- Это будет проблематично?
- Нет. Не будет. Но… у нас нет денег на адвоката. Мы и так еле сводим концы с концами, очень много уходит на Уиллоу. Поэтому… поэтому я и пришла сюда, чтобы обсудить наш иск.
Каждая юридическая контора - и Боб Рамирез не стал исключением - начинает рассмотрение дела с анализа затрат и прибыли. Этим-то мы и занимались в перерывах между встречами с семьей О’Киф: я показывала иск различным экспертам, прилежно просматривала схожие дела и выясняла, каковы были суммы компенсации. Как только становилось понятно, что ожидаемых отступных хватит хотя бы на оплату нашего рабочего времени и гонорары экспертам, я обычно перезванивала потенциальным клиентам и сообщала, что их претензии обоснованны.
- Не беспокойтесь об оплате наших услуг, - как можно мягче попросила я. Ее вычтут из компенсации. Но если взглянуть на вещи трезво, вы должны знать, что большинство дел об "ошибочном рождении" улаживается без привлечения суда. Врачи, идя на мировую, как правило, выплачивают куда большие суммы, чем постановили бы присяжные, так как страховые компании, покрывающие риски врачебной халатности, стараются избежать огласки. Из тех исков, что таки доходят до суда, семьдесят пять процентов разрешается в пользу ответчиков. Ваш случай, в котором единственная зацепка - это непрофессиональная расшифровка сонограммы, едва ли убедит присяжных. Сонограммы вообще не пользуются авторитетом в суде. И не забывайте об общественном интересе: дела об "ошибочном рождении" всегда привлекают.
Она подняла взгляд.
- То есть люди подумают, что я хочу только денег?
- Ну, - не стала юлить я, - разве это не так?
На глаза Шарлотты набежали слезы.
- Я хочу добра для Уиллоу. Это я родила ее, и я несу полную ответственность за то, чтобы она как можно меньше страдала. Из-за этого меня сочтут чудовищем? - Она прижала пальцами уголки глаз. - Сочтут или нет?
Сжав зубы, я протянула ей коробку бумажных салфеток. Что ж, хороший вопрос. В программе "Кто хочет стать миллионером?" его оценили бы в шестьдесят четыре тысячи.
Наверное, к тому моменту, как это дело доберется до суда, ты уже будешь достаточно взрослой и сможешь понять сложную подоплеку поступков своей матери. Я сама оказалась в подобной ситуации, когда узнала, что меня удочерили. Я знала, каково это - заподозрить, что родная мать жалела о твоем появлении на свет. В детстве я постоянно придумывала ей всяческие оправдания. Мечта № 1: она отчаянно влюбилась в парня, от которого забеременела, но родители не вынесли позора и отослали ее рожать в Швейцарию, а всем знакомым сказали, что она в школе-интернате. Мечта № 2: о беременности она узнала во время службы в "Корпусе мира" и поняла, что благо всего человечества ей важнее материнства. Мечта № 3: она была актрисой, всеобщей любимицей, и боялась потерять свою консервативную аудиторию со Среднего Запада, если газетчики прознают, что она мать-одиночка. Мечта № 4: они с отцом бедствовали и не хотели, чтобы их ребенок рос на захудалой ферме.
Думаю, в жизни каждой женщины наступает момент, когда она осознаёт, что значит быть матерью. Моя биологическая мать, должно быть, осознала это, когда прощалась со мной и отдавала меня медсестре. Мама, которая меня вырастила, скорее всего, осознала это, когда усадила меня за стол и призналась, что я удочерена. К твоей же матери осознание, я думаю, пришло тогда, когда она решилась подать иск, невзирая на общественное порицание и личные сомнения. Мне казалось, что быть хорошей матерью означало рискнуть любовью своего ребенка ради своей любви к нему.
- Я так хотела второго ребенка… - полушепотом пробормотала Шарлотта. - Я хотела, чтобы мы с Шоном вместе познали это чудо. Хотела, чтобы мы вместе водили ее в парк и катали на качелях. Хотела печь ей печенье и ходить на ее школьные спектакли. Хотела научить ее кататься на лошади и на водных лыжах. Хотела, чтобы она заботилась обо мне, когда я состарюсь. - Тут Шарлотта подняла глаза на меня. - А не наоборот.
Я почувствовала, как волоски у меня на голове встали дыбом. Я отказывалась верить, что женщина, даровавшая новую жизнь, пойдет на попятный, едва у этой новой жизни начнутся трудности.
- Думаю, все родители понимают, что небо не всегда безоблачно, - сухо прокомментировала я.
- Я не была наивной дурочкой, у меня уже росла одна дочь. Я знала, что буду лечить Уиллоу, если она заболеет. Знала, что придется вставать среди ночи, если ей приснится кошмар. Но я не знала, что болеть она будет неделями. Годами. Не знала, что вставать придется каждую ночь. Не знала, что ее болезнь нельзя будет вылечить.
Я опустила глаза, притворившись, будто расправляю какие-то бумаги. А если и моя мать отреклась от меня, потому что я не оправдала ее ожиданий?
- А как же Уиллоу? - Я решила без затей ее спровоцировать. - Она же умная девочка. Как она, по-вашему, почувствует себя, когда услышит, что родная мать жалеет о ее рождении?
Шарлотта вздрогнула.
- Она знает, что это не так. Я не представляю своей жизни без нее.
У меня в голове как будто выбросили предупредительный красный флажок.
- Погодите-ка. Не вздумайте произносить этих слов. Даже не намекайте на это. Миссис О’Киф, если вы подадите этот иск, вы должны быть готовы заявить под присягой, что если бы знали о болезни дочери заранее, если бы вам предоставили выбор, то вы бы прервали беременность. - Я дождалась, пока наши взгляды пересекутся. - Вы сможете это сделать?
Она отвернулась и посмотрела на что-то в окно.
- Разве можно скучать по человеку, с которым не знаком?
В дверь постучали, и секретарша просунула голову в кабинет.
- Извини, что отвлекаю, Марин, - сказала Брайони, - но у тебя на одиннадцать назначена встреча.
- Уже одиннадцать?! - Шарлотта мигом подскочила. - Я опаздываю. Уиллоу будет волноваться.
Поспешно схватив сумку и перекинув ремешок через плечо, она выбежала из кабинета.
- Я вам перезвоню! - крикнула я ей вдогонку.
Только вечером, задумавшись о словах Шарлотты О’Киф, я наконец поняла, что она ответила на мой вопрос об аборте другим вопросом.
Шон
В субботу вечером, а точнее - в десять часов, мне стало ясно, что я качусь в ад.
Именно по субботам вечером вспоминаешь, что каждый открыточный городок в Новой Англии болен раздвоением личности, а каждый улыбчивый парень, пышущий здоровьем на страницах "Янки", может с перепою отрубиться на полу ближайшего бара. В субботние вечера одинокие ребята пытались повеситься в шкафах собственных комнат общежитий, а девочек-старшеклассниц насиловали студенты-первокурсники.
В субботу вечером можно поймать водителя, который выписывает такие замысловатые кренделя, что становится ясно: еще минута-другая - и он обязательно кого-нибудь собьет. В этот вечер я дежурил у банковской стоянки, когда мимо, практически по желтой разделительной полосе, проползла белая "тойота". Включив "мигалку", я отправился следом, ожидая, когда автомобиль наконец съедет на обочину.
Я вышел и подошел к окну водителя.
- Добрый вечер, - начал я. - Вы знаете, почему…
Но я не успел выяснить, знает ли он, почему его остановили: стекло опустилось, и я узнал нашего священника.
- О, это ты, Шон! - приветствовал меня отец Грейди. Его вечно встопорщенные седые волосы Амелия называла "прической под Эйнштейна". На его шее белел типичный клерикальный воротничок. Остекленевшие глаза горели.
Я не сразу собрался с мыслями.
- Отче, я вынужден попросить у вас права и документы на машину…
- Нет проблем, - сказал священник, запуская руку в бардачок. - Ты просто делаешь свою работу. - Прежде чем вручить мне права, он успел трижды их уронить. Я заглянул в салон, но не увидел там ни бутылок, ни жестяных банок.
- Отче, вас болтало из стороны в сторону.
- Правда?
Я чувствовал, что от него пахнет спиртным.
- Вы сегодня пили, отче?
- Да не то чтобы…
Священникам ведь нельзя врать, правда?
- Выйдите, пожалуйста, из машины.
- Конечно. - Он, покачиваясь, выкарабкался наружу и, засунув руки в карманы, оперся на капот. - Давненько не видал твою родню на мессе…
- Отче, вы носите контактные линзы?
- Нет.
Так начинался текст на горизонтальный нистагм - непроизвольные движения глазных яблок, первый признак опьянения.
- Пожалуйста, следите за этим лучом взглядом. - Я достал из кармана фонарик и занес его в нескольких дюймах от лица священника, чуть выше уровня глаз. - Головой не двигайте, только глазами, - уточнил я. - Понятно?
Отец Грейди кивнул. Я проверил, одинакового ли размера зрачки, и проследил за его взглядом, отметив недостаточную плавность и нистагм в конечной точке, возникший, когда я повел фонарик влево.
- Спасибо, отче. А теперь, будьте добры, встаньте на правую ногу. Вот так. - Приподняв левую стопу, я продемонстрировал, как именно. Он пошатнулся, но устоял. - А теперь на левую. - На этот раз его качнуло вперед.
- Хорошо. И последнее: пройдитесь, пожалуйста, ступая с пятки на носок.
Я опять показал ему, как это делается, и он, спотыкаясь на каждом шагу, повторил это за мной.
Бэнктон - настолько маленький городок, что мы ездим без напарников. Я мог бы, наверное, отпустить отца Грейди с миром: никто от его задержания не выиграл бы, да и он, может, замолвил бы за меня словечко на небесах. Но отпустить его означало бы обмануть самого себя, а это уж точно не менее тяжкий грех. Кто мог ехать по той же дороге? Подросток, который возвращается со свидания? Отец семейства, который только прилетел из командировки? Мама больного ребенка, которая торопится в больницу? Я хотел спасти не отца Грейди, а тех людей, для которых он представлял опасность.
- Мне очень жаль, отче, но я вынужден арестовать вас за вождение в нетрезвом виде.
Я зачитал ему его права и, осторожно взяв под руку, повел к своей машине.
- А как же моя машина?
- Ее оттащат эвакуатором. Заберете завтра.
- Но завтра же воскресенье!
Хорошо, что до участка было всего полмили, потому что я не знал, как вести непринужденную беседу с арестованным мною священником. Когда мы приехали, я уладил все формальности с "подразумеваемым согласием" и попросил отца Грейди пройти тест на "контроле трезвости" - проще говоря, "подышать в трубочку".
- Вы вправе сами выбрать, кто будет манипулировать прибором, - сказал я. - При желании вы можете потребовать проведения повторного теста. Если же вы откажетесь проходить тест, у вас изымут права на срок в сто восемьдесят дней - это плюс к тому сроку, на который их изымут, если вас признают виновным.
- Шон, я тебе доверяю, - сказал отец Грейди.
Я нисколько не удивился, когда у него в крови обнаружилось 15 промилле.
Поскольку смена подходила к концу, я предложил подвезти его домой. Повинуясь изгибам дороги, я миновал церковь и взъехал на холм, где расположился служивший ректорством белый домик. Припарковавшись на подъезде, я помог ему более-менее ровно дойти до двери.
- Я сегодня ходил на поминки, - сказал он, открывая замок.
- Отче, - вздохнул я, - можете не объяснять.
- Поминали мальчика. Всего двадцать шесть. Разбился на мотоцикле в прошлый вторник, ты, наверное, слышал… Я знал, что я за рулем. Но его мать так рыдала, и братья были убиты горем… Мне хотелось отдать дань уважения, а не бросать их с этой утратой.
Мне не хотелось его слушать. Не хотелось одалживать чужие проблемы. Но я все равно кивал в такт словам священника.
- Так и вышло: один тост, другой, пара стаканчиков виски. Обо мне не переживай, Шон. Я прекрасно знаю, что иногда на сердце может быть гадко, когда поступаешь абсолютно правильно.
Дверь распахнулась. Я раньше никогда не бывал в ректорстве, там оказалось очень тесно, но уютно. На стенах висели отрывки из псалмов в рамках, на кухонном столе блестела стеклянная чаша с шоколадными конфетами, над диваном простерся плакат футбольной команды "Патриоты".
- Я, пожалуй, прилягу, - пробормотал отец Грейди и растянулся на диване.
Я снял с него ботинки и накрыл одеялом, которое нашел в шкафу.
- Спокойной ночи, отче.
Он на мгновение приоткрыл глаза.
- Увидимся завтра на мессе?
- Еще бы, - ответил я, но отец Грейди уже захрапел.
Когда я на следующее утро сказал Шарлотте, что хочу сходить в церковь, она спросила, не заболел ли я. Обычно ей приходилось силком тащить меня к мессе, но мне не терпелось узнать, включит ли Грейди в свою проповедь нашу вчерашнюю встречу. "Наверное, он назовет это "грехи отцов наших"", - подумал я со смешком. Шарлотта, сидевшая рядом, ущипнула меня и шепотом велела умолкнуть.
У меня было много причин недолюбливать церковь. Например, меня раздражали сочувственные взгляды людей. Как по мне, слова "набожность" и "жалобность" зачастую рифмуют слишком опрометчиво. Я покорно выслушивал россказни какой-нибудь голубовласой старушки, которая "молилась за нас", улыбался и благодарил ее, но в глубине души меня это страх как раздражало. Кто тебя вообще просил за нас молиться? Разве она не понимала, что помолиться мы можем и сами?
Шарлотта говорила, что люди, предлагающие нам помощь, вовсе не обязательно считают нас слабыми, и мне ли, офицеру полиции, этого не знать. Но, черт побери, знаешь, что я на самом деле думал, когда спрашивал у гостей нашего города, не заблудились ли они, или давал избитой жене свою визитку с просьбой в случае чего звонить мне лично? Я думал вот что: вытаскивайте себя из болота сами, сами тяните себя за волосы, потому что сами же себя в болото и загнали. Мне кажется, одно дело - попасть в кошмарную ситуацию, и совсем другое - создать ее собственноручно.
Отец Грейди вздрогнул от первых тактов гимна, сыгранных органистом с особым воодушевлением, и я решил приберечь ухмылки на потом. Вместо того чтобы оставлять беднягу со стаканом воды, я мог бы приготовить ему какое-нибудь антипохмельное снадобье.
За спиной у нас заплакал ребенок. Как бы низко это ни прозвучало, я был рад, что всеобщее внимание в кои-то веки привлекла другая семья. До моего слуха донесся беспокойный шепот: это родители решали, кто из них вынесет чадо из церкви.
Амелия, сидевшая рядом, ткнула меня локтем в бок и одними губами вымолвила слово "ручка". Я дал ей свою, торчавшую в кармане. Перевернув ладонь, она нарисовала на коже шесть черточек и петлю висельника. Я, улыбнувшись, нарисовал букву "А" у нее на ноге.
Она написала: _А_А_А
Я попробовал М.
Амелия покачала головой.
Т?
_АТА_А.
Я перепробовал Л, П и Р, но всё без толку. С?
Амелия, просияв, дополнила загадку: САТА_А.
Я расхохотался в голос, и Шарлотта метнула в нашу сторону гневный взгляд: первое предупреждение. Амелия дописала последнюю "Н" и поднесла ладонь к моему лицу, чтобы я мог рассмотреть внимательнее. В этот момент ты громко и четко спросила: "Что такое Сатана?" - и твоя мама, залившись краской, схватила тебя на руки и бросилась к выходу.
Через минуту за ней последовали и мы с Амелией. Шарлотта сидела рядом с тобой на ступеньках, укачивая младенца, который прорыдал всю мессу.
- А вы почему вышли? - спросила она.
- Решили, что здесь будет безопаснее, когда с небес посыплются молнии. - Я улыбнулся младенцу, запихивавшему в рот пучки травы. - У нас, я погляжу, новенький?
- Его мама отлучилась в туалет, - пояснила Шарлотта. - Амелия, присмотри за сестрой и за этим малышом.
- А мне заплатят?
- И как у тебя только хватает наглости спрашивать - после того, что случилось в церкви?! Давай прогуляемся, Шон.
Я шел следом за ней. От Шарлотты всегда пахло сахарным печеньем; позже я узнал, что это аромат ванили, которую она втирала в кожу на запястьях и за ушами, - такие вот духи для кондитера. Я очень любил этот запах. Спецвыпуск новостей для нашей женской аудитории: зря вы думаете, что мы, мужчины, грезим только об Анджелине Джоли, ее тощих локотках и костлявых ножках. На самом деле нам куда приятнее обниматься с мягкими женщинами вроде Шарлотты. С такими, что целый день проходят с пятном муки на блузке и, не заметив его, отправятся в таком виде на родительское собрание. С женщинами, которые похожи не на отпуск в экзотической стране, а на дом, куда не терпится вернуться.
- Знаешь, - ласково промурлыкал я, обвивая ее плечи, - а ведь жизнь хороша! Погода отличная, я провожу день с семьей, и в душной церкви сидеть не надо…
- И отец Грейди наверняка порадовался вопросу Уиллоу!
- Поверь мне, у отца Грейди сейчас есть проблемы поважнее.
Миновав парковку, мы пошли к клеверному полю.
- Шон, - сказала вдруг Шарлотта, - я должна тебе кое в чем признаться.
- Может, нам лучше вернуться и ты признаешься в исповедальне?
- Я ходила к адвокату.
Я замер.
- Что?
- Я встречалась с Марин Гейтс. Насчет иска об ошибочном рождении.
- Господи, Шарлотта…
- Шон! - Она покосилась на церковь.
- Как ты могла? И у меня за спиной, как будто я вообще не имею права голоса!
Она скрестила руки на груди.
- А я право голоса имею? Это для тебя чего-то стоит?
- Конечно… Но на мнение каких-то кровососов из адвокатской конторы мне, честно признаюсь, насрать! Ты разве не понимаешь, что они задумали? Они хотят денег - только и всего. Им начхать на тебя, на меня, на Уиллоу, им начхать, кто виноват. Мы для них просто средство достижения цели. - Я приблизился к ней. - Ну да, у Уиллоу не все так гладко в жизни… А у кого гладко? У других детей дефицит внимания, кто-то по ночам убегает из дома, чтобы курить и бухать, кого-то в школе избивают за то, что он любит математику… Их родители ведь не пытаются свалить вину на людей, из которых можно выдоить бабки.
- Тогда почему ты так хотел засудить Диснейленд и половину социальных служб штата Флорида? В чем тут разница?
Я резко вздернул подбородок.
- Они сочли нас дураками.
- А если и врачи тоже? - возразила Шарлотта. - Если Пайпер тоже ошиблась?
- Ну, ошиблась и ошиблась. - Я пожал плечами. - Разве что-то изменилось бы? Если бы ты заранее знала обо всех переломах, бесконечных визитах в травмопункты, обо всем, на что нам придется пойти, ты разве хотела бы ее меньше?
Она приоткрыла рот, но через несколько секунд решительно захлопнула.
Меня это до смерти напутало.
- Ну и что, если она всю жизнь проходит в гипсе? - Я неуверенно коснулся руки Шарлотты. - Зато она знает, как называется каждая косточка в проклятом человеческом теле. А еще она ненавидит желтый цвет и вчера вечером призналась мне, что хочет, когда вырастет, стать пасечницей. Это наша девочка, Шарлотта. Нам не нужна ничья помощь. Мы пять лет справлялись, будем справляться и дальше.
Шарлотта отстранилась от меня.
- "Мы", значит? Шон, ты уходишь на работу. Ты собираешься с ребятами по вечерам на покер. Ты говоришь так, как будто ты круглосуточно нянчишься с Уиллоу, но ты ведь понятия не имеешь, каково это.
- Тогда наймем ей сиделку.