– Все мы понимаем, – пояснил Балябин, хватая психа за шкварник.
– Постой! – сказал я журналисту, повинуясь какому-то потаенному инстинкту.
Балябин посмотрел на меня тем же взглядом, каким я ранее был удостоен в гостинице, в котором смешалось непонимание, раздражение и злоба.
– Чего еще?
– А может он говорит правду?
Еще один взгляд в мою сторону.
– Да у него крыша набекрень….
Я посмотрел в сторону милиции. Ее воины наконец-то перебороли слабость в штанах и медленно приближались. Потом я посмотрел на Фьюче, который сплевывал кровь из разбитой губы на траву.
– Что за документы?
Он взглянул на меня с презрением.
– А какая вам разница? Или вы работаете на них??
– Я работаю на себя.
– Это вы так считаете.
Фьюче еще раз сплюнул, а потом вмешался Балябин.
– Хватит баек. Надоели бредни, – и стал заламывать ему руки.
Однако псих разговорился не на шутку.
– Но, получая правду в конвертах, ты не считал ее бредом сумасшедшего….
– Что?!
В порыве некоего смятения Балябин выпустил пленника из рук и тот, не удержавшись на ногах, вновь рухнул на землю.
– Этого не может быть, – прошептал он.
– Еще как может, – теперь была очередь Фьюче смеяться.
И получалось, что только я оставался в кругу непосвященных.
– Что происходит?
Журналист оставил где-то далеко свое самодовольство и злобу. В тот момент он выглядел более чем потерянным и не менее обескураженным. И в глазах его поселился страх. Точнее это была безбрежная боязнь признать правду.
Вместо него на мой вопрос ответил Фьюче:
– Я посылал ему некоторые материалы. И он знает, что я не вру.
– Не врешь о чем?
– О том, что всем управляет мировое тайное правительство, которое уверено, что Ельцин жив….
– Ельцин?
– Да. Знаешь, некоторые считают, Элвиса живым, другие пишут на стенах "Цой жив!", а эти посчитали, что подобного отношения достоин и Ельцин. Почему бы и нет – решили они. Так что теперь они готовятся к его возвращению, превращая цивилизации в единый и неделимый конгломерат. И когда все будет готово, Ельцин якобы должен вернуться, как Карлсон, который живет на крыше….
– Но это полный бред….
– Решать тебе. Но посмотри на журналиста… Он знает правду…
В желании перебороть собственный моральный паралич Балябин попытался было что-то ответить своему психованному информатору, но не успел. Подбежавшие милиционеры взялись за бесплатный массаж для Фьюче. Но перед тем как одна из дубинок лишила подпольщика сознания, он успел прокричать:
– Найдите документы! Они в Бутово… дом 21….
Когда Дубровского отправили в кутузку, мы с журналистом исчерпали свою миссию. Милиционеры сказали нам "спасибо" и укатили праздновать успешное взятие Бастилии.
– И что теперь? – спросил меня Балябин, пробегая глазами по запустевшему месту происшествия.
– Ничего, – ответил я.
– А как же документы?
У меня в запасе не нашлось ничего, кроме честного смешка.
– Мировое правительство? Да ты гонишь!
Однако Балябина почему-то не вовремя заклинило.
– Я видел некоторые материалы, и они выглядят вполне правдоподобно.
– И то, что Ельцин жив?
– Мне лично удалось побывать в нескольких тайных часовнях, где покланяются идолам Ельцина как Будде.
Пришлось призадуматься. Очередная фигня засасывала меня против моей воли, но самое странное, внутренний стержень не давал мне отказаться.
– Черт с тобой. Поехали.
Через час нам удалось обнаружить старое обветшавшее здание. Пройдя под аркой, мы наткнулись на стальную дверь с висячим замком. На ней без художественного изящества было намалевано "Тайный союз меча и орала". Ключа у нас не было, но помог стальной прут валявшийся неподалеку. Вставив его в замок, мы навалились, что было сил. Замок выдержал, а петля – нет. Она отлетела в сторону, едва не оторвав мне ухо. Войдя внутрь, я нащупал выключатель и тайную коморку осветил электрический свет. Убранство состояло из письменного стола, нескольких шкафов с книгами и большого портрета Ленина на стене. Особого ума не понадобилось, чтобы обнаружить за картиной сейф.
Но тут как назло зазвонил мой мобильник. Это был ранее искомый мной Давид.
– Ты где?
– Решил подышать свежим воздухом.
– Приезжай в темпе ритма. Клиентка уже на месте.
– Хорошо.
Закончив телефонный разговор, я обратился к Балябину, который пыжился совладать с секретами сейфового замка:
– Мне нужно ехать. Ты сможешь один здесь разобраться?
– Без проблем.
– Тогда увидимся позже.
Обратный путь потребовал тот же час, а то и больше. Задыхаясь, я вбежал в офис, но дальше нескольких шагов пройти не сумел. Два товарища в строгих костюмах и с серьезными намереньями на лицах вручили мне набедренную повязку из пальмовых листьев и копье.
– Одевайтесь!
Юмор был непонятен, но пришлось повиноваться. Вообще я все же надеялся на уединение, но и в этом было отказано. И что хуже всего, откуда ни возьмись появились полуобнаженные девушки, которые мигом стащили с меня одежду и стали растирать мое тело смесью пальмового масла и сажи.
К концу процедуры я выглядел чумазее трубочиста. Теперь оставалось только надеть на себя гирлянду из листьев и схватится за копье. Лишь тогда меня впустили в зал, где уже творилось светопреставление.
– А вот и ты! – воскликнул Давид, приветствуя меня.
Все присутствовавшие были подобно мне разодеты в аборигенов. Кстати, клиентка тоже. А в центре зала располагался огромный торт с надписью лиловым кремом "Наталью Валентиновну на хуй!!!"
– Теперь, когда все племя в сборе, можно приступить к церемонии, – продолжал Давид.
– И в чем она заключается?
– Нужно в ритуальном танце забросать торт копьями.
– Зачем?
– Это древняя традиция. На заре цивилизации воины перед охотой убивали символическое изображение добычи.
– Но это торт.
– Так точно.
– Выглядит глупо.
– Возможно. Но за эту глупость нам неплохо платят.
На самом деле все получилось довольно прикольно.
А главное, когда торт был символически убит, веселье не закончилось. Наоборот, оно вспыхнуло с новой силой. Были танцы, выпивка и прочее. Где-то между делом Давид схватился за гитару и наспех набросал мотивчик:
А я сижу и рыбу ловлю…
Подошел ко мне Генка,
Сказал: "Здоров, дружок!
Ты дашь мне на бутылку кусок".
А мы сбежали с Бухенвальда,
А кто-то третий с Австралии сбежал.
А Генка сказал, а Генка сказал:
"Здравствуйте, люди!
Я – ваш новый председатель-пропойца".
Под конец эксперимента некоторых выносили добрые самаритяне. Выглядело более чем забавно. Но в таких случаях главное вовремя остановиться.
– Я в туалет, – сказал мне Давид, – А ты проводи клиентку.
– Будет сделано.
Исключив из своих планов вежливое ожидание полного осушения стакана неразбавленного абсента, я взял клиентку под ручку и сопроводил на свежий воздух.
– Вы такой милый, – сказала она мне, игриво подмигивая, – Надеюсь, мы еще встретимся.
– Обязательно, – отвечал я, закрывая за ней дверь такси.
Но выпивка давала о себе знать, так что девушка занялась посылами воздушных поцелуев из-за стекла. Хорошо, что шофер додумался своевременно отъехать.
Вернувшись в офис, я столкнулся с Давидом. Он был как-то странно встревожен, а его рука сжимала телефон.
– Ты знаком с некой Наташей Фельдман?
"Конечно, да", – сказал внутренний голос, а сердце екнуло.
Не дождавшись ответа, Давид просто протянул телефон.
– Алло, – сказал я, приложив трубку к уху.
– Нам нужны документы, – сообщил голос.
* * *
– Так о чем речь?
После продолжительной паузы вопрос был озвучен во второй раз. На этот раз с большей настойчивостью и даже с некоторым раздражением.
За время моих размышлений Давид успел надыбать каких-то беляшей, а также взять в плен симпотную девчонку. Его возвращение подтолкнуло меня к мысли, что было бы неплохо сдвинуть дело с мертвой точки. К тому же, сажая девчонку себе на колени, он бросил на меня требовательный взгляд. И это было долгожданной искрой, что подтолкнула меня к действию.
– Так что? – в который раз спросил незнакомец.
И я ответил.
– Балябин мертв…. Вы ведь этого хотели? Так почему бы вам не оставить ее в покое?
Незнакомец расплылся в хитрющей ухмылке. А Давид тем временем сосался с девчонкой, не замечая проблем внешнего мира.
– Боюсь, что этого мало…
* * *
В предпраздничный день в офисе адвоката немноголюдно. Да я и не был расположен тонуть в рабочей атмосфере. На столе передо мной лежал конверт с небольшим посланием. "Ельцин жив!!!" – коротко и немногословно. Когда-нибудь это должно было случиться. Мне было горько от осознания собственного поражения, однако утешительным призом было знание, что никто и никогда не причинит вреда Наташе. Наверное, о такой сделке мечтает каждый.
Раздался звонок коммутатора.
– Геннадий Петрович, вам звонок по третьей линии.
С неохотой я поднял трубку.
– Слушаю.
В ответ раздался очередной надоедливый голос:
– Геннадий Петрович, это Вера Кагроманова.
– Я вас слушаю.
– У меня к вам вопрос. Можно?
– …
– Не стоите ли вы где-нибудь на ДПНД?.. Нет?..
– Нет.
– Серьезно? Как вам это удалось? По-моему вы первый претендент.
– После вас.
– А?..
– После вас.
– Ха-ха-ха… Годится… Ну, это один-один… Я тоже очень вас…, нет, не люблю, но я вам очень-очень… м-м-м… ну я не знаю…, а другого слова не могу я подобрать, хотя, в общем… А… а скажите… Я вот позвонила вам… знаете что… с какой целью? Угадайте… Можете?
– Нет.
– Почему? Вы же все умеете. Ну… может я мечтаю там это…, чтобы меня затрахали по полной… Ой, я не знаю, у вас там другой это… термин… я не запомнила… Но это не входит в мой бытовой лексикон… Я пыталась… мне это очень-очень нравится…, скажем так… Вы вряд ли такое от кого-нибудь услышите. Просто… просто Геннадий Петрович… я понимаю как вы сейчас все это… да… диспергируете в своем сознании, а потом выбросите это что-то вот…, а это вот она меня достала, а я ее… я ее вы…бну по полной программе!.. Хочу с вами очень сейчас поговорить… Вы меня слышите?..
– Да-да. Я слушаю.
– Помогите мне.
– Чем?
– Сочувствием. Вы такой сердобольный, вы такой замечательный, вы же такой интеллигентный, красивый, высокий, голубоглазый…, а всех того… ну такой интеллигент… а-а-а… чего вашему этому Когану… я не знаю, как его там… Давиду… уф-ф… не помню, да мне это и неважно….а ему это во сне не снилось…, вы же это понимаете. А вот я… А можно задавать вам вопросы?
– Конечно.
– Ах, глупый вы, глупый человек. Вы понимаете отлично, что вы выше-выше их всех… много-много. Вы знаете, я все это пережила. К сожалению это не достает…, я не знаю… ни счастья, ни удачи…, ну, я не знаю чего… Вам смешно?.. Мне это вовсе не смешно… Вам, наверное, приходилось встречаться со многими людьми… А вам приходилось… ну, я не знаю… сталкиваться с достойными людьми, которые бы вас понимали… Вы же общались?.. Случалось ли вам встречаться с людьми, с которыми потом… потом хотелось общаться?.. ну или что-то от них поиметь?.. Ну не общаться… ну на какое-то время… было такое? Это вопрос.
– Было.
– А?..
– Было.
– Так и что?..
– Что?
– И чем это кончилось?
– …
– Это был вопрос.
– Ну, это не кончилось.
– А… А они вам какой-то дивиденд приносят или как?
Или вы просто на них работаете до бесконечности?..
Как на этого… фу… почему-то я его очень невзлюбила… У меня интуитивное неприятие к людям.
Вы считаете, что я неправа?
– Не знаю.
– Ах, да что ж мне с вами делать… не хотите вы со мной откровенно говорить… да?.. не хотите совсем…
– Ну, смотря, что вы хотите услышать…
– Я не заказываю разговоры, я задаю вопросы…
– Я отвечаю.
– Нет, вы отвечаете исключительно тем, что я якобы я хочу услышать. А я хочу услышать не то, что я лично хочу… Это, я не знаю, игра какая-то… ну если бы я сама себе задавала вопросы, а потом отвечала себе на них сама вот то, что я хочу… Мне не надо бы вам и звонить вовсе. Я просто хочу узнать, что вы-то можете ответить.
Сам от себя.
И поэтому я готова задать вам ряд очень-очень открытых вопросов. Можно?.. Нет?..
– Задавайте.
– Но мне нужно, чтобы вы ответили на них искренне. Вы так уже не умеете, вы давно уже так не умеете. Вы знаете почему? Я вам объясню.
Потому что вы зажаты. Вам трудно пришлось… Да… Ну а как всякому еврею, кому легко в нашей стране?.. А потом еще и вторая ситуация. Дело все в том, что это, наверное, в Израиле или где-нибудь в другой стране, там, где свободней люди себя чувствуют. Там люди поддерживают друг друга: евреи поддерживают евреев, армяне армян, а у нас в стране никто никого не поддерживает. А тем более никто не поддерживает евреев и евреек. Это я знаю…, уж это я знаю. И не надо мне бухтеть про то, как вам помог этот ваш то ли Коган, то ли Каган…
Ну ладно. Дело то не в этом, дело в… просто мы так и так все понимаем… Просто мне хочется дать вам понять, что вы не один в этой ситуации, что есть другие люди. А есть другие люди, которые все это понимают, которые вот…
Вы не один. Вы совсем-совсем… и вас многие люди любят. Я хочу, чтобы вы это поняли. Мне тяжело для себя понимать, что я веду себя так безобразно, потому что я не должна была звонить… Ну как же такое… ну я и вам звоню, и что-то у вас еще спрашиваю. Мне перед собой очень стыдно. Я потом себя когда-нибудь прощу. Но я хотела сказать вам что-то хорошее. Вот и все. Вы хотите, что бы я вам еще позвонила?
– Я как-нибудь без этого проживу.
– Что?! Ах, так… Тогда я не буду больше звонить!
– Я это уже слышал… Но вы все равно продолжаете звонить…
– Какое же у вас самомнение….боже мой…
– Не больше, чем у вас.
– Да перестаньте! Я не могу даже представить, сколько женщин вас оставило… Бог ты мой… Вы такой недееспособный мужик в моем представлении. Мне вас жалко. За вами не ходят девки толпой. Не гладят вас, не молятся на вас. Да… не сложилось…
– Это очередная волна вашей фантазии.
– Что? Нет, это не фантазия, это ваша действительность.
Вы сами это знаете. Вы столько все время мне хамите и хамите, до бесконечности… Я понимаю, вы кем-то обижены, вы чем-то обижены. Я пыталась найти… Но я же вижу, я же чувствую, что вы такой замечательный, такой талантливый человек… И вы столько раз обижали меня, обижали, сами того не понимая, обижали, потому что вы дурак самовлюбленный.
Вас до сих пор никто не оценил, поэтому вы так себя ведете: вызывающе, хамски… А я вам руку дружескую подала, но вы даже этого не поняли.
Вы меня отпихнули. Вам трудно по жизни, но дальше, если вы будете себя так вести, станет совсем невозможно. Ну, да ладно… Быть может, когда-нибудь вы в своих мемуарах вспомните, что я поняла в вас самое главное – что вы человек…
День 1. Гастробайтер по требованию
1
– Ау-у-ух!!! – Артем зевнул громко и протяжно, словно некий царствующий лев из яростной пестроцветной саванны, который имел при себе богатую и лохматую шевелюру и который внезапно разинул свою широченную пасть, чтобы во весь голос заявить о своих незыблемых правах на нечто конкретное, но не упоминаемое.
Правда жизнь на деле была куда прозаичней.
В ней не было места ярким метафорам, но было место обыденным рефлексам, при помощи которых Артем, несомненно, пытался выплеснуть из себя всю основательно накопившуюся за бурные трехдневные выходные усталость.
И надо сказать, что эта вышеозвученная усталость и впрямь была огромна, потому как едва Артем в последний раз снял грязно-оранжевую униформу, случилось так, что его не при каких условиях не переставали преследовать всяческие поводы придаться многогранному пороку и прочему безудержному веселью.
"Так-то оно так", – мелькнула мысль.
А приступ безудержной зевоты к тому времени уже длился три или четыре секунды. Только вот никакого вреда в этом не было.
Широко открытый рот и по-собачьи высунутый язык растягивали не только близлежащие мышцы, но и давали посылы к началу миниатюрной гимнастики всем остальным частям одеревеневшего тела.
– Вот так! – гаркнув, произнес Артем вслух, едва ощутил приятную боль в сомкнутых лопатках, от которой утренняя сонливость стала понемногу отступать.
Однако и при отсутствии сравнимого с жаждой желания незамедлительно уснуть самым что ни на есть мертвецким образом, в сознании Артема было мало посылов к тому, чтобы иметь какое-либо явственное желание работать этим раннем утром, тем самым, когда на чистом безоблачном небе все еще светили ярко переливающиеся звезды, и луна испытующе взирала по сторонам всеми своими пятнами и взгорьями.
"И все же нужно работать…".
Застрявшая в голове безысходность отнюдь не являлась чем-то сверхъестественным. Она была еще одной реалией все той же по большей части скучной и однообразной жизни, к которой Артем даже и не пытался приспособиться. Он просто жил наугад, наивно предполагая, что ему и дальше будет продолжать везти в самых абсурдных и безвыходных обстоятельствах неизбежности.
"И мы будем работать…".
Зубы сомкнулись, язык залез обратно в рот – короче с зеванием наконец-то было покончено. Оставалось лишь немного поерзать на неудобном металлическом сидении и посмотреть прямо перед собой.
"Вот так…".
"Именно так и никак иначе".
Всем этим мог бы и закончиться закономерный и неустанно повторяющийся ритуал рождения очередной рабочей смены, если бы можно было обойтись без маленькой немаловажной детали, без которой никак нельзя было обойтись.
Почему? Скорее всего, потому, что в ней содержалась некая изюминка индивидуальности, позволяющая воспринимать Артема ни как рядового водителя трамвая, ни как винтик в системе безропотных механизмов, а как нечто живое, дышащие и имеющие свои собственные чувства и заморочки.