Несмотря на эти мучительные неотвязные мысли, при виде моря Эдвард испытал облегчение. Он шагнул на пустой каменистый берег, на коричневатую ровную гальку, про которую говорила Илона. Прошел по хрустящим камням, потом остановился и некоторое время смотрел, как небольшие волны набегают на берег, любовно лаская сушу, слушал слабое ритмическое шуршание, когда они накатывали на гальку, и шорох отступления. Черные и белые кулики носились вдоль кромки воды, издавая переливчатые мелодичные крики. Но сегодня Эдвард не мог наслаждаться морем; оно навевало грусть одиночества, наполняло дурными предчувствиями и печалью, а вид ясной излучины горизонта не приносил обычного успокоения. Сегодня магия моря была иной, она казалась нездешней и враждебной, а от синевы вод веяло холодом. Эдвард побрел по берегу - сначала вдоль кромки воды, а потом вернулся на железнодорожную насыпь, идти по которой было легче. Вскоре он увидел впереди каменную стену волнолома и линию бурунов, уходящую в море. Вероятно, это была гавань "рыбарей", о которых говорила матушка Мэй, - их деревня увязла в болоте после сильного шторма и наводнения, погубивших заодно и железную дорогу. Гавань, когда он добрался до нее, оказалась практически целой, два волнолома прямо и под углом замыкали пространство спокойной воды, где ловили рыбу крачки. Эдвард нашел остатки станционной платформы, а вот каких-нибудь следов деревни поначалу не увидел, но, приглядевшись, заметил крупные фрагменты каменных стен, обрушенных под прямым углом, как на средневековых гравюрах с изображением руин. Развалины были окружены ямами с водой, поросли плющом и дикой буделеей. Но Эдвард не остановился. Он увидел впереди устье реки и побежал туда.
Железнодорожный путь чуть заворачивал в глубь суши, но Эдвард помчался прямо по твердой земле, поросшей травой, перепрыгивая через травянистые кочки. Река, исчезнувшая из поля зрения за высоким тростником и ивами, вдруг возникла у его ног так неожиданно, что он чуть не свалился в нее. Эдвард остановился, оглядывая широкий, необыкновенно спокойный простор целеустремленно текущей воды, в которой отражалось голубое небо и несколько высоких тополей на другой стороне. Его снова охватил страх - ужасный, черный, удушающий страх, уже знакомый, дважды нападавший на него. Он чувствовал себя так, словно его диафрагма пробита и вся нижняя часть тела заполнена чернотой. Ему не хватало воздуха. Глубоко дыша, Эдвард заставлял себя медленно идти вверх по течению, прикидывая расстояние до другого берега, и заглядывал в заросли тростника, образовавшие разного размера островки, соединенные белым окопником, желтыми ирисами и плавучими зарослями водяного лютика. Он искал знакомый строй ив, но их было много, и он не мог определить - те или не те. Потом показалась каменистая отмель, а за ней - каменное сооружение; Эдвард сразу догадался, что это остатки моста или дамбы, по которой железная дорога пересекала реку. Он снова начал задыхаться; держась рукой за горло, прошел несколько шагов и остановился. Голова у него кружилась от бесконечного вглядывания в заросшую тростником бурую воду. "Наверное, я пропустил то место, - подумал он, - и там ничего нет. О господи, пусть там ничего не будет и я смогу уехать домой. Я пытался. Я пытался". Но обретет ли он свободу? Освободится ли он когда-нибудь?
"Пройду еще пятьдесят ярдов, и все", - решил Эдвард. И тут он увидел те самые ивы; по крайней мере, этот ряд ив как-то особо отозвался в его памяти. Он пошел быстрее и наконец добрался до деревьев, встал на колени на кромке берега и пристально вгляделся в воду. Поначалу он видел только свое отражение - темные очертания головы на поверхности воды. Потом он начал различать то, что лежало на глубине среди тростниковых зарослей; потом, не вставая с колен, он сместился чуть вверх по течению. А потом он увидел Джесса.
Он знал: этот ужас и есть Джесс, потому что - как можно сомневаться? - сам Джесс указал ему это место. А еще, странно всплывая почти до поверхности, раскачивалась опухшая рука с рубиновым перстнем на пальце. То, что находилось ниже, было темнее, - округлый тюк, запутавшийся в водорослях. Подчиняясь мимолетному порыву, Эдвард нагнулся и прикоснулся к руке. Она была мягкой и очень холодной. Он дотронулся до перстня и, словно подчиняясь чужой воле, стащил его с пальца. Перстень сошел легко, свободно, и Эдвард надел его на безымянный палец левой руки, только теперь вспомнив, что именно так носил перстень Джесс. Потом он с трудом поднялся на ноги, отвернулся; рвотные спазмы подступили к горлу, но его так и не вырвало. Эти болезненные звуки разорвали то, что прежде казалось тишиной, а теперь наполнилось щебетом птиц. Он сидел в траве спиной к реке, обхватив голову руками.
Потом поднялся, вернулся к реке и наклонился над камышовыми зарослями. Тело оставалось на месте. Были видны сутулые плечи, склонившаяся вперед большая голова, пряди волос, колышущиеся в воде. Слезы потекли по лицу Эдварда, и он зарыдал, прислонившись спиной к береговому обрыву. Слезы падали на ростки тростника и прямо в реку. Некоторое время он плакал в голос, громко всхлипывал, словно просил о помощи. Но никто, конечно, не мог его здесь слышать. Наконец он задался вопросом: что теперь нужно делать? Попытаться вытащить мертвое тело? Но хватит ли на это сил? Преодолевая тошнотворное отвращение, Эдвард снова опустился на колени, протянул руки к ссутулившимся плечам и попытался ухватиться за них. Скользнул руками по заилившейся материи, прикоснулся к мертвой плоти и ощутил внезапный страх: вот сейчас утопленник схватит его и утащит на дно. Он чувствовал вес тела Джесса, но не мог сдвинуть его с места, потому что труп запутался в переплетенных камышовых стеблях, корнях и водорослях. Чтобы вытащить его, придется сойти в воду и разорвать путы… Он не мог этого сделать. К тому же, как только тело освободится, его мгновенно подхватит течением и унесет в море.
Эдвард снова сел в траву и, моргая от яркого света, спросил себя: "А может, это тоже обман зрения?" Он встал и встряхнулся всем телом, как собака, ущипнул себя за палец, за руку, оглядел пустынный ландшафт речного устья, ивы, руины железнодорожного моста. Потом снова перевел взгляд вниз, проверяя свое восприятие и душевное состояние. Конечно, это не сон, и ощущения совсем другие, чем в прошлый раз. Но разве сегодняшнее видение не доказывало, что тот, прошлый образ, когда Джесс смотрел на него сквозь толщу воды и улыбался, не был обманом зрения? Или наоборот, прошлое видение доказывало нереальность нынешнего? "Нет, все это реально, - сказал себе Эдвард. - Что же касается того, другого… я никогда не узнаю точно… И сейчас я не должен об этом думать". Он резко повернулся, потому что ему показалось, будто кто-то стоит у него за спиной. Но топи вокруг были плоские и безлюдные, как и прежде.
Плакать он уже перестал, но лицо было мокрым от слез. Эдвард вытер его тыльной стороной ладони. Нужно пойти в Сигард и сообщить им, подумал он. Господи, как это ужасно! Тут ему в голову пришла другая мысль. "Что, если я приведу их, а здесь ничего не окажется? Если все повторится? Тогда я сойду с ума, брошусь в море и буду искать там Джесса. - Он прижал руку ко рту и отвернулся. - Ну что ж, тогда я как-нибудь помечу это место". Эдвард поднял свой брошенный пиджак и повесил его, словно пугало, на палку, торчавшую над травой. Потом он пошел вдоль берега реки в сторону от моря и вскоре увидел - ближе, чем предполагал, - башню Сигарда и высокую крышу сарая. В тот же миг он заметил человека: ему навстречу двигался высокий бородатый мужчина.
"Это Джесс, - сказал себе Эдвард, - это определенно Джесс. Значит, снова обман зрения. Уже второй…" Но через секунду надежда развеялась. Когда фигура приблизилась, Эдвард узнал одного из лесовиков, того самого, кто приносил ему письма от Брауни. "Я ничего ему не скажу", - решил Эдвард. Потом подумал о другом: "Люди могут заподозрить меня. Этот человек увидит мою вешку и…"
- Я только что нашел тело Джесса Бэлтрама, - сказал Эдвард человеку. - Он утонул и лежит в камышах. Вон там, за железнодорожным мостом. Я повесил там свой пиджак на палке.
- Хозяина? Вы уверены, что это он? Так значит, он утонул? Я так и подумал, когда сказали, что он исчез.
- Почему вы так подумали? - спросил Эдвард.
- Такая смерть в его духе, он именно так и хотел бы уйти. Пойду посмотрю на него. Вы сообщите в поместье?
Человек казался довольным и возбужденным.
- Это был несчастный случай, - сказал Эдвард.
Когда он подошел к парадным дверям Сигарда, небо заволокло тучами. Вокруг башни с криками носились стрижи. Эдвард открыл дверь и вошел в Атриум - огромный, темный и прохладный после жары под открытым небом. Он вспомнил, какие ощущения вызвал у него этот зал в первый здешний вечер, и на мгновение словно забыл то, что собирался сказать. "Господи, пусть все побыстрее закончится, - подумал он. - Лишь бы все закончилось, пусть будет то, что будет, только поскорее". Он выкрикнул что-то, не сразу осознав, что зовет:
- Илона!
Тишина. Он пошел по холодным плиткам, влажным и скользким, открыл дверь в Переход.
- Эй!
Никого. "Неужели все уехали?" - подумал Эдвард. Он вернулся к дверям Затрапезной. Комната была пуста. Огонь в камине не зажжен, подумал он, но тут же понял: а зачем его зажигать, ведь сейчас лето. Весть, которую он нес, грызла его изнутри, как лиса. Эдвард приблизился к двери в башню, ожидая, что она будет заперта. Но дверь открылась, и он вошел в большую "выставочную комнату" первого этажа, где царила прозрачная полутьма. Там стояла напряженная тишина. Он собрался снова крикнуть, но тут увидел в дальнем конце две фигуры. Они смотрели на него - Беттина и матушка Мэй. Полотна были переставлены, некоторые прислонены к стене.
- Привет, Эдвард! - сказала матушка Мэй. - Мы проверяем наш каталог картин. Ты как раз вовремя, поможешь нам. С тобой все в порядке? Мы рады тебя видеть. Правда, Беттина? А мы-то все думали, когда же ты вернешься.
Чем ближе подходил к ним Эдвард, тем сильнее перехватывало у него горло, словно в кошмарном сне, когда хочешь крикнуть, но не можешь. Он сел на стул неподалеку от них.
- Что случилось, Эдвард? - воскликнула Беттина.
Повторение его имени звучало угрожающе. Женщины стояли, с любопытством глядя на него.
Эдвард автоматически расстегнул пуговицы рубашки и провел рукой по горлу и груди. Большую часть пути от реки он проделал бегом, вспотел и задыхался, ему не хватало воздуха. Он глубоко вздохнул несколько раз, сотрясаемый эмоциями.
- Эдвард, что случилось? - спросила матушка Мэй, но в голосе ее слышалось скорее любопытство, чем тревога.
- Джесс, - ответил Эдвард.
- Что?
- Он мертв. Утонул.
- Что ты имеешь в виду? - проговорила Беттина.
"Неужели они знают? - подумал Эдвард. - Неужели они знали все это время?"
- Я нашел его тело в устье реки в тростнике. Он мертв.
Матушка Мэй и Беттина обменялись взглядами.
- Давайте-ка выйдем отсюда, - сказала Беттина.
Это звучало, как приглашение на чашку кофе.
Женщины направились к двери. Эдвард, хватая ртом воздух и с идиотским видом таща за собой стул, последовал за ними. Стул он оставил у дверей. Беттина отошла в сторону, пропуская его в Затрапезную, после чего тихо закрыла дверь и заперла ее, а ключ положила на прежнее место на каминной полке. Эдвард плюхнулся в кресло, потом снова вскочил; обе женщины сели, а он встал у камина.
- Ну, так что это все значит? - строго спросила матушка Мэй. - Успокойся.
Сегодня они с Беттиной причесались на один манер, даже шпильки закололи одинаково: длинные тяжелые волосы собраны в пышный пучок на затылке, открывая шею. На них были дневные платья и длинные синие фартуки. На Эдварда смотрели одинаково молодые лица.
- Он мертв, - сказал Эдвард. - Я видел его тело в устье реки. Если вы пойдете со мной, я вам покажу. На сей раз это не сон.
"Конечно, и в прошлый раз это был не сон, - подумал он. - Или все же сон? Ну, пусть они уже поверят мне!"
- Ты, кажется, не в себе, Эдвард, - произнесла матушка Мэй. - Пожалуйста, говори потише. Ты сегодня ел? Ты завтракал? Беттина даст тебе что-нибудь.
Но Беттина не шелохнулась.
"На кой черт я сказал лесовику? - думал Эдвард. - Если Джесса там не окажется, я сойду с ума. Вдруг лесовик не хочет, чтобы Джесса нашли? Может быть, он опасается, как бы его не обвинили".
- Если вы пойдете со мной, я покажу, - повторил Эдвард. - Но лучше, наверное, позвонить в полицию, вызвать "скорую"… Хотя отсюда позвонить невозможно.
"Боже мой, какой прок от "скорой"? - подумал он. - Разве можно сомневаться, что он мертв? Или это было в прошлый раз?"
И сказал:
- Это точно, это точно, он мертв! Зачем мучить меня притворством?
- Мы не притворяемся, - ответила Беттина.
- Где Илона? Она мне поверит.
- Не спеши, Эдвард, - сказала матушка Мэй. - Ничего не понять, что ты говоришь.
- Где же он, по-вашему, если он не мертв, если не в реке?
- Какой странный вопрос. Мы не знаем, где он, и ты, думаю, тоже этого не знаешь…
- Я видел его только что собственными глазами. Я дотронулся до него, смотрите, смотрите!
Эдвард вытянул левую руку с рубиновым перстнем.
Женщины поднялись и подошли к нему, не сводя глаз с перстня.
- Это перстень Джесса? - спросила Беттина у матушки Мэй.
Матушка Мэй отвернулась.
- Может быть, это не твоя вина, - сказала она, - но ты принес смерть в наш дом. Ты убил своего друга, ты приехал сюда с окровавленными руками, ты принес с собой смерть. Джесс видел ее, она сидела рядом с тобой за столом.
- А-а-а!..
Эдвард со стоном выбежал из комнаты.
Он пересек Атриум, его каблуки застучали по плиткам пола. Скользнул к двери, ударился об нее, распахнул и выскочил на открытый воздух. В аллее было темно, но солнце освещало желтые поля за падубами. Эдвард промчался в аллею. Он хотел найти кого-нибудь, чтобы сообщить обо всем. Кого угодно, кто наделен властью и поверит ему. Любого человека, способного хоть что-то сделать. Потом Эдвард решил, что сначала должен проверить, не исчезло ли тело. Он повернулся и побежал туда, откуда только что пришел, но теперь все вокруг выглядело иначе, и он не был уверен, в какую сторону бежать. Слезы потекли из его глаз, и он в голос завыл: "Джесс, Джесс, Джесс!" Может быть, нужно просто подняться в башню и проверить - вдруг отец, как обычно, сидит на кровати и улыбается? Может быть, именно поэтому женщины не поверили ему?
Потом Эдвард увидел, как со стороны речного устья по траве приближается чья-то фигура, а за ней целая группа людей. Они что-то несли. Они несли - он увидел это, когда они приблизились, - тело на носилках. Лицо мертвеца было прикрыто пиджаком Эдварда. На пороге Атриума показались матушка Мэй с Беттиной и тоже увидели похоронную процессию. Лесовики несли Джесса домой. Когда они подошли ближе, матушка Мэй принялась выть. Эдвард видел, как она боролась с Беттиной, которая пыталась увести ее назад в дом.
- От тебя одни неприятности, болячки и раздоры. Вот к чему привели твои добрые намерения. Зачем ты вернулся?
- Извини, па, - сказал Стюарт. - Ты, наверное, видел вечерние газеты?
- Ты имеешь в виду смерть Джесса Бэлтрама? Ну и что?
- Я волнуюсь за Эда. Его здесь нет?
- Я не знаю, где он. Что ты сделал с Мидж? Ты что, вызвал ее, чтобы предъявить обвинения?
- Я ее не вызывал. Она сама пришла.
- Я тебе не верю. Ты ее околдовал. И обвинил.
- Я говорил что-то о лжи… Не помню, что я говорил.
- Ты не помнишь, что говорил! Ты походя уничтожаешь чужие жизни и не помнишь как! Своим сентиментальным вмешательством ты нанес непоправимый вред Мередиту.
- Это кто говорит?
- Мидж. Он целыми днями плачет. Ребенок в его возрасте не оправится от такого.
- Никакого вреда я ему не причинил. Может, его расстраивают другие вещи.
- А теперь его сумасшедший мстительный папочка отправил его в интернат, чтобы он плакал в другом месте. Тебе доставляет удовольствие знать, что дети плачут по твоей милости?
- Не сердись на меня, па. Что собирается делать Мидж?
- Так вот ты зачем пришел, хочешь все выяснить? Ты на нее глаз положил.
- Да нет, что ты. Я не собираюсь с ней встречаться…
- Твои происки сделали ее абсолютно несчастной, а теперь ты заявляешь, что не собираешься с ней встречаться! Ты к ней вожделеешь.
- Нет…
- Ты пришел сюда говорить о ней…
- Нет… это ты ее вспомнил…
- Ничего подобного, ты меня спросил, что она собирается делать. Я тебе скажу. Она собирается стать затворницей. Будет жить одна в однокомнатной квартире, оставит секс и начнет служить людям.
- У нее не получится, - сказал Стюарт.
- Она хочет попытаться. Будет ждать твоего прихода. Ты ее изменил, ты заставил ее отказаться от нормальной жизни, и она превратилась в дурацкий автомат.
- Это глупости, - ответил Стюарт. - У нее шок, но только оттого, что Томас обо всем узнал. Дело не во мне, а в том, что ваша ложь открылась. Ничего, она придет в себя.
- Ты считаешь, что все придут в себя, но ты ошибаешься. Ты с ней встречаешься?
- Нет, я же сказал. Разве она не говорила?
- Нет. Значит, ты не ее ищешь? Она в доме Томаса. А Томас за городом.
- Когда она придет в себя после шока, она, наверное, уйдет от Томаса и переедет к тебе.
- Ты попытаешься ее остановить?
- Нет.
- Зачем же ты тогда сел в мою машину, если не хотел вбить клин между нами? Ты немало сделал для разрушения наших отношений. Ты показал свое неодобрение!
- Я не одобряю обман, а помимо этого, ни слова не сказал…
- Нет, сказал. Ты думаешь, будто имеешь влияние на Мидж, и теперь никогда не оставишь ее в покое. Ты ревнуешь. Ты всегда ревновал, потому что она любила Эдварда, а не тебя. Ты ревновал, потому что я любил Эдварда, а не тебя. Признай это.
Стюарт задумался.
- Да, немного…
- Ну вот видишь…
- Но это было давно, в детстве, и я никогда не считал, что ты не любишь меня, ведь ты меня любил. И теперь любишь.
- Это мольба?
- Нет.
- Тебе бы нужно поучиться психологии. Свойство человеческой природы таково, что есть вещи незабываемые. Религия - это ложь, потому что она дает ложную надежду, будто можно начать сначала. Поэтому христианство стало таким популярным…
- Я об этом не знаю, - сказал Стюарт. - Я думаю, что религия имеет дело с добром и злом, с тем, что отделяет одно от другого.
- Эти крайности - вымысел, - заявил Гарри. - Ложные противоположности, порождающие друг друга. Порядочные люди не знают ни об одном ни о другом. Твои добро и зло - злые собаки, которых лучше не трогать. Зло имеет право существовать себе потихоньку, оно не принесет особого вреда, если его не трогать. Куда бы ты ни пошел, ты всюду будешь чужим. Ты сеешь неприятности, ты опасен.
- Пожалуйста, прекрати.
- В конечном счете ты пожалеешь, и чем раньше это случится, тем лучше. Эти судьбоносные поступки Мидж должны произвести на тебя впечатление. Она полагает, что достойна помогать тебе в твоей работе, и тогда в один прекрасный день ты получишь ее…
- Па, ну пожалуйста, хватит. Зачем ты все время пытаешься вызвать меня на спор?