У меня в прихожей топтался Сергей Журавлев. Журналист, очень дотошный парень. Он не побоялся прилететь в Монровию, чтобы взять у меня интервью. Я уже и ответы заготовил, мол, честный бизнесмен я, ничего не видел, ничего не знаю, только и слышу обвинения во всех смертных грехах. Бывший летчик, участник войны в Афганистане. Продвигаю российско-английское сотрудничество на африканском континенте. И прочая, и прочая, и прочая. Я просчитал этого Журавлева еще в Москве и понял, что этот парень слишком увлечен романтикой "горячих точек", несмотря на вполне зрелый возраст. И я рассчитывал, что Сергей, которого перебросил своим"бортом" в Монровию мой друг и конкурент Леня Манюк, купится на африканскую действительность с элементами гражданской войны. Я, в общем-то, и сам купился, хотя скрывал это от всех. Даже от самого себя. Мы уже выпили по рюмке неразбавленного джина, когда приехали солдаты. Внизу ждал вполне приличный для Монровии "дефендер". За рулем был водитель в гражданском.
- Можно с Вами? - спросил Сергей.
- Валяй, - говорю я ему, - камеру можешь оставить здесь.
- Да нет, - сказал Сергей, - Я возьму ее с собой. Мало ли что.
Сергей всегда работал без оператора, и все свои интервью записывал на маленькую камеру. Такую можно было купить за сущие копейки в любом супермаркете электроники. Ну, это был его стиль. А, заодно, и экономия денег. В то время не каждый российский журналист мог выехать на съемки в загранкомандировку. Даже в такую веселую и неказистую страну, какой на изломе тысячелетия была Либерия. И если в этой стране с ним случится любая из возможных неприятностей, - обворуют, возьмут в заложники, съедят, - финансовые потери телеканала не будут большими в силу дешевизны видеотехники.
В общем, в машине семеро. Тесно. Жарко. Черные тела в бронежилетах издают кисловатый запах. Мы, видимо, тоже пахнем не лучше. Едем в Сприггс мимо мусорных куч, мимо разбитых домов и сломанных столбов электропередач. Колеса утопают в желтой пыли дороги. Она долгим шлейфом тянется за нами. Проезжаем мимо рекламы "нескафе", пробитой сотнями выстрелов. Зачем стрелять в рекламу? Что плохого сделали эти веселые ребята с красными кружками в руках своим черным обкуренным худощавым сверстникам с "калашниковыми" в руках? Моими "калашниковыми", между прочим. Где-то в глубине квартала, за рекламным щитом, поднимается дым. Явно горит многоэтажное здание. Никто его не тушит. А вот полулежит возле желтой дороги человек. То ли спит, а то ли... Впрочем, нет, пошевелил своей обрубленной по локоть правой рукой. Видимо, бывший боевик, наказанный правительством за участие в мятеже
И вот навстречу нам, среди всего этого монровийского великолепия, едет совершенно белый кабриолет БМВ. Верх откинут, и я вижу за рулем девушку. Черную, конечно, но цвет кожи это единственное, что привязывало ее к действительности. Все остальное было словно не отсюда. Не из Монровии сегодняшнего дня. Это было видение с Лазурного Берега. Или с другой планеты. В общем, по пыльной дороге ехала Девушка Моей Мечты, Девушка с большой буквы. Черная девица в белом автомобиле на фоне серожелтозеленой монровийской гнили. Что может быть удивительнее. Я вздохнул, и моя голова начала вращаться, как антенна станции слежения за ракетами вероятного противника. Самое удивительное было то, что ни моя охрана, ни мой навязчивый соотечественник никак, ну никак не отреагировали на это чудесное зрелище.
Кабриолет проехал мимо нашего дефендера.
- Стой, - крикнул я водителю. Он затормозил. Я попросил развернуться и догнать белую машину. Водитель не дрогнул ни единым мускулом своего лица, а Сергей удивленно на меня взглянул.
- Хочешь получить от меня интервью? - спросил я его, внезапно перейдя на "ты". Он кивнул в ответ.
- Тогда сначала возьми интервью у той девицы в белом бимере, - и я указал на дорогу. "Дефендер" стал прижимать кабриолет к обочине, водитель несколько раз нажал на клаксон, а один из парней в форме высунулся из окна и лениво махнул рукой девушке – мол, припаркуйся. Так умеют махать только либерийцы. Сначала рука, словно безжизненная плеть, выпадает из окна машины, потом секунду висит. Затем начинается вот это самое волнообразное ленивое движение от кончика указательного пальца до кисти, запястья и локтя. А потом рука снова вяло расслабляется на секунду, чтобы повторить жест. В нем – и презрение к другому водителю, и уверенность в себе, и, если хотите, даже скрытая угроза. Если человек не подчинится такому вот жесту, то может поплатиться за это жизнью. Я не раз видел, как вслед за вялой черной рукой из окна появлялся ствол "калашникова" или пистолет. Но сейчас в этом не было необходимости: девушка послушно остановилась.
- А может, и телефон у нее взять? - усмехнулся Журавлев.
- Взять, - ответил я серьезно.
- Ну, тогда - посерьезнел журналист, - Вы будете моим ассистентом.
- Что нужно делать?
- Держите пока вот это, - и Сергей, выпрыгивая вместе со своей камерой в монровийскую пыль, сунул мне ворох каких-то проводов. Я тоже вылез из машины. Всякий раз, когда выходишь из автомобиля, словно делаешь первый шаг на поверхность чужой планеты. Твоя нога по самую лодыжку погружается в желто-серую невесомую пыль. И она, принимая тебя, превращается из неподвижной холмистой субстанции в мириады невесомых брызг. Вытаскиваешь ногу, и в пыли остается довольно четкий отпечаток подошвы твоей обуви. В общем, очень похоже на сюжет "Армстронг делает шаг на лунный грунт" Правда, в моем собственном сюжете первый шаг сделал не я, а Журавлев. Первый шаг к сердцу черной красавицы.
- Я впервые вижу столь красивую девушку в столь ужасном городе, - заговорил Сергей на своем неплохом английском, уперевшись обеими руками о дверцу белого кабриолета. - Я русский журналист и хотел бы записать с Вами интервью.
- Ну почему же город ужасный? - и девица улыбнулась. Ах, какие ровные белые зубы. Вот бы пролезть своим языком в этот тоненький зазорчик между верхними и нижними, раздвигая их все шире и шире. - А с интервью нет проблем. Мне выйти из машины?
- Нет-нет, - замахал Журавлев. - Сидите. Вот мой помощник, он Вам сейчас поможет нацепить микрофон.
- Разматывай, - бросил мне Сергей. Вот как, и он перешел на "ты", заметил я про себя и стал суетливо разматывать провода, которые у меня были в руках. Вернее, единственный проводок, на одном конце которого был разъем, а на другом – я только сейчас заметил – небольшая, размером примерно с копеечную монету, круглая сетчатая головка микрофона.
Сергей ворковал с черной красавицей по-английски и периодически переходил на русский.
- Цепляй вот это к ней, - указал он на зажим, на котором крепился микрофон. Зажим был похож на крокодилью пасть, и, как я узнал позже, журналисты так и называют его "крокодильчиком".
- А куда цеплять-то? - спрашиваю.
- Куда хочешь, только поближе ко рту. И спрячь провод куда-нибудь, а то в кадре она по-идиотски будет выглядеть.
Легко сказать "спрячь". Прекрасную черную грудь обтягивала только красная футболка из какой-то блестящей ткани. Под футболкой угадывался сладкий барельеф сосков. Сергей увидел, что я замешкался.
- Вот-вот, под футболку и засовывай!
Два раза предлагать мне не стоило. Я пододвинулся к девушке и сказал на английском:
- Просуньте это под футболкой.
- Я, пожалуй, не смогу. Сделайте сами, - и она, улыбнувшись, расправила плечи. Мощная конструкция ее бюста слегка поднялась вверх. Я принялся суетливо просовывать микрофон под футболкой и чуть было не потерял сознание от ее французских парфумов. Ах, как заманчиво они пахли! И от желания обладать этой девушкой у меня просто свело... Ну, не буду говорить, что там у меня свело! В общем, захотел ее, и точка. Когда моя рука под футболкой коснулась ее груди, она усмехнулась. Я попытался резко убрать руку, но в итоге из-под блузки вывалился проводок с микрофоном, с таким трудом туда помещенный. Тут девица просто расхохоталась.
- Ваш ассистент, видимо, давно не общался с женщинами, он весь вибрирует! А ведь здесь женщины не проблема, - сказала она Сергею, подмигнув.
- Он расист, - выдал вдруг Журавлев. - Трахает только русских.
Идиот, тупой, самовлюбленный идиот! Моя правая рука, та самая, которая шарила на груди у африканки, сама по себе взлетела и понесла внезапно сформировавшийся кулак в лицо журналиста. К своему четвертому десятку я уже научился бить морду.
- Сережа, - сказал я спокойно падающему в монровийскую пыль телу. - Не надо хамить человеку, который может тебя убить.
Пока Журавлев отряхивался от пыли (ему в этом активно помогала красавица - "шоколадка"), я был уже в машине и ехал в Сприггс. Стало попросторнее и, кажется, попрохладнее. Во время всей этой сцены ни у одного из моих спутников не дрогнул ни один мускул на лице. Лоснящиеся от пота лица, черные и влажные, как у джазовых музыкантов, невозмутимо глядят в лобовое стекло. Рука одного из них вернулась в прежнее положение, повисла плетью из окна. В боковом зеркале дрожала Монровия и две фигуры на фоне белого кабриолета, мужская и женская.
*****
Разгрузка шла медленно. Я слишком хорошо знал этот крымский экипаж, который на своем "ане" вот уже пять лет таскался по Африке из одной горячей точки в другую. По документам грузовой "Ан-26"принадлежал какому-то заводу, но, видимо, его давно уже списали со счетов. Он был известен тем, что однажды над Замбией у него отказал левый двигатель, и машина чуть не рухнула в сельву. Командир экипажа постоянно треплется об этом случае, делая рекламу своему сверхнадежному самолету, мол, посмотрите, какая замечательная у нас техника – летает даже на одном двигателе. Я никогда бы не взял этот "борт" себе, да он и не был моим, просто в тот момент в Душанбе, откуда везли груз, крутились ЦРУшники под видом дипломатов, и все тот же Манюк меня об этом заранее предупредил. И тут же сказал, что может подсуетить вполне нормальный "двадцать шестой". Груз обычный – пятьсот единиц АК-74 со складов, перешедших под юрисдикцию Таджикистана, остальное – боеприпасы к ним да около тонны смазки для БТР-80, которые, как говорили, Тайлер купил у ливийцев. Я-то "бэтэров" не видел, но ради любопытства заглянул в блокнот министра обороны, а потом лично уточнил номенклатуру моего заказа. Интересно все-таки узнать, кто собирается мне перейти дорогу. Чарли-то мне клялся в том, что любит меня всем сердцем и надеется только на меня, если завтра война. А если нет, помнится, спросил я его полушутя во время очередного приступа президентских клятв. И он мне ответил вполне серьезно: "А если нет, то будем диверсифицировать источники поставок. От тебя автоматы, от кого-нибудь другого патроны." И вот он настал, тот самый момент диверсификации. Я этого боялся больше всего. Причем, боялся не потому, что темпераментные и изменчивые, как ветер в мае, либерийцы, могли меня просто подрезать среди ночи по одному только мановению левого мизинца Чарли-боя. Я знал, да-да, знал – стоит мне потерять Либерию, как рассыплется с таким трудом собранная моя коллекция этих "горячих точек", моих нестабильных рынков. Потеряй я Либерию, как я расплачусь алмазами с иорданцами? А их не интересуют деньги, у них вся финансовая система под контролем Штатов, им алмазы подавай. Не будет иорданцев, завалится контракт с кубинцами. Флоридскими, конечно, а не теми, что на Острове Свободы. Кубинцы – это кокаин. Нет автоматов – нет и порошка. А не будет кокаина, то нечем будет расплатиться с Европой. И вот тогда меня разберут на запчасти, продадут на органы в уплату неустойки или съедят. Причем, в прямом смысле. Я не хотел, чтобы меня съели.
- А-а-а, торговец смертью! Ну, здорово, Андрей Иванович, - это выскочил из самолета рыжий командир Арам Левочкин. Его отец, как и мой, тоже был военным. Он служил в Ереване и по уши влюбился в местную красавицу, армянку чистых кровей. Вот она и убедила мужа в том, что если фамилия парню досталась по отцовской линии, то имя должно быть в наследство от родителей матери. И в результате типично советской межнациональной любовной истории появилось такое странное сочетание имени и фамилии.
В отличие от своих родителей, Арам Левочкин был отвратительным, но потрясающе везучим типом. Он любил деньги, любил зарабатывать, но не любил работать. В Мелитопольском полку наибольшее количество летных происшествий было на его счету. Все это, конечно, были мелкие провинности, но как-то, в начале девяностых, по-моему, в ноябре, он смешал зимнее и летнее топливо. Его самолет заглох всего на несколько секунд, но этого было достаточно, чтобы машина рухнула на небольшой поселок. Тогда погиб весь экипаж, а Левочкин отделался легким испугом и вывихом большого пальца правой руки – он зацепился за штурвал. Арама, конечно, попросили уволиться, даже отдали под суд, но он, видимо, пригрозил своим работодателям, что расскажет о том, какие грузы доставлялись его самолетом и куда, и его признали невиновным. Отправили куда-то в Крым, в частную компанию "Пятый океан", и он с "Ила" пересел на "Ан". Бог ты мой, какой грязный это был самолет! В грузовом отсеке, сколько помню я этот "борт", постоянно каталась перевернутая консервная банка с окурками. В начале полета в нее наливали воду, чтобы тушить окурки, а к концу, набитая бычками доверху, она падала на пол, бычки высыпались, усеяв весь рифленый пол, а вода, потемневшая и загустевшая, как смазка, растекалась коричневыми лужами и издавала страшно зловонный запах. Удивительно, что это повторялось из рейса в рейс, и окурки зачастую так и оставались на несколько месяцев лежать на грязном полу. Но это еще ничего. Арам Левочкин верил в свою планиду и соглашался летать на самолете, даже если ресурс двигателя был давно уже просрочен. Правду следует сказать, планида его не подводила.
- Здорово, Арам, как долетел? - формально спросил я пилота.
- Неплохо. Летели через Болгарию, запросили нас о грузе. Так я им ответил, что везем товары сельхозназначения для народного хозяйства, - и рыжий пилот рассмеялся.
- Да, неплохо выкрутился, - говорю.
- Мне бы за смекалку премию, - Арам перестал улыбаться.
- Шутишь, - говорю спокойно, а сам понимаю, что он не шутит. - У меня в чемодане только аэропортовый сбор, в местной валюте, а ваша зарплата уже в Симферополе.
- Андрей Иваныч, мы пока летели, то подумали-подумали и решили, что мало ваш брат нам платит. Если бы посадили нас болгары, ты бы, небось, передачки нам не носил, а?
- Арам, ты знаешь, что я хозяин своего слова. Сколько обещал, столько и дал. Все деньги перечислены сполна. Спрашивай со своего бухгалтера. Будь и ты хозяином своего слова.
- Я давно хозяин. Сам слово дал, сам и забрал, ха-ха, - заржал рыжий нахал прямо мне в лицо. И снова стал серьезным. - Мы тут решили, что часть груза останется на борту, пока ты не набросишь нам немного.
Да, на борту находились переносные зенитно-ракетные комплексы "Стрела", их еще называют "русскими стингерами". Такие трубы, в которых упакованы небольшие ракетки, и если такую трубу направить на самолет и, умеючи, привести ее в действие, то в пяти случаях из десяти самолет вдребезги. Тайлер очень рассчитывал на "стрелы", он боялся, что его будут бомбить американцы, и решил приготовить запас этих недорогих, но достаточно эффективных средств ПВО. А для меня это был шанс вернуть себе расположение и монопольное право быть поставщиком двора его африканского величества. Какой же вождь без стрел? В общем, дал я Тайлеру слово, что будут у него "стрелы".
- Сколько, - говорю рыжему, - надо доплатить?
- Немного. По штуке каждому.
В экипаже было трое. Значит, всего три тысячи долларов. И, правда, немного. Небольшая цена вопроса для того, чтобы снова твердо стоять на земле. Либерийской, конечно. Я раскрыл чемодан и стал отсчитывать местные доллары, красные и синие купюры.
- Я дам сто пятьдесят тысяч на экипаж. Это больше, чем три тысячи зелеными.
- Ты что, Иваныч, сдурел?! - возмутился Арам. - Куда я с этими бумажками потом пойду? В туалет?
- Но у меня нет с собой баксов, - я не обманывал его.
И тут Левочкин увидел на моей руке перстень. Неплохой такой, с розоватым камнем. Не "Гора света", конечно, но весь этот "Ан-26" вместе с Левочкиным за него купить было можно.
- А вот это? - и рыжий указал на перстень.
- Это не продается. Это подарок.
- От благодарных властей Республики Либерия? - издевательски сказал Арам. К Либерии этот перстень не имел ни малейшего отношения. Я молча смотрел в его подлые красивые глаза. - Ну, нет так нет. Я пошел греть моторы.
Решение нужно было принимать моментально.
- Постой. На, вот, задавись, падла, - и я принялся стягивать перстень с пальца. От жары рука отекла, и перстень туго поддавался. Я скривился от боли, а более всего от злости к этой жадной рыжей скотине, и, миллиметр за миллиметром, наконец, стянул это украшение.
- Ну, вот, и заебись, - довольно сказал Арам. - Сдачу я тебе отдам в Симферополе! - он прекрасно понимал, что камень стоит гораздо больше трех тысяч.
- Парни, разгружайте "трубы", хозяину срочно нужно сантехнику менять, - бросил он своему экипажу, и два грузных незнакомых мне дядьки, штурман и второй пилот, принялись вдвоем выносить продолговатые ящики. Их было десять. Когда первый из них положили на бетонку, мои невозмутимые охранники в бронежилетах немного оживились. Один из них сказал что-то остальным на незнакомом мне языке, видимо, каком-то местном наречии, и они поспешили к ящикам. Внимательно осмотрели маркировку, старший - я думаю, что он был старший, во всяком случае, чувствовалось, что остальные слушаются его беспрекословно, - сверил надписи на ящиках с какими-то своими записями в небольшом, почти микроскопическом блокнотике, который он достал из бокового кармана своих камуфлированных штанов. Мне это не понравилось. Получается, что эти черные ребята имели больше полномочий, нежели они мне об этом сказали.
В это время на аэродроме появилась – что бы вы думали, - белая БМВ с черной красавицей за рулем. А рядом с ней Сергей Журавлев, который, встав в полный рост, орал на весь Сприггс:
- Андрей Иваныч! Вы забыли у нее взять номер телефона!
Эх, Сергей, Сергей... Зачем ты привез ее сюда? Знал бы я, какие события произойдут после этого в моей – и твоей – жизни, то дал бы тебе в морду еще один раз, не раздумывая. Но я не знал тогда ничего, да и не мог знать.
- Ее зовут Маргарет, Маргарет Лимани, - кричал Журавлев, вылезая из лихо затормозившего кабриолета. Его лицо, вернее, добрую половину этого круглого веселого лица, украшал красноватый фингал, который синел просто на глазах. Сергей увидел мой растерянный взгляд:
- А за то, что морду набили, я не обижаюсь. Мы ведь, сами знаете, ради работы на всякое готовы.
Он подумал секунду и добавил: "Набить морду – для этого много ума не надо. Я и сам набить могу. Даже вам. Но не буду."