- Но мы уже влезли, уже влезли, - повторял Клайв. - В том-то и состоит беда его поколения: они думают, что могут прекратить войну, как какое-нибудь…
Но тут, к радости Арчи, Лео переключил внимание Клайва на другой аспект первоначального тезиса, выдвинутого Арчи - три четверти часа назад он сморозил какую-то глупость, вроде того, что военная служба формирует характер молодого человека, и тут же пожалел об этом, потому что пришлось то и дело защищаться. Освободившись наконец от необходимости отбиваться, он сел на ступеньки и закрыл лицо руками, а спор продолжался без него.
Позор. А ведь он хотел стать членом коммуны. Если бы он правильно разыграл свои карты, а не устроил этот дурацкий спор, у него была бы свободная любовь и повсюду обнаженные груди; может быть, даже маленький участок, где можно выращивать свежие овощи. На некоторое время (это было около двух часов дня, когда он рассказывал Ван-Ши о своем детстве) ему показалось, что впереди не жизнь, а сказка и отныне он будет говорить то, что нужно и когда нужно, и кто бы ни попался на его пути, все станут его любить. "Это я во всем виноват, - вздохнул Арчи, размышляя о бессмысленном споре, - только я один". А потом подумал, не заложено ли это в мировом порядке вещей. Может, это всегда так: есть люди, которые говорят то, что нужно и когда нужно, которые появляются, как трагический актер, в нужный момент истории, а есть такие, как Арчи Джонс, существующие только как часть толпы. Или еще хуже - совершающие рывок для того только, чтобы выйти на сцену и умереть у всех на глазах.
Можно было бы подвести жирную черту под этим происшествием, отчеркнув весь этот печальный день, если бы не случилось то, что привело к преобразованию Арчи Джонса во всех смыслах, в каких может быть преобразован человек; и произошло это не вследствие его усилий, но по странному совпадению, из-за непроизвольного столкновения одного человека с другим. Чистая случайность. И этой случайностью стала Клара Боуден.
Но сначала нужно ее описать: Клара Боуден абсолютная красавица, если не считать одного недостатка - она черная. Удивительно высокая, черная как эбеновое дерево. Волосы заплетены в форме подковы, которая повернута вверх, когда Клара чувствует, что судьба ее ведет, и вниз - когда не ведет. Сейчас кончики подковы смотрят вверх. Трудно сказать, знаменательно ли это.
Клара не нуждалась в бюстгальтере, потому что была свободна даже от силы земного притяжения. На ней был красный топ, который кончался сразу под грудью, ниже виднелся пупок, такой же красивый, как и все в ней, а еще ниже - очень узкие желтые джинсы. И наконец, бежевые замшевые босоножки на высоких каблуках. Она медленно спускалась по ступенькам, словно видение или, как показалось Арчи, когда он обернулся и посмотрел на нее, - словно вставшая на дыбы породистая лошадь.
В книгах и фильмах Арчи часто встречал такую ситуацию: некто спускается по лестнице, и все немеют - так потрясающе выглядит этот человек. В жизни Арчи этого не видел никогда. Но именно так и произошло, когда появилась Клара Боуден. Она медленно спускалась по ступенькам, залитая светом заката и окутанная сгущающимися сумерками. Арчи никогда не видел такого прекрасного создания и никогда не встречал такой теплой женщины. Ее красота не казалась холодной, бессмысленной ценностью. От нее, как от любимой одежды, пахло мягким женственным уютом. И хотя в ней была некоторая физическая неорганизованность - движения рук и ног не вполне согласовались с командами центральной нервной системы, - даже ее неуклюжесть казалась Арчи верхом изящества. Она несла свою сексуальность с непринужденностью зрелой женщины - совсем не так, как большинство девушек, с которыми Арчи сталкивался раньше, - словно это неудобная сумочка, которую не знаешь как нести, куда повесить и когда отложить в сторону.
- Выше нос, парень, - сказала она с ритмичным карибским акцентом, который напомнил Арчи "Игрока в крокет с Ямайки", - этого может и не случиться.
- Я думал, уже случилось.
Арчи выронил изо рта сигарету, которая все равно уже догорела до фильтра, а Клара наступила на нее и затушила. Она широко ему улыбнулась, обнажив свой, пожалуй, единственный недостаток. Полное отсутствие верхних зубов.
- Знаешь… их выбили, - шепеляво пояснила Клара, заметив его изумление. - Но я думаю, когда наступит конец света, Богу будет без разницы, есть у меня зубы или нет, - она тихо засмеялась.
- Арчи Джонс, - представился Арчи и протянул ей "Мальборо".
- Клара. - Она непроизвольно свистнула, попытавшись одновременно улыбнуться и затянуться сигаретой. - Арчи Джонс, ты выглядишь абсолютно так, как нужно. Клайв и прочие наговорили тебе всякой ерунды? Клайв, ты издевался над этим бедолагой?
Клайв что-то пробурчал - всякое воспоминание об Арчи исчезло, когда прошло действие вина, - и продолжил с того, на чем остановился: он обвинял Лео в непонимании разницы между политической и физической жертвой.
- Да нет… Ничего страшного, - бессмысленно пробормотал он перед лицом ее совершенного лица. - Маленькое недоразумение, вот и все. У нас с Клайвом разные взгляды на некоторые вещи. Думаю, из-за разницы в возрасте.
Клара хлопнула его по плечу.
- Да ладно! Ты не такой старый. Видала я и постарше.
- Я достаточно старый, - ответил Арчи, а потом, просто потому что ему захотелось рассказать ей об этом, добавил: - Трудно поверить, но я чуть не умер сегодня.
Клара удивленно приподняла бровь.
- Да ну? Присоединяйся к нам. Сегодня здесь полно народу. Странная получилась вечеринка. Кстати, - она провела длинными пальцами по его лысине, - ты выглядишь просто круто для того, кто настолько приблизился к вратам рая. Хочешь совет?
Арчи живо кивнул. Он всегда был рад совету, любил выслушать чужое мнение. Вот почему он держал при себе монетку в десять центов.
- Иди домой, отдохни. Каждое утро мир становится новым. Парень… жизнь не простая штука.
"Куда домой?" - подумал Арчи. Он покончил со старой жизнью и шел в неизвестность.
- Парень… - повторила Клара, хлопая его по спине. - Жизнь не простая штука.
Она еще раз издала протяжный свист и грустно рассмеялась, и, если только он не совсем спятил, Арчи увидел тот же призывный взгляд - как у Дарии, - окрашенный грустью и разочарованием, как будто у нее не было выбора. Кларе было девятнадцать. Арчибальду сорок семь.
Через полтора месяца они поженились.
Глава 2
Зубки режутся
Однако Клара Боуден не взялась из ниоткуда. Пора сказать правду о красивых женщинах. Они не парят над ступеньками. Не опускаются, как полагали некогда, с небес исключительно на крыльях. Клара взялась из вполне определенной местности. У нее имелись корни. Конкретнее, она была из Ламбета (с заездом на Ямайку), где с молчаливой отроческой послушностью сошлась с Райаном Топпсом. Потому что до того, как стать красивой, Клара слыла уродиной. И до Клары с Арчи были Клара и Райан. С этим Райаном Топпсом нельзя не считаться. Как хорошему историку необходимо учитывать наполеоновские амбиции Гитлера на Востоке, чтобы понять его нежелание вторгаться на Запад, в Британию, так Райан Топпс нужен, чтобы разобраться в коренных причинах Клариных поступков. Без Райана не обойтись. Клара и Райан были вместе восемь месяцев, покуда Клару и Арчи не бросило навстречу друг другу с разных концов лестницы. И возможно, Клара не угодила бы в объятия Арчи Джонса, если бы не бежала со всех ног от Райана Топпса.
Бедный Райан Топпс. Вот уж у кого неудачная внешность. Тощий и очень высокий, страдающий плоскостопием, с рыжими волосами и таким количеством веснушек, что кожи между ними было почти не разглядеть, Райан мнил себя модом. Носил дурно сидящие серые костюмы и черные водолазки с высоким воротом. Весь мир познавал радости электронного синтезатора, а Райан хранил верность маленьким людям с большими гитарами: "Kinks", "Small Faces", "The Who". Ездил Райан Топпс на зеленом мотороллере "Веспа Джи Эс", который он два раза в день полировал детской пеленкой, а на ночь прятал в специальный бокс из гофрированного железа. В представлении Райана, "Веспа" была не просто транспортным средством, но идеологией, семьей, другом и любовницей - воплощенными в одном образце инженерного искусства конца сороковых.
Вполне понятно, что друзей у Райана Топпса было мало.
Долговязая семнадцатилетняя Клара Боуден, Свидетель Иеговы с торчащими зубами, разглядела в Райане родную душу. Будучи типичным женским паноптикумом подросткового возраста, она знала о Райане Топпсе все, что полагалось знать, задолго до их первого разговора. Знала основное: та же школа (Общины Святого Иуды, Ламбет), тот же рост (182,5 см); знала, что, подобно ей, он не принадлежит ни к ирландским, ни к римским католикам, что он - такой же островок в папистском океане школы Святого Иуды - оказался здесь, поскольку жил рядом, и что его так же презирали учителя и другие школьники. Она знала марку его мотороллера, читала названия выглядывавших из сумки пластинок. Знала о нем то, чего не знал он сам: например, что он Последний Мужчина На Земле. Таковой имеется в каждой школе, и в школе Святого Иуды, как во всяком другом учебном заведении, девочки тоже нашли, кому приспособить эту кличку. Допускались, конечно, и варианты:
Мистер Ни за какие коврижки.
Мистер Ни за ради своей мамочки.
Мистер Ни за мир во всем мире.
Однако в целом ученицы школы Святого Иуды придерживались старых проверенных формулировок. Райан не слышал, о чем судачат школьницы в женских раздевалках, зато слышала Клара. Она знала, как честят объект ее страсти, и держала ухо востро - во время таких разговоров среди пота, спортивных топиков и взмахов мокрых полотенец его акции падали ниже некуда.
- Господи, ты не слушаешь. Я говорю, а если бы он был последним человеком на земле!
- Я бы все равно не стала.
- Куда б ты делась!
- Но представь: весь гребаный мир разнесло бомбой, как Японию, так? И все привлекательные мужчины, все наезднички, как твой Ники Лэрд, все они погибли. Поджарились до корочки. Остался только Райан Топпс да кучка тараканов.
- По мне, лучше спать с тараканами.
По непопулярности в школе Святого Иуды Райан мог сравниться разве что с Кларой. В первый раз отправляя Клару на занятия, мать запихнула ей в сумку две сотни экземпляров "Сторожевой башни" и напутствовала на труды во славу Господа "в этом логове дьявола". Изо дня в день Клара, опустив голову, слонялась по школе и совала всем журналы, бормоча "Да спасет вас Иегова"; высоченная чернокожая миссионерка в гольфах пыталась обратить шестьсот католиков в Свидетелей Иеговы. В школе, где подвергали остракизму за чересчур заметный прыщ, это равнялось социальной прокаженности.
Итак, Райан был красный как рак. А Клара - черная как трубочист. О веснушках Райана грезил каждый любитель дартс. Клара же могла обкусать яблоко передними зубами, ни разу не коснувшись его языком. Этого им не прощали даже католики (а ведь католики дают прощение примерно так же, как политики дают обещания, а шлюхи попросту дают); даже Святой Иуда, которому с первого века вменили в обязанность помогать людям в безнадежных делах (должно быть, сыграло свою роль имя), не решался здесь вмешаться.
Каждый день в пять часов, когда Клара сидела дома над Евангелиями или над сочинением брошюры о мерзостях языческого кровосмешения, Райан Топпс, возвращаясь к себе, проносился на мотороллере мимо ее открытого окна. Гостиная Боуденов помещалась ниже уровня мостовой, к тому же обзору мешали решетки на окнах. Обычно Клара видела ноги, колеса, выхлопы проезжающих машин, мелькающие зонтики. Но ей хватало и таких обрывочных впечатлений; живое воображение расцвечивало грустью обтрепанные кружева, штопаные носки, знававшие лучшие времена сумки с длинными ручками. Однако ничто не трогало ее так, как вид удаляющейся выхлопной трубы его мотороллера. Не находя объяснения возникавшему у нее при этом тайному трепету в низу живота, она звала его Духом Господним. Кларе казалось, что ей каким-то образом предстоит спасти язычника Райана Топпса. Она хотела прижать этого парня к своей груди и не отпускать, ограждая от вездесущих искушений, пока не придет день его спасения. (Но не было ли у нее в низу живота - где-то в запретных глубинах - бессознательной надежды, что Райан Топпс спасет ее?)
* * *
Стоило Гортензии Боуден застать дочь у забранного решеткой окна, где та мечтательно прислушивалась к затихающему шуму мотора, держа на коленях "Новую Библию", которую листал ветер, - она вперяла взгляд в пространство над ее головой и призывала вспомнить о том, что только 144 тысячи Свидетелей Иеговы будут допущены к престолу Божьему в Судный день. И среди помазанников не сыщется места для всяких гадких типов на мотоциклах.
- Можно попытаться его…
- Некоторые люди, - фыркала Гортензия, - успели столько нагрешить, что поздно им появляться пред очами Иеговы. Эту честь надобно заработать. Преданностью и ревностным служением. Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят. Матфей пять-восемь. Так ведь, Даркус?
Даркус Боуден, отец Клары, вонючий, слюнявый, отживающий свой век старик, похоронил себя в кишащем паразитами кресле и никогда с него не вставал, даже в туалет (благо катетер давал такую возможность). В Англию Даркус приехал четырнадцать лет назад и все эти годы провел перед телевизором в дальнем углу гостиной. Первоначально предполагалось, что в Англии он подкопит денег и вызовет к себе Клару и Гортензию. Однако по приезде Даркуса Боудена сразила загадочная болезнь. Физических симптомов этой болезни не смог обнаружить ни один врач; она проявлялась в чудовищной апатии, породившей в Даркусе - который, сказать по правде, и так не страдал избытком энергии - необоримую привязанность к пособию по безработице, креслу и каналам британского телевидения. В 1972 году Гортензия, разозленная четырнадцатилетним ожиданием, решила своими силами перебираться в Англию. Сил Гортензии было не занимать. Заявившись на порог с Кларой, девицей шестнадцати лет, она в ярости сокрушила дверь и - как донесла молва до Сент-Элизабета - устроила Даркусу Боудену настоящее словесное бичевание. Кто говорит, что экзекуция длилась четыре часа, а кто утверждает, что она цитировала Библию весь тот день и наступившую ночь. Наверняка можно сказать одно: после этого Даркус еще глубже забился в кресло и сидел там, горестно глядя в телевизор, который так хорошо понимал его и поддерживал (простейшая и невиннейшая страсть), и лишь изредка из его глаза вытекала слеза и застывала на неподвижном теле. И тогда он говорил хм.
Даркус только и говорил всегда, что хм. Впрочем, большего от него и не требовалось. Спроси его о чем угодно в любое время дня или ночи, мучай расспросами, веди беседу, умоляй, объясняйся в любви, обвиняй или оправдывай - ответ будет один.
- Я говорю: так ведь, Даркус?
- Хм.
- Если тебе о какой душе и нужно заботиться, - продолжала Гортензия, получив невнятное одобрение Даркуса и снова обращаясь к Кларе, - так не о душе того парня. Сколько тебе толковать: на мальчишек времени нету!
Время для Боуденов неслось стремительно. Шел 1974 год, Гортензия готовилась к концу света, дату которого заботливо отмечал в домашнем календаре синий кружок: 1 января 1975 года. Не одни Боудены на этом помешались. Вместе с Гортензией конца света ожидали восемь миллионов Свидетелей Иеговы. Солидная, хоть и странноватая компания. Гортензия, секретарь ламбетского Зала Царств, получила персональное письмо с уведомлением о точной дате события за факсимильной подписью Уильяма Дж. Рэйнджфорта из главного отдела Общества Сторожевой башни в Бруклине, США. Наступление конца света официально подтверждали тисненные золотом буквы, и Гортензия не упустила случая купить для письма симпатичную рамку из красного дерева и поставить его на салфеточке на телевизор между спешащей на бал стеклянной Золушкой и чехлом на чайник с вышитыми десятью заповедями. Спросила, нравится ли рамка Даркусу. Тот одобрил: хм.
Близился конец света. Тут уж конфуз 1914 и 1925 годов не повторится - пусть ламбетская община Свидетелей Иеговы не сомневается. Обещали намотать кишки грешников на стволы деревьев - и на сей раз действительно намотают. Долгие годы ждали, когда реки крови затопят уличные канавы, - и жажда эта будет утолена. Время пришло. Это правильная, единственно правильная дата, все прежние даты возникали просто из-за ошибки в расчетах: то прибавить забывали, то отнять, то держать в уме единицу. Но время пришло. Дело верное: 1975 год, 1 января.
Гортензия, разумеется, очень обрадовалась. В первое утро нового, 1925 года она плакала, как дитя, когда проснулась и обнаружила, что вместо града, клубов серы и вселенского разрушения продолжается обычная жизнь, автобусы и трамваи ходят по расписанию. Значит, прахом пошла беспокойная, дерганая ночь, ожидание того, что
те соседи, которые так и не прислушались к предостережениям, будут пожраны чудовищным пламенем, и отделится их кожа от их костей, и расплавятся глаза в глазницах, и сгорят заживо дети, сосущие материнскую грудь… столько ваших соседей умрут в тот день, что их уложенными в ряд телами можно будет триста раз обвить Землю, и по их обугленным останкам истинные Свидетели Иеговы пойдут вослед Господу.
"Набатный колокол", выпуск 245
Как горько она разочаровалась! Но раны 1925 года зажили, и Гортензия опять была готова поверить словам мистера Рэйнджфорта, настоящего святого, что до апокалипсиса рукой подать. Для поколения 1914 года оставалось в силе обещание: Истинно говорю вам: не прейдет род сей, как все сие будет (Матфей, 24:34). Те, кто успел родиться до 1914 года, доживут до Армагеддона. Им обещано. Гортензия родилась в 1907 году и теперь превратилась в старую и уставшую женщину; ее ровесники мерли как мухи. Похоже. 1975 год был ее последним шансом.