под ноги.
- Может, и мы такие же - крохотные существа в чьем-то стакане, - сказал Эдвард.
- Да, кстати, если ты спасаешь мотыльков из бочки с водой, то не хватай их пальцами - возьми листик и положи куда-нибудь сушиться.
- Привет, дети, - сказала матушка Мэй.
Она вернулась из теплицы с корзинкой салата. За ней появилась Беттина. Руки ее были в земле, и она держала их, расставив в стороны. Как всегда, для работы в огороде обе женщины надели фартуки.
- Присядем на минутку.
Недавно они выкатили на улицу и поставили у дверей несколько тиковых пеньков, выбеленных временем и солнцем.
- Вы все слишком много работаете, - сказал Эдвард.
- Возможно, благодаря тебе мы стали работать меньше, - с улыбкой отозвалась матушка Мэй, глядя на него мягкими лучезарными глазами.
- Я оказываю на вас разлагающее действие!
- Нет-нет, ты вестник.
- Матушка Мэй хочет сказать, что ты провозгласил у нас новую эру, - пояснила Беттина, тоже улыбаясь, но не глядя на Эдварда.
Она счищала грязь со своих рук. Комья земли падали на землю, и она аккуратно сдвигала их ногой в кучку.
- Ах, как птицы поют, как поют! - воскликнула Илона. - Сизые голуби говорят: "О мой Бог, о мой Бог!"
- Скоро прилетят ласточки, - сказала матушка Мэй.
- А ласточки поют? - спросил Эдвард.
- Да, - ответила Илона, - они поют такие прекрасные, безумные, непонятные песни - ты их услышишь.
"Кто появится раньше, Джесс или ласточки? - подумал Эдвард. - Ах, это мучение, о боже…"
- К тому времени уже расцветут первоцветы, - сказала матушка Мэй. - Они у нас растут повсюду.
- Они редкие, - проговорила Беттина, - но не здесь.
- Беттина как-то раз отшлепала детей, когда они рвали первоцветы, - вставила Илона.
Эдвард представил себе эту сцену.
Беттина нахмурилась, а матушка Мэй произнесла:
- Должна признаться, мы тоже их рвем. Правда, немного, очень немного.
- Ну, это же ваши первоцветы, - отозвался Эдвард.
- Понимаешь, дело не в этом, - сказала матушка Мэй. - Земля принадлежит всем. Но человек особенно любит то, к чему приложил руку, вот и мы так относимся к Сигарду.
- И человек имеет на это право, - добавила Беттина.
Позднее Эдвард вспомнил ее замечание.
- И летом вы ходите на море, - продолжал он.
- Прежде ходили, - ответила Илона.
- Тут есть разрушенная деревня, где жили рыбари, - сообщила матушка Мэй, - маленькая заброшенная гавань.
Эдварду понравилось словечко "рыбари".
- Мне бы хотелось посмотреть на карту этого района.
- У нас, по-моему, нет карты? - сказала Беттина.
- Вроде нет, - ответила матушка Мэй. - Ничего такого не припомню.
- Вы редко ездите в Лондон?
- Редко, - кивнула матушка Мэй. - Когда живешь в раю, зачем куда-то ездить? Для нас Лондон - воплощение пустой, ленивой, шумной мирской суеты, а здесь наша жизнь наполнена естественными заботами.
- Мы стараемся воплощать в жизнь идеалы Джесса, - сказала Беттина.
- Джесс в молодости был пламенным социалистом. Мы все были истинными социалистами, мы хотели построить правильное общество на основе простоты.
- Мы и теперь такие, мы продолжаем работать, - подхватила Беттина.
Она подняла свою большую голову, похожую на голову изящного, холеного остроносого животного, и посмотрела на Эдварда, словно ожидала, что он будет спорить.
- Мы не устаем слушать рассказы матушки Мэй о прежних временах, - сказала Илона.
- Мы закаляем тело и дух, - продолжала матушка Мэй. - Здоровье планеты зависит от здоровья отдельной личности.
- Восточная мудрость учит, что тело важно, - сказала Илона.
- Правильно, Илона! - воскликнула Беттина.
- Мы хотели проводить регулярные праздники искусств, - сказала Илона, - чтобы выразить наши идеалы, - с музыкой, поэзией и танцами, а в башне есть большой зал, где можно устраивать выставки…
- И почему же вы их не проводили? - спросил Эдвард.
- Это было слишком рискованно с финансовой точки зрения, - пояснила матушка Мэй.
- И потом, - добавила Беттина, - как только начинаешь устраивать что-то с участием других людей, все портится.
- Да, вы наверняка правы, - решил Эдвард. - Вы живете здесь свободной жизнью.
- Девушки - вольные существа, - проговорила, улыбаясь, матушка Мэй. - Мы с Джессом постарались, чтобы они такими выросли. Мы за творчество и покой, непрерывность и заботу. И в этом смысле, я думаю, женщины обладают особенными качествами.
Беттина улыбнулась матери.
- Матушка Мэй думает, что в сравнении с нами другие люди - варвары.
- Вы сделаете меня цивилизованным человеком! - воскликнул Эдвард.
- Ну, мы только начали, - ответила матушка Мэй. - Мы тебя научим писать красками, мы тебя научим видеть…
- Мне кажется, я уже научился лучше видеть. Я яснее вижу Сигард, то есть само здание.
- Нужно научиться читать его.
- Увидеть в нем корабль, - сказала Беттина.
- Увидеть в нем собор, - сказала матушка Мэй.
- Увидеть в нем маленький город, - сказала Илона.
Они рассмеялись.
- Людям Сигард не нравится, - заметила Илона. - В "Архитектурном ревю" написали, что это не дом, а бедлам.
- Для вульгарного вкуса он слишком сложен и слишком прост, - сказала матушка Мэй. - Нужно научиться видеть его линии. Лучшим критикам он понравился. Нужно учиться понимать новые формы.
- "Новые архитектурные стили, изменение сердца" - это одна из поговорок Джесса, - добавила Беттина.
- Он мне кажется дворцом! - воскликнул Эдвард. - Исчезающий вид! - И от чувства беспричинной неловкости, возникавшей у него в разговоре с этими женщинами, он добавил: - Знаете, моему брату Стюарту это место понравилось бы. Оно бы его устроило от и до!
В следующее мгновение боль, как игла, пронзила его. С какой стати он так глупо, так некстати упомянул имя Стюарта? Он меньше всего хотел бы увидеть здесь брата. Здесь была территория Эдварда.
Беттина поднялась.
- Ну, кажется, все готово.
- Идемте, дети, - сказала матушка Мэй. - Илона, почему бы тебе после обеда не показать Эдварду свои побрякушки? Отдохни сегодня.
- Мне они очень нравятся, - заверил Эдвард, глядя на взволнованное лицо Илоны.
На самом деле он вовсе не был в этом уверен.
- Мой стиль сильно изменился, - сказала Илона. - Это современные вещи, которые всем нравятся. Парни их тоже носят.
Эдвард не мог себе представить, чтобы он или кто-то другой нацепил такие побрякушки - стальные, медные, алюминиевые и деревянные украшения из мастерской Илоны на первом этаже Восточного Селдена.
- И как это носят? - спросил он, поднимая длинный кусок зернистого дерева в виде вытянутой птицы.
- Прикладываешь к руке и привязываешь лентой. Или вешаешь на шею на кожаном шнурке. Шнурок можно привязать вот здесь, вокруг птичьей ноги.
- Но тогда птица будет висеть вверх ногами.
- Разве это имеет значение?
- А ваши украшения ты тоже сделала сама?
- Да. Я прежде покупала полудрагоценные камни, но потом это стало слишком дорого. Тогда я начала сама делать камни из аралдита и красить их. Я заказала венецианский бисер и смешала его со своим собственным. Но это мой старый стиль. Я делаю деревянные бусы и украшаю их резьбой. Использую все породы дерева, какие только здесь есть. А вот светлое и выцветшее - это плавник, его прибило морем к берегу. Из плоских кусков древесины получаются картины, если там есть какие-нибудь интересные пятна. Еще я делаю амулеты. Вроде такого.
Она положила в руку Эдварда маленький деревянный квадратик с вырезанным на нем подобием какого-то кельтского животного.
- Ой, мне нравится! А Джесс носит твои поделки?
- Да. Раньше я делала кованые узорные ожерелья из металла, на это уходило слишком много времени. Прежде я и глазуровку сделала, Джесс меня научил. Теперь я перешла на вещи попроще.
- Вот эти цепочки вовсе не кажутся простыми. И эти змеевидные браслеты.
- Ну, цепочки делать легко. Я использую алюминиевые и медные провода, они очень податливые, ты можешь закручивать их, заплетать, завинчивать в спираль сотней разных способов. А вот эти смешные украшения - из стали и никеля.
- Даже представить себе не могу, как…
- Да с помощью инструментов, глупенький! У меня есть ножовки, молотки, плоскогубцы, клещи, пинцеты, сверла, надфили…
- Да, я вижу. А это что?
- Это паяльник.
- А вот эти штуки - тоже ювелирные изделия? Наверное, их можно куда-нибудь подвесить…
- Ты будешь удивлен. Вот такие стальные треугольники очень популярны. И это квадратное ожерелье из алюминия, и этот медный ножной браслет…
- А я-то не мог понять, что это такое… Извини, Илона, я тебя перебил.
- Вообще-то это примитив, как африканские украшения. Но за него платят хорошие деньги. Подружка мамы, Дороти, забирает наши изделия и отдает в довольно дорогие магазины. Имя Джесса, конечно, способствует продажам - мы называем это работами Джесса Бэлтрама.
- И весь этот "примитивный" бизнес - изобретение Джесса?
- Джесс - основа всего, что мы делаем, - торжественно сказала Илона.
Эдварду вдруг пришла в голову мысль: а может быть, его вообще не существует? Может, они придумали его и верят в него, как верят в Бога? А может, на их языке "Джесс" - это не имя собственное, а что-то другое? Он посмотрел на Илону, сидящую по другую сторону тяжелого, сильно исцарапанного рабочего стола. На ней был кожаный фартук, и она поигрывала паяльником. Илона улыбнулась ему. Прошло мгновение. Эдвард посмотрел на ее маленькие загорелые руки, на многочисленные инструменты, аккуратно разложенные на столе, на сверкающие варварские побрякушки.
- Ты просто замечательная, - сказал он. - Я даже представить себе не могу, как ты это делаешь. - Он подумал, что ее спальня, видимо, находится прямо над этой комнатой. - Илона, тут на холме в лесу есть такое странное место… Вроде прогалины со столбом.
- Ах, так ты ее нашел, - отозвалась она небрежным тоном, ласково глядя на него. - Это старое место.
- Что значит "старое"?
- Не знаю. Там бывали римляне. И друиды.
- А этот камень, столб?
- Основание римское, а столб и того старше.
- И это ваше… ваша земля, я хочу сказать?
- Да. Столб упал, а Джесс его снова установил. Лесовики ему помогали. Нас осудили некоторые археологи. Но Джесс знал, что там было раньше.
- И как вы называете это место?
- Джесс называл камень Лингамским. Мы так и назвали это место - Лингамское.
- А что значит "Лингамский"? - спросил Эдвард, который знал, что это такое, но хотел проверить.
- Это имя придумал Джесс. Он придумывает имена.
- Как "Затрапезная"?
Эдвард пошарил в памяти и вспомнил значение последнего слова. По латинскому корню оно означало не "место для еды" или "место общения", а "место убийства". Еще одна ребяческая шутка, навязанная Джессом своему невинному семейству. На что указывало такое чувство юмора? Он продолжил:
- А та деревянная штуковина в Затрапезной над камином, ее ведь Джесс вырезал, да? Что означает девиз: "Я здесь. Не забывайте меня"?
- Не знаю.
- "Я здесь" - кто? Кто это говорит?
- Я думаю, это такое любовное обращение ко всем, может, средневековое. Джесс черпает вдохновение в исторических вещах.
- Илона, когда он вернется?
- Ой, очень скоро.
- И у нас будет праздник с вином?
- Да-да. А теперь я должна отдохнуть…
- Можно мне увидеть твою комнату?
- Нет, там не прибрано.
Думая об Илоне и ее комнате, Эдвард направился назад в Западный Селден, а потом вышел на воздух через маленькую дверь в Переходе между "Селденской площадью" и "Конюшенной площадью". По заросшей утесником тропинке он направился к болоту - этим путем он шел в первый раз, давным-давно, как теперь казалось. Он пересек бальзаминовый луг, где цветы уже поникли и почти исчезли под сочной зеленой травой. Он оглянулся, как в прошлый раз, и внимательно посмотрел на дом с его неправильными формами; величественные, напоминающие собор очертания сарая и башни производили сильное впечатление; гораздо труднее было "прочесть" сочлененные дворики и хаотический, похожий на маленькую деревеньку Переход, сумбурность которого отсюда была очевидна. Эдвард попытался увидеть в нем своего рода городок, но и это было не то. Может быть, корабль в гавани, рядом с портовыми сооружениями. Он направился в ту сторону, где росли ивы. Конечно же, он ходил сюда уже несколько раз, но неизменно останавливался перед разливом, он так и не добрался пока до моря. Эдвард очень хотел увидеть море и найти маленькую гавань, где когда-то жили "рыбари". Сегодня, проходя сквозь строй ив, он увидел, что вода немного отступила, но видимость была плохая - ее затруднял низко висящий туман. Над болотом на фоне серого облачного неба выше полосы тумана ослепительными вспышками мелькали белые голуби, когда солнечные лучи освещали их, пробиваясь сквозь тучи. Темную пружинистую почву, по которой страшно было шагать в прошлый раз, теперь во многих местах пронзили зеленые пики молодых камышей. Между ними наконец-то стали появляться островки суши, и Эдвард мог прокладывать путь по удлиненным кочкам засохшей грязи, перешагивая через канавки черной воды. Повсюду образовались небольшие прудики, где плавали красноклювые куропатки; при виде человека они быстро уплывали прочь, подавая другим сигналы тревоги своими белыми хвостами. Эдвард двигался вперед широкими шагами и думал о том, чему стал свидетелем в священной роще. Он видел танец Илоны. Но в самом ли деле она, как это запечатлелось в его памяти, плавала в воздухе? Не могло ли это быть просто оптической иллюзией? Неужели здесь, в Сигарде, он оказался в таком месте, где ему видится то, чего на самом деле нет… или здесь происходит то, чего обычно не случается? Когда он наконец встретится с Джессом, прояснится ли все это, рассеется ли туман в его представлении о женщинах - ведь в последнее время он совсем запутался. Создавалось впечатление, будто Джесс - это пророк или священный царь, чье появление очистит царство, сделает добром то, что сейчас только кажется добром, и превратит в абсолютно священное то, что сейчас духовно двусмысленно. Может быть, сама атмосфера Сигарда внушала подобные мысли?